— Я и сам привык так думать, — ответил Росс.

Последняя короткая пьеска оказалась водевилем, сатирой на новую моду, показанную в преувеличенном виде. Публика хорошо принимала песенку в исполнении мисс Фанни Томпсон.

Милейший, обречен мой стан,

Вы гляньте, что за формы!

Пред вами форменный болван -

Продукт модной реформы.

Как в прошлый век, мне не вкусить

Чизкейк, желе, пирог.

Но ради моды можно и забыть,

Где талию нам создал Бог!

К припеву присоединились все. Поднялся невообразимый шум. Когда двести человек стали подниматься со скрипящих кресел, Монк Эддерли сказал:

— Не хотите ли прогуляться со мной по Воксхоллу в понедельник, миссис Полдарк? В Палате общин будет позднее заседание.

— А разве вам не нужно присутствовать?

— Боже упаси. Но ваш муж наверняка будет.

— Скажите, почему вас назвали Монком [14]? Это имя совершенно вам не подходит.

Он прищурился. На менее зловещем лице это выглядело бы привлекательным.

— Как вы сами заметили, это имя мне не подходит. Так звали моего отца, и он настолько любил это имя, что дал его всем моим братьям, чтобы оно сохранилось наверняка.

Брови Демельзы поползли вверх.

— Боже ты мой! Хотите сказать, что по улицам Лондона разгуливают и другие Монки Эддерли?

— Нет, мэм. Двое умерли в детстве. Одному перерезали горло в Индии. Еще один до сих пор в Бристоле с родителями, но он унылый провинциал, выросший сельским сквайром... Но расскажите о своем имени. Что оно означает на вашем странном кельтском наречии?

— Не знаю, — ответила Демельза, хотя прекрасно знала, но чувствовала, что это даст Эддерли возможность продолжить в нежелательном духе.

— Что ж, имя довольно вызывающее. Ну да... Демельза... Демельза... Прямо-таки хочется его стянуть, как плащ, как одежду, как кожу...

— Как шкурку с банана? — предположила она.

— Послушайте, колючий язычок. Пожалуй, хватит на этом. Вы остры на язык, и это весьма притягательно, но в нужный момент. В таком случае, до понедельника. В девять.

Прежде чем Демельза успела ответить, вмешалась Кэролайн.

— В нашей карете есть место для еще двоих. Мы отвезем вас домой. Вы найдете портшез, Монк?

— Зайду в «Уайтс» на часок. Составите мне компанию, Полдарк? Вы можете войти в качестве моего гостя.

Росс задумался и дружелюбно ответил:

— Благодарю, но нет, пожалуй. Я недостаточно богат, чтобы потерять деньги, и недостаточно беден, чтобы желать их выиграть.

— Какая унылая мысль, — отозвался Эддерли. — К деньгам всегда нужно относиться, как к чему-то, не имеющему значения.

Этим же вечером, когда Демельза уже дремала в постели, Росс сказал:

— Ты знаешь, в кои-то веки я подумал, что Эддерли прав.

— Что? В чем? О чем ты?

— О том, что к деньгам нужно относиться как к чему-то неважному. Теперь, когда я владею оловянной шахтой и имею долю в плавильном предприятии и в прочих, деньги перестали играть для меня серьезную роль.

— А для меня они никогда ее и не играли, — ответила она. — Может, потому что я родилась дочерью шахтера. А может, потому что никогда не имела много денег. Я знаю лишь, что несколько монет в кошельке приносят мне радость, а когда их нет, мне грустно. По-другому не бывает.

— Но всё равно, Эддерли прав в этом, хотя неправ во всем остальном. В особенности неправ, если полагает, будто я буду стоять и смотреть, как он пытается наставить мне рога.

— Ты всерьез думаешь, что у него есть хоть малейший шанс?

Росс не ответил. Демельза резко села в постели, совершенно проснувшись.

— Росс, о чем ты думаешь? Ты всерьез считаешь... Потому что... Потому что однажды кое-что произошло, однажды у меня были чувства к другому, и теперь ты думаешь, что я сделаю это снова, с первым попавшимся под руку? Неужели из-за Хью Армитаджа я обречена находиться под подозрением в подобных же чувствах к любому, кто окажет мне знаки внимания? — Росс по-прежнему молчал, и Демельза воскликнула: — Росс!

