— Владение Смирнова! — Веня действительно знал в Крутышке каждую щель. Отыскал в заборе калитку, перемахнул через нее, и калитка отворилась.

Володю охватило облако пряных дурманящих запахов, среди которых пробивалось и что-то знакомое. Он наклонился к ближней грядке, сорвал мягкий пушистый листик, размял в пальцах.

Мята! Снимает боль в сердце! В травах Володя немножко разбирался. Каких только не записал для больной матери. И не так-то просто было отыскать мяту. А у знахаря ее вон сколько!

— У него вся земля занята лекарственными травами, — сказал Веня. — Вырубил весь сад, всю смородину-малину…

После образцовых лекарственных плантаций знахаря дико выглядел следующий огород. Земля тут давненько не видела ни лопаты, ни граблей. Сплошной бурьян.

— Нравится? — весело спросил Веня. — Голубцовы сроду ничего не сажали. С древнейших времен и до наших дней. У них прозвище «артисты».

— Прозвище? — переспросил Володя.

— Ну да! Прозвали так. Давно. Еще меня на свете не было. А я с детства знал: Голубцовы — артисты.

Голубцовы? В музее хранился список хора рабочих, созданного при Народном доме незадолго до революции. И Володя слышал от стариков, будто однажды в Путятин приезжал и пел вместе с хором рабочих сам Шаляпин. Но тщетно Володя искал в старых газетах заметку о таком выдающемся событии. Может, не Шаляпин заезжал, другой бас. А в списке фамилия «Голубцов» есть. В тенорах. Афанасий Голубцов.

В рассказе Вени про нынешних Голубцовых Володя уловил нотки восхищения.

Петр Семенович играет на баяне, гитаре, мандолине и на трубе в духовом оркестре. Когда Голубцовы отдали свою дочь Анюту в музыкальную школу и купили в рассрочку пианино, Петр Семенович и на нем выучился играть самоучкой.

Женятся Голубцовы только на музыкальных девушках. Жену Петра Семеновича в молодости называли «Марусей прекрасной». Она пела старинные романсы и цыганские песни.

— Тетя Маруся и сейчас поет, — рассказывал Веня. — Солистка хора народной песни. Дядя Петя ей аккомпанирует на гитаре. Кроме Анюты, у Голубцовых еще два сына. Тоже артисты. Лешка работает слесарем в транспортном цехе и не столько слесарит, сколько пляшет в клубном ансамбле. А Сашка учится в ПТУ и играет в «Радуге» на барабане и тарелках. Но куда им обоим до Анюты…

Анюта Голубцова унаследовала все семейные таланты, однако характер у нее другой.

В школе Анюта училась на пятерки, не пропускала ни единого занятия и в другой школе — музыкальной, и дома по нескольку часов играла на пианино. Однажды мать повела ее в хор. У Анюты открыли чистейший контральто. Ко всем другим занятиям прибавились уроки пения. Анюта всюду успевала и продолжала учиться на пятерки. В доме царили чистота и порядок. Крутышка считала, что уже недалеко время, когда Анюта вскопает и засеет голубцовский огород. Ну, а хормейстер видел в своих мечтах, как Анюта запевает: «Не одна во поле дороженька» и «Отвори потихоньку калитку».

И вдруг Анюта объявила: «В хор больше не пойду. Кому нужна такая скукота, калитки и дороженьки. Наступила эпоха энтээр, научно-технической революции в музыке…»

Оказалось, она уже репетирует с ансамблем «Юность».

— Ну и что родители? — поинтересовался Володя.

— Чуть из дома не выгнали. Крик был на всю Крутышку. У тети Маруси голос — ого! Над хором взлетает! Орала, что Лешка с Сашкой обалдуи, им самое место в ансамблях, а у Анюты — голос, она будет петь в Большом театре, как Обухова.

— Да-а-а… — сочувственно протянул Володя. — Нет мира под оливами… — Он мысленно изобразил на бумаге две перекрещивающиеся линии. — Современная семья и ее конфликты. С одной стороны, устоявшиеся вкусы старшего поколения. С другой — научно-техническая революция в музыке. Но и этого мало! Нет мира и среди юных Голубцовых, приверженцев новых ритмов. Анюта поет в ансамбле «Юность», а Сашка колотит по барабану в «Радуге»…

На пути стали попадаться пустые ящики и коробки — верный признак приближения к торговой точке. Вот и сам ларек — тусклая лампочка над задним крыльцом освещает дверь, запертую на висячий замок. Пришли! Дом номер 25 находится как раз напротив ларька.

