— То есть ты думаешь, что другие вопросы были умными?

— Спрашивали в основном вы, а я отвечал. Так вот... У Крестинского есть брат? Старший?

Директор на миг задумался и потом сказал:

— Нет.

Сказано это было не слишком уверенно, но Бондарев поторопился облегченно вздохнуть:

— Вот и мне так казалось... Значит, это у Белова все-таки бред...

— А Белов здесь при чем?

Бондарев подробнее изложил свой разговор с Беловым в больнице и подытожил:

— Все-таки бред. Естественно, а то ведь...

— А то получается, что в Волчанске на Химика работает брат Крестинского? Что Крестинский и Химик настолько тесно спелись? Что Химик с помощью своих штучек постепенно начинает управлять Крестинским и всеми его делами? Крестинский-то сам не подарок, а если ему в голову залезет еще и этот... Нет, не надо мне таких новостей, спасибо.

— А кому нужны такие новости? Просто других-то нету. Смотрите сами. Малик выполнил в девяносто втором году работу для Химика, а несколько лет спустя рассказал об этом Крестинскому. Я уж не знаю, сумел ли Крестинский в этом во всем разобраться, но если разобрался, то Настя Мироненко — это такая непонятная точка пересечения интересов Крестинского и Химика. Что, если именно в этой точке они вышли друг на друга и договорились? Ведь Крестинский узнал историю Черного Малика на несколько лет раньше нас...

— Интересно, какое имя Малик назвал Крестинскому... — проворчал Директор. — Тебе-то он соврал. Или не соврал...

— Как это не соврал? — удивился Бондарев. — Я же говорю — он мне про Великанову говорил. А оказалось, что...

— Видишь ли. — Директор снова попытался покачаться в кресле, снова наткнулся на негнущуюся спинку и нахмурился. — Я тут поговорил со специалистами... Химик увлекался многими вещами. В том числе он увлекался гипнозом.

— Ну и?..

— Он мог заставить Малика забыть настоящее имя жертвы и внушить ему ложное имя. Чтобы Малик потом никому не проболтался.

— Проще было его зарезать еще в девяносто втором году... — мрачно сказал Бондарев.

— Значит, он был нужен Химику на будущее. Но безопаснее было стереть из памяти имя Насти Мироненко.

— Не катит, — помотал головой Бондарев, поразмыслив. — Откуда Химику знать фамилию Настиной одноклассницы? Он же заменил Настю Мироненко не просто на какую-то Катю Сидорову, он заменил ее на реального человека, Настину одноклассницу Марину Великанову. Нет, не катит ваша история с гипнозом. Хотя сам я ничего лучше придумать не могу.

— А не можешь, так поезжай-ка ты в Волчанск и привези-ка мне другие новости. Нормальные.

Бондарев дежурно ухмыльнулся, слушая начальственные указания. Может, Белов и в бреду сморозил про брата Крестинского, но в любом случае удивиться стоило не тому, на кого работает Крестинский-старший, а тому, кем он работает. Старший брат миллиардера и международного авантюриста работает убийцей под видом гостиничной обслуги — это и вправду тянуло на бред. Бондарев вспомнил это лицо с туго натянутой нездорового цвета кожей, вспомнил усталые глаза и мятую одежду... Нет, это был просто урод. Хватит с него и этого.

— Григорий, — вдруг сказал Директор, и Бондарев встрепенулся.

— Что? Извините, не понял...

— Григорий, — повторил Директор. — У него был старший брат. Давно.

— У кого?

— У Крестинского. Ты же сам только спрашивал! Спишь, что ли? Может, кофе еще плеснуть?

— Нет, — поморщился Бондарев. — Что значит «был»?

— "Был" значит «умер».

— Стоп... — Бондарев зажмурился, прогнал в уме еще раз сцену в больнице, снова услышал срывающийся шепот Белова... Бондарев не мог похвастаться быстротой мыслительных процессов, но уж когда до него доходило...

— Стоп! — В радости от внезапного озарения он треснул ладонью по столу. — Григорий Крестинский! Ну! Белов так и сказал!

— Нет, Белов спутал. Тот Григорий давно умер.

— С чем Белов мог это спутать?! Я и то не знаю, что у Крестинского есть брат и что его зовут Гриша! А Белову откуда это знать?!

