Володя увидел битком набитую дискотеку, сгрудившихся вместе подростков из Парижа и среди них Ханю, хвастающего своим знакомством с неким Ариком, прибывшим в Путятин с юга — торгануть помидорами. Этот Арик будто бы намекнул, что интересуется золотом. Володя насторожился. Значит, некий Арик Назаретян прибыл в Путятин якобы для торговли помидорами на рынке, где прежде никогда таких крупных дельцов не видывали. Сразу по прибытии он нанимает комнату в доме сомнительной репутации и через Ханю дает знать по принципу «имеющий уши да слышит», что готов купить золото, похищенное в универмаге.

«А ведь я видел мельком этого Арика, — отметил про себя Володя. — Смуглый красавец, франт самого дурного тона, типичный спекулянт. Но посвящать в такое дельце Ханю — не очень удачный ход. Впрочем, разумнее будет предположить, что у Арика свой расчет. Он всегда может сказать — Ханя перепутал, не так понял, выдумал… Но неужели Арику откуда-то стало известно, что золото все еще находится в Путятине? Вполне возможно. Эти люди обычно располагают надежными источниками информации».

Васькин план был прост. Они следят за Ариком и подкарауливают его встречу с ворами. «Сдавайтесь! Вы окружены!»

Володя план одобрил. Можно подкараулить. И не обязательно для этого иметь оружие. Взять на испуг.

— Но мы пока не будем вмешиваться в расследование кражи из универмага, — сурово заявил Володя.

На Васькиной подвижной физиономии выразилось самое тонкое понимание всех обстоятельств: ладно, не будем вмешиваться. Но пусть воров поймают не чужие! Наша милиция, путятинская!..

Володе стало стыдно. «Васька — истинный путятинский патриот. А я — эгоист, думаю только о себе. Завтра же сообщу Фоме про подозрительного Арика. Нет, завтра воскресенье. В понедельник сразу сообщу…»

До понедельника оставалось… Володя поглядел на старые звонкие ходики с гирей в виде еловой шишки. Ходики показывали два часа ночи. Ваське давно пора спать. А до понедельника, до девяти утра, когда можно позвонить Фоме на работу… Нет, до восьми! Все равно времени еще много…

Володя произвел в уме простейшие арифметические действия. Ого! Тридцать часов! Времени слишком много. И кто может предугадать, какие делишки запланированы у подозрительного Арика на воскресенье. Нет, Фоме придется позвонить завтра — и как можно раньше!

У Васьки сна не было ни в одном глазу. Ваську распирали впечатления минувшего дня. Уйма новостей, начиная с самого утра. С происшествия в мастерской Вити Жигалова.

Володя сразу понял, какую важную улику обнаружил участковый Журавлев. Но в бывшую мастерскую Сухарева следовало заглянуть хотя бы накануне, когда на газорезе еще можно было обнаружить следы, оставленные преступником или преступниками.

Васька выговорился и уснул. А Володя еще долго ворочался в постели, расставляя по местам красочные подробности минувшего дня. Думал про Анюту, про знахаря, про Джеку, про незнакомую Веру Соловьеву, которая заступилась на дискотеке за трусливого Спицына…

И все-таки до чего досадно, что даже такой наблюдательный человек, как Васька, не обратил внимания, с кем ушла с дискотеки Анюта Голубцова.

XII

Володя позвонил Фомину достаточно рано — еще семи не было. Но Фомин уже куда-то укатил.

Скоро ли вернется? Не сказал.

Сообщить о подозрительном Арике Володя не мог никому, кроме Фомы. И про газорез Вити Жигалова тоже только Фоме.

Добравшись до дискотеки, Володя увидел у входа догорающую кучу мусора. Он опоздал — и безнадежно. Пламя обратило в легкий серый пепел записку, подсунутую накануне на танцах Анюте Голубцовой.

«Если, конечно, Анюта не придумала, — поправил себя Володя. — Если она в самом деле получила записку».

Он не стал допытываться у старухи-уборщицы, взбадривающей костер черенком метлы, не попадались ли в мусоре мелкие клочки бумаги, подтверждающие алиби звезды путятинской эстрады.

«Но записка могла заинтересовать Анюту только в том случае, если она ждала от кого-то письма, — размышлял Володя. — От кого-то, кто не пришел в тот вечер. И кто назначил знахарю именно субботу».

