— Ну уж нет, тут ты не права...

«Ты даже представить себе не можешь, насколько ты не права».

Из десятка американских фильмов Мезенцев усвоил золотое правило человека, который хочет потеряться, — не пользуйся кредитными карточками. Твои преследователи непременно засекут место и время электронного запроса на банковский счет, а остальное уже дело техники.

Но это там, в Америке. Люди Жоры Маятника явно использовали какие-то допотопные методы преследования — может, собак пустили по следу, может, сидели в подъезде московской квартиры Генерала и наивно ждали, пока Лена соскучится по дому и вернется в теплую постельку. За банковским счетом они явно не следили. Лена в несколько приемов сняла через банкомат сто пятьдесят тысяч рублей, и эти ее действия не возымели никаких негативных последствий. Мезенцев помог ей снять квартиру, велел без особой необходимости на улице не показываться и уехал домой, взвешивать свои варианты.

Пускать эту историю на самотек было нельзя, потому что рано или поздно люди Маятника заявятся в Ростов и начнут искать Лену и всех, кто ей помогал. У Кисы в паспорте стояла ростовская прописка, и это уже было не спрятать. И как бы ни тупы были преследователи, но они также должны были сообразить, что дочери Генерала имело смысл искать помощи среди старых приятелей отца.

Так они выйдут на Мезенцева и мимоходом порежут его на куски за одно лишь подозрение в содействии генеральской дочери. Мезенцеву такое развитие сюжета не улыбалось. Лене тоже. Она могла пару дней отсидеться, перевести дух, а потом что?

Дальше бежать? И так бегать всю жизнь, пока Жора Маятник от старости не загнется?

Когда прошла та самая пара дней, Мезенцев приехал к Лене и спросил напрямую, чего она хочет.

— Я спать хочу, — сквозь отчаянный зевок сообщила она. Естественное желание для восьми утра, тем более что до четырех часов она смотрела фильмы — стопка дивидишных футляров красноречиво высилась на полу рядом с пустыми коробками из-под пиццы. Для человека, за которым ведет охоту компания Жоры Маятника, Лена выглядела замечательно спокойно, но Мезенцев отнес это не на счет мудрости, а на счет девичьей глупости. Она все еще не понимала, куда влезла.

— Еще пара недель — и тебя разбужу не я, а Жора Маятник.

Лена что-то промычала недовольным голосом, но все же переложила подушку, чтобы можно было сесть, протерла глаза и уставилась на Мезенцева в ожидании неприятного разговора.

Мезенцев между тем тоже нашел, куда уставиться. Лена спала в черной майке-безрукавке, и пока она перекладывала подушку, из-под бретельки выскочила половина груди, а розовый сосок нагло нацелился прямо на Мезенцева.

Через несколько мгновений Лена поправила майку, а Мезенцев еще некоторое время находился под впечатлением дерзко торчащей груди. У банковской дамы, последнего эротического воспоминания Мезенцева, груди не торчали, они были подобны мощным, приготовленным к действию и жестко зафиксированным орудиям, целью которых было подавить противника. Морально и физически.

— Ну?

Мезенцев очнулся от волнительных сравнений, посмотрел на Лену, снова увидел торчащую грудь, едва прижатую тканью майки, и удивился степени своего волнения.

— Значит, так, — он встал, подошел к DVD-дискам, стал перебирать коробки, наткнулся на обложку с лысым Брюсом Уиллисом и сразу успокоился. — Ты что собираешься дальше делать?

— Не знаю. Пока все замечательно. Давно мечтала так провести время — набрать фильмов, лежать целыми днями в кровати, заказывать пиццу по телефону, не краситься, не одеваться... Но это скоро пройдет.

— Да уж...

Мезенцев хотел было сказать, как должно быть замечательно валяться в постели перед телевизором, в то время как пять человек, которых она вытащила из собственных постелей ради личной мести, уже никогда не будут смотреть телевизор. Но потом Мезенцев подумал, что ему читать мораль Лене — это все равно что мяснику с центрального рынка учить детей преимуществам вегетарианского питания. Эти пятеро были уже не мальчики, и, если они согласились, значит, понимали, чем это может кончиться. Вот оно и кончилось.

