В половине девятого вечера, в четверг, 3 августа 1877 года, мисс Мэри Гамильтон, ослепительно красивая в своем платье из белого шелка с букетами цветов, окаймленных золотом, величественно поднималась по великолепной мраморной лестнице Королевского театра города Сент-Луиса под руку со своим высоким русоволосым женихом. Лучшие люди города в парадных костюмах заполнили большое фойе, украшенное хрустальными светильниками и коринфскими колоннами с золочеными листьями и лепными фигурами наверху. В оркестровой яме перед сценой музыканты играли увертюру, а элегантно одетые меценаты неторопливо занимали свои места.

В фамильной ложе Максвеллов Невада села на обтянутый атласом позолоченный стул в стиле Людовика XVI под зажженным французским бра в виде букета стеклянных цветов ручной работы. Маленькие ножки Невады покоились на мягком винно-красном ковре. Ее обнаженные плечи белизной и гладкостью кожи могли соперничать с алебастром статуй, украшавших ложу в нишах стен, покрытых резьбой. Вся в бриллиантах, Квинси Максвелл, сидящая чуть сзади, по другую сторону от сына, наклонилась и шепнула ему на ухо:

— Кивни публике, сынок, все смотрят на нас, — и добавила, улыбнувшись Неваде:

— Малькольм, почему бы тебе не поцеловать Мэри в щечку?

— Конечно, мама, — ответил Малькольм, обнял плечи Невады и запечатлел холодный вежливый поцелуй на ее щеке.

Невада опустила ресницы, когда мятный аромат, исходящий от этого тонкого бледного мужчины, напомнил ей о другом поцелуе и о другом мужчине. О большом смуглом мужчине, распространявшем запах виски, целовавшем ее жаркими, как август на Миссисипи, губами.

Люстры в зрительном зале померкли, поднялся тяжелый багряный занавес, начался знаменитый французский балет «Сильвия» на музыку Делиба.

В трех милях вниз по реке от Королевского театра величественный, ярко освещенный пароход стоял у причала в спокойных водах залива. Джентльмены, одетые так же элегантно, как и те, что пришли в оперу, всходили по длинному трапу в плавучий игорный дом «Джон Хаммер», где вот-вот должна была начаться игра в покер с самыми большими ставками за все лето. Наиболее искушенные игроки с побережья Миссисипи, сгорая от нетерпения, с бьющимися от тревожного ожидания сердцами входили на борт колесного парохода в надежде попытать счастья. Встреча началась приблизительно в девять часов вечера в роскошном салоне на нижней палубе, где посетителей уже ждали бармен и заполненный разнообразными напитками бар. Центр салона занимал единственный, покрытый зеленым сукном круглый стол для шести игроков. Целая дюжина участников заявила о своем желании сыграть. Половине из них приходилось ждать своей очереди. При помощи подброшенных монеток были определены первые участники. Джонни Роулетт стал одним из них.

Как раз в то время, когда Джонни занимал свое место за карточным столом, темпераментный шеф-повар корабельного камбуза, что был расположен как раз напротив салона, сердито отшвыривал от себя кастрюльки и сковородки, бормоча, что сегодня слишком жарко, чтобы готовить креветок этой «банде выродков-игроков». Не переставая бормотать, этот маленький человечек в высоком белом колпаке и белоснежном фартуке нетерпеливо зачерпнул половником свиного сала из ведра и шлепнул его на раскаленную сковородку.

Подняв театральный бинокль, выпрямив спину и плечи, небрежно опустив левую руку на локоть Малькольма, Невада смотрела французский балет, цинично спрашивая себя, сколько еще зрителей в зале вместе с ней считают мгновения до его окончания.

И ты будешь беспокоиться и жалеть, что тебя нет рядом со мной.

Пророческие слова Джонни вспомнились Неваде. Да, она беспокоилась, черт его подери, и она хотела быть рядом с ним. Невада не могла удержаться от этого чувства, хотя бы потому, что сидеть рядом с Джонни за покером было в десять раз интереснее, чем смотреть этот скучный балет в обществе Малькольма и его матери.

Невада закрыла глаза, не отводя от лица бинокля, и ужаснулась мысли, пронзившей ее мозг: балет, опера, шекспировское общество — это все, что ждет ее в жизни, а Невада была вовсе не в восторге от таких вещей. Она немедленно поправила себя. Ей придется научиться радоваться всему этому. Невада не была рождена для такой жизни, но со временем ей непременно понравятся такие занятия, как нравятся они Малькольму.