— Хм, — задумался Директор и через полминуты выдал вердикт: — Логично.

Дальше все пошло очень серьезно. Бондарев понял это, когда увидел минующего охрану широкоплечего мужчину с длинными седыми волосами. Это был Марк Орехов, с которым Бондарев периодически сталкивался в коридорах Конторы, но толком про этого человека с внешностью стареющего льва ничего не знал. Зато Марк Орехов знал все про всех, и Бондарев предполагал, что в этом и заключалась его работа — быть резервным накопителем информации. Если жесткие диски компьютеров вдруг полетят к черту, всегда останется большая седая голова Орехова.

Помимо своей безграничной памяти, Марк был известен сибаритством; его плавные жесты, глубокий бархатный голос и общая неспешность говорили о привычке к жизни спокойной и комфортной. Бондарев представлял эту жизнь Орехова как мерное покачивание в кресле-качалке, в длинном халате, с трубкой, в окружении любимых псов, под джаз из динамиков High-End-системы, в раздумьях о том, какую бутылку божоле сегодня выставить к обеду. Как оно было на самом деле — бог знает. Но вот что Орехов не привык подниматься в пять утра и ехать в Шереметьево ради обсуждения родственных связей Антона Крестинского — это было совершенно точно. Потому что это было недвусмысленно написано у него на лице.

— Ну что? — прогудел Орехов, присаживаясь за стол рядом с Директором и Бондаревым и вальяжно закидывая ногу на ногу. Орехов был в домашних тапочках, и Бондарева это впечатлило. — Какая вас тут муха укусила? Что вам не спится, как всем нормальным людям?

— Тут у нас Бондарев Гришу Крестинского нашел, — сказал Директор и с детской непосредственностью уставился на Орехова, ожидая увидеть реакцию на свои слова.

Орехов пожал плечами, отбросил со лба волосы, откинулся на спинку стула и печально произнес:

— Значит, мне не стоит надеяться на возвращение домой к семи часам... Мой завтрак полетел псу под хвост. Отлично...

— Эту мелодраму ты потом отыграешь лично для меня, — сказал Директор. — А у человека самолет скоро. Поэтому давай ближе к делу. Я помню, что у Крестинского был старший брат, что звали его Гриша... И мне казалось, что он давно дал дуба. При каких-то особенных обстоятельствах. Поправь меня, если не так, ну и вообще...

Орехов укоризненно посмотрел на Директора, потом перевел взгляд на Бондарева, чуть прищурился и вдруг оживился, словно наконец проснулся:

— Это же вы... Это же вы тогда остановили «Мерседес» Крестинского на дороге и хотели ему устроить личный досмотр? Еще когда он был советником президента. И когда он ехал в компании кого-то из больших чеченских людей... Так?

— Примерно, — сказал Бондарев, польщенный тем, что его скромным делам тоже нашлось место в памяти Орехова. — Но это было давно.

— Неважно, — сказал Орехов. — Вы тогда на него случайно наткнулись, сейчас вы снова с ним пересеклись — и это неспроста. Это судьба, это значит, что вы с Крестинским будете бегать друг за другом, пока один другому окончательно не испортит жизнь.

— Кхм-кхм, — сказал Директор, застенчиво улыбаясь. — Вы только не забывайте, что судьба в данном случае сидит с вами рядом. Это я. Бондарев снова пересекся с Крестинским, потому что мы работаем по Крестинскому. А ты, Марк, не успеешь к завтраку, потому что это я тебя вытащил из теплой постели. Так что не гневи судьбу и расскажи парню про Гришу Крестинского.

— Вы хотите услышать сухую информацию или полную историю Жоры Крестинского? — уточнил Орехов.

— Я просто хочу понять — жив он или мертв, — сказал Бондарев.

— Гриша? Гриша, безусловно, мертв.

— Безусловно?

— Безусловно. Потому что Антон, его младший брат, жив. Их было два брата, Гриша и Антоша.

— Не понял.

— А вы постарайтесь, молодой человек, напрягите свои извилины. Гриша мертв, потому что Антон, как мы знаем, жив. Если бы Гриша был бы жив, то Антон был бы мертв, С определенного момента истории двое братьев Крестинских — это слишком много для мира. Слишком много.