— А что скажет наш эксперт?

Её голос звучал твердо, а отстраненный взгляд аналитика давал ей возможность формулировать отказ предельно размыто.

— Наказание невиновных, это, конечно, крутой шаг. Для любителей быстрого эффекта.

— В смысле — «ты-против»?

— Мне осталось несколько дней, чтобы разработать окончательные рекомендации. На их основании можете уже делать всё, что хотите. Быстро, медленно, громко или тихо.

— А пока пусть расслабятся?

— Что-то вроде того. Естественно хорошо было бы обеспечить настолько плотную и навязчивую слежку, чтобы им не пришло в голову сбежать, а заказчикам обрубить и эти концы.

— Ты думаешь, они притихли потому, что уверены, что их подозревают?

— Как вариант — считают, что их подозревают, и поэтому будут сидеть тихо, изображая невинность. В надежде, что сосед окажется замазан сильнее. Если конечно нервы не сдадут. Но судя по деньгам, которые крутятся, алчность сильнее страха.

— Хорошо.

Он задумчиво смотрел в окно, не замечая происходящего. Её точные и просчитанные слова помогли сложить всё воедино. Есть только один шанс дать ей фору для бегства. Если она позволит. Если согласится на небольшой спектакль для зрителей, которых здесь не должно быть.

Уже когда они остались вдвоем он уточнил:

— Рекомендации? Ты же не имела в виду итог аудита. По срокам у тебя ограничений нет. А с учетом этой свистопляски до весны я спокойно подожду результатов.

Спокойно продолжая споласкивать чашки, она выдержала паузу, прежде чем ответить. Эта новость хозяина дома вряд ли обрадовала, но обычно он не жаловался на отсутствие слуха и внимания. И вопрос, заданный наедине в тесном углу местного подобия кухни был не случаен. Она развернулась и поправила волосы, твердо ответив.

— Да, я имела в виду аудит. Нападение изменило баланс сил. Они слишком торопились, и это дало больше данных, чем, если бы они по-прежнему тихо занимались подковёрной борьбой.

Это имело смысл, и он должен был понять это сразу без наводящих вопросов. Но вместо того, чтобы как обычно отвернуться и уйти, он подошел ближе. В его глазах застыла холодная угроза. А она замерла, ощущая, как рушатся все правила, благодаря которым она ощущала себя относительно безопасно вблизи него последние дни. Его пальцы коснулись лица, подбородка, шеи. Очень осторожно и спокойно. Потом губы прошлись там, где должен был быть след от пореза осколком стакана. Но в этом движении была скорее продуманность символа понятного им двоим, чем эротика прелюдии. Поэтому когда он поднял её на руки, и понес в спальню, она наблюдала за его действиями как будто со стороны. И ждала объяснений.

Даже когда он осторожно положил её на кровать. Стянул свою футболку. Одним небрежно-точным броском смятой ткани, заставил дверь закрыться. И отвернулся, чтобы направиться в ванную. Она рывком села, глядя на его напряженную спину. И по-прежнему не решалась выбрать подходящую идею из удивительно пустой и гулкой тишины в голове. Он открыл воду в кране, и так же дозируя движения, повернулся к ней. Дождавшись пока он подымет глаза, она подала голос:

— И что это такое?

— Имитация вспыхнувшей страсти.

— Тогда надо было пытаться реализовать намерение прямо на кухонном столе.

— Нет. Я пока склонен беречь свою шкуру, а там слишком много колющих и режущих предметов.

— Зато последовавшее было бы точнее и доходчивее, чем слова. Потому что я не собираюсь с вами спать. По собственной воле. Хотя и не вполне уверена, что смогла бы отбиться, если вы чего-то захотите всерьез.

— Можешь считать меня дебилом, но это до меня дошло достаточно давно.

— Тогда что происходит?

— Представление. Спектакль для тех, кто считает нас любовниками.

— Например, твоей матери?

— Например.

— Но как же твоя невеста? Хотя с её наклонностями вряд ли кто-то будет ожидать страстных отношений…

Он холодно усмехнулся, выходя из ванной и тихо сползая по стене, пока не сел на пол устойчиво и соблюдая максимально возможное расстояние от неё.

