— Вообще-то нет, — призналась Элоиза, пытаясь заглянуть за его спину.

Начинался дождь, а Элоиза как на грех не прихватила с собой ни накидки, ни зонта.

— Но я не думаю… — проговорила она.

Грейвз отступил назад, запоздало вспомнив о вежливости и уступая ей дорогу.

— Дело в том, мисс Бридж… леди Крейн, — поправился он, — что Чарльз серьезно болен.

Чарльз был старшим сыном Бенедикта и Софи, ему не исполнилось и шести лет.

По каменному лицу дворецкого Элоиза поняла, что дело действительно очень серьезное. Она похолодела.

— Что с ним? Он… — начала она и вдруг запнулась. Не могла же она спросить: “Он при смерти?”

— Я позову миссис Бриджертон, — вместо ответа произнес дворецкий и, повернувшись, начал быстро подниматься по ступенькам.

Войдя в прихожую, Элоиза бессильно опустилась в кресло. Какими наивными и незначительными показались ей теперь ее собственные проблемы! И она еще смела жаловаться на жизнь! Что значила ее мелкая ссора с мужем по сравнению с горем, которое, не дай Бог, может в скором времени свалиться на Бенедикта и Софи!

— Элоиза!

Она обернулась. По ступенькам спускался Бенедикт. Он выглядел осунувшимся, лицо — землистого цвета, под воспаленными глазами — темные круги. Судя по его виду, он не смыкал глаз уже как минимум двое суток.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Я не знала… — залепетала Элоиза. — Я просто решила заехать, навестить… Что с Чарльзом? На прошлой неделе с ним было все в порядке! Что случилось, Бенедикт?

Бенедикт с минуту помолчал, словно ему надо было собраться с силами, чтобы заговорить.

— Лихорадка. Мы просто не знаем, откуда… Еще в субботу утром все было нормально, а за обедом вдруг… — Бенедикт бессильно прислонился к стене. — Он весь горит! Элоиза, я не знаю, что делать!..

— Ты вызывал врача? Что он сказал?

— Ничего. — Голос Бенедикта звучал безнадежно. — Ничего дельного.

— Можно мне на него взглянуть?

Бенедикт молча кивнул, закрыв глаза.

— Тебе нужно отдохнуть! — твердо сказала Элоиза.

— Я не могу.

— Ты должен. Иначе ты и себя доведешь бог знает до чего. Софи, я полагаю, тоже все это время не сомкнула глаз?

— Час назад я заставил ее пойти поспать. У нее такой вид — краше в гроб кладут.

— Ты, честно говоря, выглядишь не лучше! — Элоиза усмехнулась, стараясь хоть чуть-чуть ободрить Бенедикта. — А ну-ка, марш спать!

Элоиза нарочно говорила повелительным тоном. От всей души сочувствуя несчастным родителям, она старалась не очень это показывать, иначе они только еще больше раскиснут. Сейчас надо действовать четко и решительно, даже, может быть, несколько безжалостно.

— Марш в постель! — приказала Элоиза брату, словно маленькому. — Живо! Даже если поспишь всего час, это пойдет тебе на пользу. Я подежурю.

Бенедикт не отвечал — он заснул, прямо стоя у стены.

Немедленно взяв ситуацию в свои руки, Элоиза велела Грейвзу отвести Бенедикта спать. Пройдя в спальню Софи и Бенедикта (больного ребенка перенесли туда, потому что эта комната могла вместить больше народу — на случай, если Чарльзу потребуется помощь), Элоиза осторожно, боясь даже дышать, посмотрела на племянника.

Лежа на огромной взрослой постели, Чарльз казался особенно маленьким и хрупким. Лицо мальчика пылало от жара. Глаза были открыты, но остекленевший взгляд явно не замечал ничего вокруг — Чарли был в бреду. С губ его слетали бессвязные слова — что-то о пони, о каких-то шалашах, о марципановых конфетах…

“Интересно, — подумала вдруг Элоиза, — о чем бы говорила я, если бы была в бреду?”

Она долго сидела у постели больного, не решаясь отойти. Чарли то лежал без движения, словно труп, то начинал метаться по кровати. Элоиза щупала его горячий лоб, помогала служанкам приподнять больного, чтобы поменять ему простыни, совершенно мокрые от пота. Элоизе не хотелось будить Бенедикта и Софи — те, как она узнала от слуг, двое суток без сна дежурили у постели сына. Элоиза не знала, сколько прошло времени, заметила только, что уже подошел вечер. За это время улучшения у больного не наступило, но и хуже, слава Богу, ему тоже не стало.