Помахивая прихваченной из дому спортивной сумкой, Володя вышагивал в сторону Крутышки. Тем путем, которым вчера шла Анюта.

Как всегда, быстрый, энергичный шаг способствовал работе мозга. «Итак, великий Джека вчера предложил Анюте уйти из захиревшей «Юности» и стать солисткой блистательной «Радуги». Васькины сведения всегда точны и не нуждаются в перепроверке. Но можно ли из этого факта сделать вывод, что на Парковой Анюта махала рукой уходившему Джеке? И как объяснить, почему Джека не проводил ее до дома. Спесь провинциального кумира? Или тут кроется что-то иное? Скорее всего, сама Анюта постаралась распрощаться со своим провожатым, не доходя до дома 25. Ведь ей надо взять конверт из тайника. Но знала ли она, что находится в конверте? — Володя вспомнил гневные упреки Анюты: порядочные люди не читают чужих писем. — Вот тут она, пожалуй, допустила промах. Этот упрек был бы естественен, если бы она видела конверт издалека. Но она держала конверт в руках, и уж на ощупь-то можно отличить письмо от пачки денег…»

Все это выглядело логично, однако простейшие логические построения далеко не всегда себя оправдывают.

«Не стоит торопиться с выводами», — предупредил себя Володя.

Парковая суетилась. Из домов выносили и ставили ближе к проезжей части корзины и ведра с яблоками, картошкой и прочей огородной овощью. Крутышкинские пенсионеры возили свой товар на рынок по воскресеньям попозже, когда появляется массовый покупатель. Володя с печалью обозревал помидоры, выращенные под пленкой с великим трудом. Куда им, по-северному бледным, соперничать с дарами юга, привезенными оборотистым Ариком!

У ларька несколько человек дожидались открытия торговли. Володя перехватил возмущенный разговор. Опять вчера не горел фонарь, опять разбили… Кто-то видел, будто несколько раз кидали камнем с подворья нежилого дома.

Автобус заглушил голоса, брызнул из-под колес мелкими камешками и остановился напротив ларька. Пассажиров сошло многовато для воскресного дня и для маленькой Крутышки. Они сразу же уверенно двинулись по улице под водительством тетки в сапогах изумительного бирюзового цвета. Тетка шла как своя, не глазела на номера домов, но что-то подсказывало Володе, что она не здешняя, приезжая, причем издалека. А все идущие за ней и подавно приезжие.

«Странно… — размышлял Володя, вышагивая вслед за пассажирами автобуса. — Я не стал бы утверждать, что у нас в Путятине сложился свой стиль и потому приезжий человек сразу бросается в глаза. Но почему-то мы всегда узнаем, кто не нашенский…»

Он уже понял: процессия во главе с теткой в бирюзовых сапогах направляется к знахарю.

«Я не должен упускать такой прекрасный случай!.. Присоединюсь к ним и… Бог не выдаст, свинья не съест — с чужими имею шанс сойти за чужого. Вот только как быть с платой за визит? Десятки хватит?…»

Десятка в кармане была последней. До зарплаты еще целая неделя. К тому же отдавать свои трудовые заработки шарлатану и проходимцу — стыд и позор!

Володя отверг благоразумные колебания. В интересах дела он готов пожертвовать последней десяткой. Впрочем… не исключено, что он посидит, понаблюдает и затем улизнет под каким-нибудь благовидным предлогом.

Во двор к знахарю он вошел вместе с процессией, спросил, кто последний, и уселся на скамью под навесом, оказавшись рядом с пожилым мужчиной, одетым слишком тепло — под плащом был виден толстый свитер.

По разговору он сразу же постиг — все страждущие ехали из разных мест и познакомились в поезде. Роль организатора взяла на себя тетка в бирюзовых сапогах. Она действовала, как все неформальные лидеры очередей за дефицитом. Себя поставила первой, остальных распределила по старшинству знакомства с ней.

Дом знахаря с высоким боярским крыльцом не подавал признаков жизни, окна оставались зашторенными. Очередь подогревала себя беседой про невежд врачей и чудеса, совершаемые травниками и экстрасенсами. Володя узнал, что некоторым пациентам путятинский чудодей рекомендует пожить здесь недельку, а то и две, ради полного курса лечения. Но живут несчастные жертвы обмана не в доме знахаря, снимают жилье по соседству.