— Нет, — вынес вердикт он.

— Этого больше не случится, уж точно не с человеком вроде капитана Эддерли.

— Тогда тебе следует яснее дать мне это понять.

— Как?

— Не поощряй его.

— Я его не поощряю! Я просто пытаюсь быть любезной!

— Зачем?

Она в отчаянии махнула рукой.

— Иногда, Росс, ты просто несносен. Правда. Я... я первый раз в Лондоне. Здесь совершенно другое общество. Я твоя жена, и куда больше, чем просто ношу твою фамилию, куда больше, после стольких-то лет. Я счастлива и с восторгом принимаю этот новый образ жизни. Ко мне подходит мужчина и говорит мне комплименты. Он... он образован, хорошо воспитан, член парламента. Мне следует повернуться к нему спиной, чтобы тебе угодить? Я должна дать ему пощечину, чтобы доставить тебе удовольствие? Мне нужно сидеть в уголке и не отвечать на его вопросы? Лучше бы я вообще не приезжала!

— Лучше бы ты вообще не приезжала, чтобы он тебя не лапал. Он, наверное, знает каждую косточку на твоей левой руке от запястья до плеча.

Повисла тишина.

— Тогда скажи, что мне делать, — попросила Демельза. — Хочешь, чтобы я уехала домой?

— Разумеется, нет!

— Тогда скажи, как мне себя вести.

— Ты прекрасно знаешь, как себя вести.

— Это несправедливо! — взбунтовалась Демельза. — Он не принял бы отказ. Он сказал, что в понедельник отвезет меня в Воксхолл, пока ты будешь в Палате.

— И ты пойдешь?

— Конечно же нет! Меня не будет дома или я буду плохо себя чувствовать. Лихорадка скорее всего остудит его пыл... Может, нарисую на лице прыщи и погляжу на него в окно... Росс, не позволяй этому испортить наше пребывание здесь...

— Да, конечно, — сказал он, обняв ее за плечи, — но невозможно постоянно сдерживаться и контролировать эмоции, а когда я вижу тебя в обществе другого мужчины, когда он к тебе прикасается, в голове или где-то еще всплывают прежние чувства, прежние мысли, прежние обиды. Хотя не так уж они стары.

Демельза прижалась к нему и долго молчала, но не спала.

На следующее утро принесли корзину с цветами. Росс хотел ее выкинуть, но Демельза не согласилась. Цветы всегда вызывали у нее интерес и доставляли удовольствие, не важно, откуда они взялись. А некоторые цветы в этом букете она никогда прежде не видела.

Воскресенье они провели вместе с Дуайтом и Кэролайн на верховой прогулке за деревней Хэмпстед, пообедали и поужинали тоже с ними. В понедельник снова доставили цветы. В половине шестого за Демельзой зашла Кэролайн, и они отправились в другой королевский театр, Ковент-гарден. Около девяти Демельза, решив, что она слишком много ест, отказалась от приглашения вернуться в Хаттон-гарден, чтобы поужинать, и сказала, что перекусит чем-нибудь легким дома. Кэролайн доставила ее домой и уехала, и Демельза вбежала в гостиную, увидев там свет. Она решила, что вернулся Росс, но обнаружила растянувшегося в кресле Монка Эддерли.

Он был в бледно-голубом сюртуке из превосходного шелка, сорочка украшена янтарными пуговицами.

— А, добро пожаловать, — сказал он, медленно поднимаясь. — Вы заставили меня ждать, но это неважно. Удовольствие всё равно больше.

— Как вы сюда вошли?

— Через парадную дверь и по лестнице, мэм. Это несложно.

Он склонился над ее рукой, и Демельза заметила шрам в волосах.

— Вас впустила миссис Паркинс?

— Да. Я назвался вашим братом. Простой трюк. — Он опустил край ее перчатки и приложил губы к обратной стороне запястья. — Я всегда первым делом полагаюсь на простые уловки. Кстати, в прошлом году был случай, когда я хотел войти в покои юной леди, а старая дракониха, ее матушка, караулила внизу всех входящих. Тогда я одолжил платье у швеи, и дракониха впустила меня, даже не взглянув! Из меня вышла вполне сносная девица.