Элоиза читала малышу сказки из его любимой книжки, рассказывала сказки и сама — те, которые слышала в детстве от отца. Вряд ли Чарльз что-нибудь воспринимал, но это нужно было самой Элоизе — она не могла сидеть без дела.

Вечером Софи проснулась и предложила Элоизе, чтобы та послала записку мужу — Филипп, должно быть, уже беспокоится. Элоиза черкнула пару строк, вкратце обрисовав ситуацию — Филипп, надеялась она, все поймет, — и продолжила свое дежурство.

* * *

К восьми часам вечера Филипп понял, что случилось одно из двух: либо карета его жены перевернулась где-то по дороге, либо Элоиза сбежала от него.

Ни тот, ни другой вариант, разумеется, не радовал Филиппа.

Он по-прежнему не был склонен думать, что Элоиза решила покинуть его — если не считать сегодняшнего инцидента, их семейная жизнь складывалась вполне счастливо. Филипп еще больше укрепился в этой мысли, вспомнив о том, что Элоиза ничего с собой не взяла. Хотя, с другой стороны, и брать-то ей было, в общем, нечего: в доме Филиппа не так уж много ее вещей, основная их часть должна в скором времени прибыть из Лондона… Если это действительно бегство, то после него Элоиза не оставила в Ромни-Холле практически ничего.

Не считая мужа и двоих детей.

Детей… Господи, а ведь еще утром Филипп сказал им: “Я надеюсь, что она останется здесь…”

Неужели Элоиза могла бросить его? На нее это совершенно не похоже. Она из тех, кто решает проблемы, а не уходит от них. И брак для нее гораздо большее, чем запись в церковной книге. Если бы Элоиза была чем-то недовольна, она бы прямо сказала ему об этом.

Значит, остается одно: карета перевернулась, и Элоиза лежит в какой-нибудь канаве. Дорога от Ромни-Холла до Май-Коттеджа и без того плохая, а дождь, зарядивший с утра, наверняка размыл ее еще сильнее…

Нет, уж лучше бы Элоиза убежала от него! Филипп предпочел бы даже быть покинутым, только бы знать, что она жива и невредима…

Филипп вдруг поймал себя на том, что, сам того не осознавая, выбегает из дома, кутаясь на ходу в накидку. Через минуту он бешено погонял коня — ждать, пока заложат карету, было некогда.

Уже через несколько минут Филипп промок до нитки, но не обращал на это ни малейшего внимания. Однако чем дольше он скакал, тем больше в нем крепла мысль, что Элоиза покинула его: нигде по дороге он не встретил ни перевернутой кареты, ни каких бы то ни было следов несчастного случая. По пути ему попались две гостиницы — Филипп справился в обеих, но ни в той, ни в другой Элоиза, как выяснилось, не останавливалась. Поехать еще какой-то дорогой она тоже не могла — эта была единственной. Что же все-таки с ней случилось?

— Терпение! — всю дорогу приговаривал себе под нос Филипп. — Терпение! — повторил он, останавливаясь у крыльца Май-Коттеджа.

Никогда еще Филиппу не приходилось прилагать таких усилий, чтобы сохранить терпение. Он был на грани нервного срыва.

Филипп все-таки попытался взять себя в руки. Должно же быть у исчезновения Элоизы какое-то логическое объяснение! Может быть, она просто решила переждать дождь у Бенедикта! Дождь, правда, не такой уж и сильный, но все равно мокнуть под ним неприятно…

Взявшись за дверной молоток, Филипп сильно постучал в дверь.

А может быть, у кареты Элоизы сломалось колесо?..

Филипп постучал снова.

Нет, вряд ли. У Бенедикта наверняка есть своя карета — мог бы отправить Элоизу домой в ней…

Может быть…

Может быть…

Мысли Филиппа лихорадочно обгоняли друг друга; он пытался найти объяснение тому, что могло заставить Элоизу уехать без всякого предупреждения. Но объяснения он не находил.

С губ Филиппа сорвалось довольно крепкое ругательство.

Почему все-таки ему никто не открывает? Филипп уже готов был оторвать этот чертов молоток от двери и запустить им в окно. Но в этот момент дверь отворилась, и перед Филиппом предстал Грейвз — дворецкий Бенедикта, с которым Филипп познакомился неделю назад, во время всей этой свадебной суматохи.