Веня остановился и тихо присвистнул.

— Что случилось? — шепотом спросил Володя.

— Фонарь. Два часа назад я ввинтил новую лампочку. Кто же ее кокнул?

Одноэтажная Крутышка закупорила окна ставнями и прижалась к земле под ураганным ревом дискотеки.

Укрытие для засады Веня присмотрел днем — штабель пустых ящиков у боковой стены ларька. Володя по его примеру взял из штабеля ящик и уселся поудобней. Неизвестно, сколько времени придется тут прокараулить.

Глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Нарушился привычный процесс. Обычно выходишь из освещенной комнаты в ночь, и сначала ни зги не видно и уши заложило. Но вот понемногу начинают возникать ночные звуки — шелест ветра, скрип калитки, а затем и окружающие предметы проступают из темноты — глаза обрели ночное видение.

Что сейчас стало помехой? Володя предпринял простейший эксперимент — заткнул поплотнее уши. Тишина… И уже через минуту зрение улучшилось. Он увидел какие-то белые листочки, реющие в воздухе перед домом 25. Загадка тут же прояснилась. Листочки облепили на уровне человеческого роста цоколь фонарного столба, того самого, где Веня ввинтил новую лампочку, теперь тоже разбитую.

Листочки, конечно, не имели к разбитой лампочке никакого отношения. Старинный путятинский способ товарообмена внутри частного сектора: «Продается коза», «Продается холодильник»…

Володя отнял руки от ушей. Грянули ритмы дискотеки, и тьма сгустилась.

«Теперь все ясно. Между ушами и глазами существует природная согласованность. Издавна для человека темнота ассоциировалась с тишиной. Поэтому и днем мы лучше слышим с закрытыми глазами — слух обостряется. А сейчас в моем организме диссонанс: темнота — и чудовищные децибелы. Глазам трудно осваиваться в темноте, если ушам нет покоя».

Но, замкнув слух, не укараулишь шантажиста. Придется возложить надежду на организм. Он должен приспособиться.

Мало-помалу Володя стал различать окружающие предметы. Увидел полоску тротуара, давно не беленные стены дома 25, покосившееся крыльцо… И наконец разглядел на двери с остатками ватной обивки почтовый ящик, указанный шантажистом.

Ящик оказался ничем не примечательным. Угадывается прорезь наверху и дверца внизу — с петлями для висячего замочка.

Разумеется, жильцы, покидая дом, не забыли прихватить свой замок — он им понадобился на новом месте. И вряд ли кто-то из уезжавших позаботился закрутить петли проволокой. А знахарь видел проволоку. Кому понадобились такие меры охраны пустого, ненужного ящика? Шантажисту. Только ему. Он сделал это заранее — до того дня, как письмо попало к знахарю. И уж сегодня проверил свой тайник — все ли в порядке. Проверил совсем недавно, обнаружил, что в фонарь ввинчена новая лампочка и… Не такая простая задача — попасть в нечто небольшое и висящее на значительной высоте. Девочка со старательным почерком не сумеет. Лампочку разбил тот, кто нарисовал череп и кости. И вряд ли он швырял камни, стоя посередке улицы. Он спрятался где-то, выбрал удобное укрытие. А всего удобнее штабель с ящиками. Хотя далековато…

Володя прищурился: «Если из рогатки, то недалеко, в самый раз. Впрочем, возможны и другие виды оружия. Присесть здесь за штабелем с «ижевкой»… Один меткий выстрел, и все… Не поискать ли гильзу? — Володя заворочался на своем ящике. — Кажется, под ногами что-то блестит…»

На плечо легла тяжелая рука, донесся сердитый шепот Вени:

— Куда ее понесло на ночь глядя? Сидела бы дома на печке!

По Парковой медленно двигалась темная бесформенная фигура. Какая-то старуха, укутанная с головы до пят.

Старуха двигалась с величайшей опаской. Просеменит несколько шажков и замрет, пугливо озирается. Просеменит и замрет. Жутко ей.

Володе вспомнился слышанный в автобусе разговор про чертей. Да, час поздний, на улице ни души. Самое времечко для нечистой силы.