— В кузнеца? — уточнил на всякий случай Себастьян, поелику не имел он опыта этакого литературного творчества, все ж таки в стихах все куда проще.

— В князя. Ну и да… в кузнеца.

А еще следопыта и лучшего мечника в королевстве… и спасителя могутных ведьмаков. Страшным он человеком вырисовывался, этот Физдамокл.

— А он?

— Ну… он же ж не баба, чтоб сопли разводить. И вообще, он по Мане горюет…

…вспоминая о ней с трогательной нежностью, особенно стати, до которых эльфийке несчастной, воспитанной на принципах умеренности и утонченности, пить и пить.

— Но после ничего… присмотрится. Она же ж королевна, самое оно для браку… этого… как его…

— Династического?

— Вот — вот. Он потом еще и короля эльфского спасет…

— И королеву…

— Думаешь?

— Чем больше Физдамокл спасет народу, тем оно правдивей. Он же ж не просто так, — Сигизмундус решился поучаствовать в процессе творческом. — Он — заступник простых людей… и надежда… и реформатор… и значится, спасать должен всех.

Взгляд Физдамоклов погрустнел. Все же отличался он некоторым здравомыслием или даже приземленностью, свойственной людям простым, а потому на вещи смотрел реалистично: всех не спасешь. И вообще, на кой ляд с какими?то спасениями возюкаться, когда ему?то самому довольно, что кузни новой, что картинок срамных.

Бабу опосля он и сам себе сыщет.

— Точно! — Янек заерзал, не сиделось ему. Да и как тут усидеть, когда шедевра сама в руки идет! — Потом он князем станет… ну, дед его помрет на руках. И еще заплачет.

Себастьян согласился, что на месте Физдамоклова деда, княжиих кровей и воспитания особы, он бы тоже плакал горько, оставляя державу на этакого наследничка.

— Очень трогательно выйдет… а злодею Физдамокл самолично голову оторвет!

— Руками?

Янек вновь задумался, но после головой покачал, признаваясь:

— Мечом… ну у него ж есть меч!

И верно, Физдамоклов меч, аки воплощение возмездия и справедливости.

— Вот… и править начнет мудро… воров всех перевешает. И разбойников. И вообще, тех, кто по закону жить не хотит, — Янек поскреб голову, не задумываясь, что и сам?то он не больно с законом в ладах. — И будет править, значится…

— И всех спасать.

— А то!

— Хорошая история… жизненная…

Янек зарозовелся, похвала была ему приятна.

— А хочешь… — в голову пришла удивительная мысль. — Хочешь, я тебя в соавторы возьму? Вдвоем, оно писать сподручней! Смотри, ты одну главу, я другую… этак вдвое быстрей и напишем!

— Спасибо, — Себастьяну подумалось, что этакой чести он еще не удостаивался. — Но… у меня таланту нету… не хватит… точно не хватит.

Физдамокл глядел с упреком.

Мир взывал о спасении, а огроменный меч, чем?то смутно напоминавший дрын, явно свидетельствовал, что спасение грядет, вне зависимости, что думают о том спасаемые…

Себастьян потряс головой.

Нет уж… он как?нибудь сам обойдется… без гениальных творений… правда, Сигизмундус был с ним категорически не согласен. Он, открыв для себя чудесный мир ненаучной литературы, вдруг осознал, что способен сотворить многое… или хотя бы историю про одного студиозуса, у которого никогда и ничего не получалось, потому как был он, пусть и умен, но слаб телом, и всякие недобрые, лишенные душевной тонкости люди, тем пользовались, причиняя студиозусу немалый ущерб.

— Прекрати, — шепнул Себастьян.

— Чего?

— Это я не тебе…

Сигизмундус прекращать не желал. История о студиозусе, который совершенно случайно нашел кольцо огроменной силы и стал подчинять демонов, рисовалась воображением во всем его великолепии.

— Ты демона хоть раз видел? — поинтересовался Себастьян, но вторая часть его натуры резонно возразила, что демонов мало кто видел, а потому и нужды нет писать о них достоверно, главное, чтоб, подчиненные Сигизмундусом Великим, демоны выглядели правдоподобными. А уж тут Сигизмундус постарается, даром что ли он по нежити специалист?