— Вот именно. Скорее мое терпение разожжет её любопытство, чем то, что я тебя в очередной раз затащил в постель. Мои любовницы для семьи не будут иметь значения, пока все происходит тихо и не выносится на публику.

— И моя репутация?

— Она не пострадает, если ты воздержишься от непродуманных публикаций в прессе. В противном случае твоим возлюбленным скорее объявят Бера.

— Ты всё продумал?

— Почти. Только в этой комнате гарантированно нет наблюдения. Твои техники это должны были обеспечить. А они предельно точны и скрупулезны в том, что касается твоей безопасности и секретов. Но есть и другие проблемы. Если всё наше общение ограничится одной комнатой, это будет выглядеть неправдоподобно.

— Еще Стив, Зои и Бернар.

— Как минимум.

— Но зачем это мне надо?

— Ты же невидимка. Не заставляй меня говорить прописные истины. Ты знаешь, что лучший способ спрятаться это мимикрия. Подражая повадкам окружения и демонстрируя поведение, которое люди от тебя ожидают, ты становишься свободной от их внимания.

— Да. Люди должны быть уверены в том, куда я иду, чтобы можно было спокойно менять маршрут. Но значит ли это, что ты хочешь, чтобы я ушла после всего сказанного?

— Это значит, что я хочу дать тебе выбор. Уйти или остаться.

— И никакого секса?

— Ничего противоречащего твоим убеждениям. Хоть мне и придется создавать иллюзию нашей близости. И ещё я хотел бы остаться целым и по возможности без вилки в глазу, если поцелую тебя в гостиной.

Она рассмеялась и кивнула.

— Я сделаю всё возможное для этого.

— Благодарю, дочь морского царя, ты как всегда добра.

Он откинул голову и устало закрыл глаза. Несмотря на её быстрое согласие, он слышал, как что-то внутри надломилось. Продолжение разговора выглядело бесполезной тратой сил. Даже не хотелось спрашивать вернётся ли она к Жану. Это выглядело очевидным решением. И происходящее не доставляло радости, даже запах её кожи отпечатавшийся на кончиках пальцев. Как последний ужин приговоренного к казни заставляет остро чувствовать каждое мгновение и отравляет его своей неизбежностью.

Её тень перемещалась по комнате, готовясь ко сну, пока он обдумывал расписание следующего дня. Когда уедет. Когда вернётся. Встречи. Обед. Из кусков времени стоило собрать что-то целесообразное, не обращая внимания на легкий шепот её шагов. Можно думать, что ему происходящее только чудится и она осталась ночевать у Жана. После ужина. Что всё это только призраки чужого счастья, а у него простой нервный срыв, создавший в его воображении нападение, больницу и её присутствие в этом доме.

Неожиданно он услышал её голос

— А в монастыре сейчас пост. Рождественский. Последние дни — самые строгие. Послушницы почти не едят, если нет благословения на тяжелые физические работы. От этого такая легкость. И одновременный холод. Как будто тело истончается и начинаешь отчётливее слышать то, что слышать не положено. Чужие эмоции. В самые темные дни года трудно найти в людях что-то светлое и начинает казаться, что выхода уже нет. Но это лишь видимость и потому, монахини заранее ставят ёлку во дворе. Холодно. Снег то тает, то замерзает коркой, то снова засыпает всё кругом. А на зеленой красавице разноцветные игрушки. Шары, ангелы, колокольчики и много разной несуразной мелочевки, которую развешивают дети, прибегающие из соседней деревни. После того, как Рождество переименовали в Месяц Счастливой Торговли им почему-то интереснее прибегать с бедную обитель. Разучивать с монахинями святочные гимны. И клеить блестки на игрушечных стрекоз…

— Скучаешь по ним?

— И, да и нет. Я всегда чувствовала себя там странно. Как будто в щелочку за чужим счастьем подглядывала. За жизнью, которая не для меня…. Знаешь, в какой-то момент мне показалось, что уже не выберусь из той машины. Что заигралась отказавшись от усиленной охраны… В общем, мне подумалось, что так даже лучше. В самую темную часть года. На пике операции в которой не было особой необходимости. Операции, которую я не довела до ума. Да и вообще когда до проблесков тепла и света еще так далеко…