— Я не знаю, что мне теперь делать, — она сказала это с замечательной легкостью девятнадцатилетней девушки, и Мезенцев уже знал, что она скажет следом. — Я думала, ты что-нибудь придумаешь.

— Я?

— Да. Или мне нужно было обратиться к Синегубову, к Теме Боксеру?

«Это было бы просто отлично. Для меня. А для тебя, девочка... Сомневаюсь».

— Мне казалось, — сказал Мезенцев. — Что в бизнес-колледжах учат продумывать свои действия на несколько шагов вперед. Составлять перспективные планы.

— Да, конечно. Мой перспективный план был добраться до Ростова и найти там старого друга отца, который непременно что-нибудь придумает. Отличный план. Я его практически выполнила. Теперь твоя очередь.

— То есть?

— Придумай что-нибудь.

Мезенцев вполголоса выругался.

— Это что, первые признаки активизации мыслительных процессов? — рассмеялась Лена, развалившись на подушке. Руки она заложила за голову, и...

Мезенцев вздохнул и пошел на кухню. В холодильнике нашелся пакет сока и начатая бутылка вермута. Мезенцев смешал одно с другим по системе «кашу маслом не испортишь» и начал думать. Думал он два больших стакана и понял, что никуда ему не деться от второго варианта. Наивного и трудновыполнимого, но единственно возможного варианта выбраться из клетки, куда Лена забралась сама и упорно тащила Мезенцева за собой.

«Старый друг отца. Преданный, готовый к самопожертвованию человек, для которого собственная выгода никогда не была главным делом».

Вот кем она считала Мезенцева и вот почему так отчаянно за него цеплялась.

И хуже всего для Мезенцева было то, что Генерал по большей части оказался прав. Мезенцев не мог ее бросить в этой ситуации.

Но он все еще надеялся, что до самопожертвования дело не дойдет.

Закончив с коктейлем собственного изобретения, Мезенцев вернулся в комнату к Лене.

— Единственный вариант, — начал он с порога, чтобы не успеть отвлечься на торчащие под майкой соски и прочую ерунду. — Это выйти на Жору Маятника и все ему объяснить.

— Объяснить — что?

— Что ты хотела отомстить за отца... Что ты дура... Что ты по ошибке решила, что он убил твоего отца... Теперь тебе очень стыдно... И ты готова выплатить что-то вроде моральной компенсации...

— Ты что, пьяный?

— А что, так сильно пахнет?

— Как это — мне стыдно?! Как это — по ошибке?!

— Так...

— Или, — она на миг задумалась. — Или это такая военная хитрость — пусть Жора успокоится, расслабится, а мы потом его и...

— Никакая это не военная хитрость. Единственный способ тебя отмазать — это пойти на переговоры с Жорой. У Генерала наверняка были влиятельные друзья, которые уговорят Жору...

— Он убил моего отца. Какие, блин, переговоры?!

— Он не убивал твоего отца.

«Вот ты и сказанул! Вот, мля, ты и высказался!»

— С чего ты взял?

«Вермут. Это все вермут. А теперь очень осторожно, иначе...»

— Ну... Лично я не верю, что Жора Маятник велел убить твоего отца. Даже если бы он этого хотел — необязательно было встречаться лицом к лицу, можно было все сделать так, чтобы на Жору никто и не подумал. Можно было его убить в том же санатории. Я же там был, я сказал твоему отцу, что охрана у него хреновая. Элементарно можно было все сделать. Но Жора не сделал. Значит, ему это не нужно было. Он же не тупой.

— У него были причины.

— Но он не тупой. Зачем устраивать побоище в гостинице, если хочешь убрать одного человека? Я видел... В смысле, я видел по телевизору — там настоящий погром был. Трупы, трупы, трупы. Это если бы кто-то хотел, чтобы на Жору подумали — тогда понятно...

— Думаешь, Леван? — задумалась Лена.

— Никакой не Леван, ничего я не думаю! Я думаю, что ты должна найти в Москве человека, который сможет все объяснить Жоре Маятнику. Это должен быть человек... хм... авторитетный. Человек, которому он доверяет и которому ты доверяешь. Кто-то из друзей отца. Знаешь кого-нибудь?