Кроме того, ее ждут и другие удовольствия. Спина Невады вздрогнула от озноба, когда девушка поняла, что не может себе представить, какие именно удовольствия ждут ее.

Все шестеро первых игроков были изысканно и безупречно одеты, на каждом лежала невидимая печать благосостояния. Джонни, в сшитом на заказ костюме, лениво покуривал сигару, перебирая рукой столбик двадцатидолларовых фишек. Его черные глаза были непроницаемы, как и всегда, когда он садился за карточный стол.

Но сегодня Джонни был очень расстроен в отличие от остальных участников игры. Его сердце было далеко отсюда. Его мысли убегали к той черноволосой женщине, которую он целовал в последний раз в полдень в холле Лукас Плейс. Рассеянность Джонни повлекла за собой глупые, дорогостоящие ошибки: он увеличивал ставку, когда должен был уклониться от игры, позволял другим брать взятки, которые мог бы взять сам. Ошибки и промахи в игре такого уровня быстро привели к печальному результату — через два часа после начала игры Джонни покинул стол. Он был не в состоянии продолжать игру.

Но не слишком расстроился от этого. Пожелав остающимся доброй ночи, Джонни направился было наверх, когда вдруг до него донеслись душераздирающие крики, идущие с камбуза. Сердце Джонни забилось быстрее, он торопливо спустился по трапу, распахнул двойные двери и увидел языки пламени, поднимающиеся к самому потолку с чугунной сковороды, стоящей на плите.

Балет наконец-то закончился. Невада почувствовала огромное облегчение. После спектакля она стояла в выложенном мрамором фойе театра, грациозно раскланиваясь с друзьями и знакомыми Максвеллов. Она кивала и улыбалась, соглашаясь, что представление было просто изумительным. И какой счастливой была идея пригласить французскую труппу в Сент-Луис.

Было уже около половины одиннадцатого, когда экипаж Максвеллов с совершенно оправившимся после болезни Джессом на козлах был готов отправиться домой. Невада, увидев яркое зарево в ночном небе, показала на него Малькольму.

— Посмотри, Малькольм!

— Кажется, что-то горит на берегу, — небрежно ответил он. Невада почувствовала, что ей не хватает воздуха. Пожар на пристани? Но Джонни пошел на пристань!

— Малькольм, прикажи Джессу ехать туда немедленно. Малькольм посмотрел на свою невесту так, как будто она сошла с ума.

— Дорогая, почему ты хочешь поехать туда в такой поздний час?

— Там Джонни.

— Откуда ты знаешь, где именно проводит этот вечер Джон Роулетт? — вмешалась Квинси.

Не ответив на ее вопрос, Невада снова попросила Малькольма:

— Пожалуйста, прикажи Джессу ехать на пристань. Малькольм только покачал головой.

— Мэри, даже если Джон там, нет повода для беспокойства. На реке часто случаются пожары…

— Я знаю. Я сама выросла на реке и знаю, что пожар на борту может быть неукротимым бедствием. Скажи Джессу поворачивать к реке!

Старому Джессу не нужны были приказания. Он уже разворачивался. Выдернув кнут из гнезда, обеспокоенный старый негр хлестнул по спинам лошадей, те громко заржали и понеслись стрелой.

Маленькие язычки огня на кухне в несколько минут превратились в бушующее пламя. Огонь, поддержанный свиным жиром, быстро перекинулся на низкий деревянный потолок камбуза. Перепуганный шеф-повар и все его поварята сбежали, оставив Джонни бороться с огнем.

— На помощь! — крикнул через плечо Джонни. Он сорвал с себя пиджак и стал сбивать им пламя. Безнадежно. Вскоре весь камбуз был охвачен пламенем, и огонь по деревянным панелям подбирался к салону, где поглощенные игрой участники и наблюдатели не подозревали об опасности. Джонни прокладывал себе путь через горячий черный дым, надеясь спасти жизни своим друзьям-игрокам. К тому времени, когда он добрался до салона, одна из стен была полностью охвачена огнем. Ворвавшись в салон, Джонни схватил одного из оцепеневших от ужаса игроков, перекинул его через плечо и крикнул другому: