Давно уже Филипп не ощущал подобного блаженства — пожалуй, с университетских времен, когда удовлетворение от интеллектуальных занятий смешивалось с чувством свободы, наконец, обретенной им…

Трудно было переоценить все то, что Элоиза внесла в его жизнь. Начиная уже с постели. Даже в самых сокровенных своих мечтах Филипп представить себе не мог, что простой физический контакт с женщиной может быть столь восхитительным. А ведь еще совсем недавно Филиппу казалось, что после стольких лет воздержания он утратил интерес к физической близости с женщиной и желание его уже вряд ли когда-нибудь вспыхнет с новой силой…

С Мариной у Филиппа никогда не было ничего даже похожего… Как, впрочем, и с теми женщинами, что были у него до свадьбы.

Однако, сколь бы важной ни казалась Филиппу эта сторона его существования, жизнь все же ею не исчерпывалась. Например, Филипп обнаружил, что — опять же впервые за многие годы — его перестало, наконец, мучить чувство, что он плохой отец, что все, что бы он ни делал для детей, не то и не так.

Плохим отцом Филипп считал себя всегда. Но, как ни пытался, изменить ничего не мог. Он и теперь не стал хорошим отцом, но нашел для детей идеальную мать.

И уже от одного этого Филипп чувствовал себя так, словно у него гора с плеч свалилась. Наконец-то, он мог работать в своей оранжерее, не думая ни о чем, не тревожась, что дети, предоставленные самим себе, снова что-нибудь уронят или сломают. Теперь он мог полностью сосредоточиться на своей работе, а не работать лишь для того, чтобы заглушить гнетущее чувство вины за то, что он плохой отец.

Как же это все-таки прекрасно, когда на душе у тебя спокойно!

А если иногда жена и смотрит так, словно ожидает от него каких-то других слов, других действий — что ж, такова жизнь, приходится смириться с тем, что мужчины и женщины — разные существа и между ними просто не может быть абсолютной гармонии, во всяком случае, в практических делах. Слава Богу, как правило, Элоиза все-таки четко формулировала, чего она от него хочет, и Филиппу не приходилось ломать голову, что же на этот раз у нее на уме.

Филиппу вдруг вспомнились слова, которые, бывало, повторял его покойный брат: “Бойся женщину, задающую вопросы. Как бы ты ни ответил, все ей будет не так!”

Филипп улыбнулся. Не беда, что порой их споры с Элоизой заканчиваются ничем. Чаще всего они все-таки заканчивались постелью, что Филиппа вполне устраивало.

Филипп вдруг почувствовал, как начинает возбуждаться… Нет, нужно прекратить думать об этом днем — на то есть ночь. Иначе придется все бросить, бежать в дом, искать жену, возможно, отрывать ее от чего-нибудь…

Но не успел Филипп додумать свою мысль, как дверь теплицы вдруг приотворилась и в нее просунулась голова Элоизы, словно та каким-то образом сумела прочитать его мысли.

— Не помешаю? — осторожно спросила она.

Филипп чуть было не ляпнул: “Честно говоря, помешаешь”, — но в последний момент все-таки удержался не столько даже потому, что это было бы бестактно, сколько потому, что вдруг понял, что на самом деле не возражает против присутствия жены. Филиппу самому это показалось странным: обычно он не любил, когда кто-нибудь отвлекал его от дела, будь это даже симпатичный ему человек.

— Нисколько, — произнес он, — если только тебя не смущает мой вид.

Элоиза посмотрела на мужа — он был перепачкан землей с головы до ног. Но для нее это не было важным.

— Ничуть, — проговорила она.

— У тебя какие-то проблемы? — спросил Филипп.

— Да, — сразу же перешла к делу Элоиза. — Мне не нравится наша гувернантка.

Это заявление было для Филиппа неожиданным. Он воткнул в землю лопату.

— Чем она тебе не нравится?

— Не могу даже сказать, чем. Не нравится, и все.

— Ты полагаешь, — усмехнулся он, — этого достаточно, чтобы ее уволить?

Элоиза сердито поджала губы.

— Она побила детей указкой по пальцам, — проговорила она.

Филипп вздохнул. Он не был сторонником физических наказаний, но и не видел в случившемся ничего из ряда вон выходящего. Подобные вещи практикуются в каждой школе едва ли не каждый день. К тому же Филипп знал, что его дети отнюдь не отличаются примерным поведением.