Себастьяну оставалось надеяться, что этакая дурь — ненадолго…

Пан Вильческий на цыпочках крался по коридору.

Коридор был в меру темен, довольно мрачен, в основном из?за плотных гардин, которыми пан Вильчевский еще года три тому завесил окна. Решение сие далось ему нелегко. Он не один листок бумаги извел, подсчитывая, в чем же меньший убыток будет — в замене окон, давших трещины или же в свечах, кои придется тратить, ежели кому из постояльцев вздумается устроить вечернюю променаду.

И ныне, со вздохом, вынужден был признать он, что решение принял не самое верное. Из окон дуло… невзирая на паклю, белый мох и газетные листы, мучным клеем прилепленные плотненько… и значит, рамы вовсе рассохлись, а по стеклу поползли новые трещины.

Летом?то еще ничего, а вот к зиме через этакие окна все тепло выдует… и значит, менять придется.

Настроение, и без того в последние дни бывшее отвратительным, вовсе испортилось. Это ж какие траты ждут — с? И подумать?то страшно.

Пан Вильчевский не то вздохнул, не то всхлипнул.

И свечечку, слепленную самолично им из огарков, которыми постояльцы уже брезговали, поправил. Кособоченькою получилась, затое горела хорошо… почти и не дымила.

Он остановился.

Прислушался.

За дверью было тихо… этак тихо, что аж боязно стало, но жадность и праведный гнев оказались сильнее страху и из карману халату пан Вильчевский извлек ключи.

Конечно, нехорошо в чужой нумер без спросу входить.

Да только… воровать тоже нехорошо!

Замок поддался не сразу, со скрипом, заставляя думать еще и об этаких тратах… но дверь все ж отворилась. В комнату пан Вильчевский входил с опаскою. И на пороге остановившись, долго вертел головой, щурился, принюхивался.

Пахло духами панны Каролины.

И муженька ейного, который пану Вильчевскому был крепко не по вкусу… сердечными каплями, пожалуй. Валерьяновым настоем. Неужто шалят у красавицы нервы? Но баба… с бабы спросу немного.

Он все же вошел и дверь за собою прикрыл.

И полотенчико, которое на плече нес, положил на столик, решивши, что, если вдруг возвернется пан Зусек со своим семейством — а пан Зусек самолично всю троицу ко дверям проводил и кланялся еще, но за учтивость ни меднем не пожаловали — то скажет, будто бы уборку затеял.

Конечно.

И рядом с полотенчиком легла метелка из гусиных перьев, изрядно потрепанная, кое — где и молью побитая, но в целом весьма даже неплохая.

Пан Вильчевский запалил газовые рожки.

И скривился.

От же… сразу видно, что нет у людей уважения к вещам, вон, платье на полу валяется… чулки… а раз свое не берегут, то что тут о чужом говорить?

— Отвратительно, — натура пана Вильчевского требовала немедленных действий, и чулки он поднял. А после поднял и платье, пощупал ткань — хороший, качественный бархат, этакий при грамотном уходе сносу знать не будет — и покачал головой. Слов не нашлось: платье было испорчено.

Ножницами его резали?

Ножом?

Вот же… пан Вильчевский потрогал длинные дыры… не резаные, скорее уж драные и вновь покачал головою. Разве ж можно так с одежею? Не по нраву пришлась, так старьевщику снеси, хоть какая копеечка в доме будет… а то и перешей, там кружавчики добавь, там брошку.

Вон, матушка десять лет в одном платье проходила.

В нем и схоронили.

Экономно получилось.

С Каролиною так не выйдет… нет, супруга пана Зусека — женщина, вне всяких сомнений, привлекательная, обворожительная даже, однако… растратная. Впрочем, не она одна… вон, кто?то на столешницу полированную кружку поставил, мало того, что горячую, так еще и не отер ее, и подставочкой побрезговал, оттого и случилось на столешнице круглое пятно… капли же воска, обнаруженные на ковре, пана Вильчевского и вовсе расстроили.

Если воск, то значится, свечами пользуются.

А при неаккуратном пользовании — покои же не оставляли ни малейших сомнений, что аккуратность семейству Зусек была не свойственна — этак и до пожару далеко.