— Что они сделали? — спросил он, досадуя в душе, что жена отвлекает его по пустякам.

— Не знаю, я при этом не присутствовала. Мисс Эдвардс говорит, что они разговаривали с ней непочтительно.

— Ну и что? Зная своих детей, — усмехнулся он, — я нисколько не удивлен!

— Согласна, — кивнула Элоиза. — И все-таки мне кажется, что наказание вряд ли равноценно проступку.

Филипп устало прислонился к верстаку.

— “Кажется”! — поморщился он. — Узнай все подробнее, расспроси как следует…

— А сам ты не хочешь с ней поговорить? — Элоиза словно бы вовсе не была возмущена тем, что Филипп отстраняется от этого дела, — лишь удивлена.

Филипп пожал плечами:

— У меня лично никогда не было претензий к мисс Эдвардс. Если у тебя есть какие-то сомнения, ты ее и расспрашивай. В конце концов, у тебя это получается лучше, чем у меня.

Филипп попытался притянуть Элоизу к себе.

— Но, в конце концов, — настаивала Элоиза, сопротивляясь ему, — ты — их отец!

— А ты — мать.

Присутствие Элоизы кружило Филиппу голову, и сейчас ему меньше всего хотелось думать о детях и о какой-то гувернантке. Ему хотелось прекратить этот дурацкий разговор и отнести Элоизу на руках в спальню, где…

— Я вполне доверяю тебе, — проговорил он, смягчаясь. — Я знаю, что ты обладаешь безошибочной интуицией. Именно поэтому я и женился на тебе.

Ответ Филиппа явно обескуражил Элоизу.

— Только поэтому? — пробормотала она.

— И поэтому тоже. — Филипп притянул жену к себе еще сильнее.

— Филипп, прекрати! — Элоиза начала вырываться. Филипп вдруг инстинктивно почувствовал, что с женой что-то не так. Испугавшись, он поспешил разжать объятия.

— В чем дело, Элоиза? Что с тобой?

— “В чем дело?” И он еще спрашивает! — сердито фыркнула она.

— Да что такое, в конце концов?

— Филипп, ты не понимаешь, что сейчас не время?

— Для чего?

Это было для Элоизы последней каплей. Она ничего не ответила, но так посмотрела на Филиппа, что этот взгляд буквально парализовал его. По сути дела, при семейных размолвках Филипп вел себя так же, как обычно в таких случаях большинство мужчин — просто отстранялся и уходил в себя.

— Для этого, — произнесла Элоиза.

— Для чего “для этого”? Элоиза, убей меня Бог, если я хоть что-нибудь понимаю!

Если бы не выражение лица Филиппа, Элоиза решила бы, что он дурачит ее. Но по растерянному взгляду Филиппа было ясно, что он не шутит.

— Не время заниматься любовью, — с расстановкой проговорила она.

— Ты хочешь сказать, не место? — прищурился он. — Согласен, в оранжерее не место: нас может увидеть кто-нибудь из слуг. Но ведь можно же, в конце концов, пойти в дом! А насчет времени… Да, днем мы до сих пор этим не занимались. Ну и что?

— Я совсем не об этом! — почти крикнула Элоиза.

— Черт побери, ты можешь объяснить, в чем дело, Элоиза? Веришь или нет, но я тебя совсем не понимаю!

— Да что с вами, мужчинами, толковать! — вздохнула она. — У вас одна постель на уме, больше вы ни о чем думать не способны!

Эти слова больно резанули Филиппа. Если бы Элоиза нелестно высказалась лишь о нем, Филиппе, это было бы еще не так обидно. Но когда ругают всех мужчин…

— Это комплимент? — с сарказмом спросил он.

Взгляд Элоизы, казалось, способен был заморозить кипящий источник. От этого взгляда у Филиппа сразу же пропало все его желание, чему Филипп, впрочем, был даже рад, ибо чувствовал потребность избавиться от этого состояния — если не удовлетворить, так хотя бы дать ему погаснуть.

— Представь себе, нет! — с вызовом ответила она. Филипп отошел от верстака.

— Элоиза, — в голосе его звучала обида, — я готов признать, что мы, представители сильного пола, все без исключения намного уступаем вам в сообразительности. Но я все-таки настоятельно просил бы тебя не подчеркивать этого в беседе со мной хотя бы из элементарной вежливости.