Когда его мобилизовали, он ничего не понимал в военном деле. Благодаря знанию языков и кое-каким связям ему удалось определиться в отдел военной разведки и получить большой чин. За всю войну он ни разу не выстрелил, ни разу не был в атаке и на передовых позициях. Он двигался в арьергарде, организовывал службу в занятых американцами городах. Он научился держать нос по ветру, чутко присматриваясь и прислушиваясь ко всем изменениям политики, идущим сверху.

После смерти Франклина Рузвельта полковник сразу же понял, что правительство меняет курс, и, хотя громко еще не было сказано ни одного слова, по огромному количеству секретных инструкций он видел, что отношение к русским меняется. Он радовался этому повороту, так как всегда считал опасным близкое общение со страной, в которой уничтожен капитализм. Это было опасно для него персонально. Его не трогало то, что во время великой битвы за освобождение народов от фашизма кровь американских солдат смешалась с кровью русских солдат. Его возмущала недальновидность многих офицеров, с которыми он встречался в клубе. Эти офицеры с восхищением отзывались о русских и мечтали после войны завязать оживленную торговлю с этой огромной и богатой страной. Нет, ничего из этого не выйдет, считал полковник. Недаром получена секретная информация о создании арсеналов из собранного немецкого оружия, пригодного к действию. Может быть, оно скоро будет снова роздано немцам… Поживем — увидим. А теперь пришло указание всеми средствами задержать в американской зоне советских моряков. Хотя бы часть их. Действовать нужно осторожно, потому что об этой группе знает генерал Голиков. Полковнику кажется, что это не трудная задача. Моряки — космополиты. Хорошие суда, хорошее жалованье — и все останутся сами, без всякого нажима. До сих пор им ничего не предлагали. Правда, он не совсем понимает, зачем понадобились моряки, да это неважно. Партридж знал, что делал, когда посылал приказ…

Стабборн радушно улыбнулся, выбросил на стол из ящика несколько пачек сигарет и сигар и сделал жест, приглашавший садиться. Моряки не удивились: такова была обычная манера американцев принимать посетителей.

— Ну как, надоело ждать, а? — весело засмеялся полковник, потирая свои белые руки. — Хочется на воду? Утка всегда хочет в воду. Не сердитесь, мы, право, не виноваты. Не хватает транспорта, но теперь, кажется, уже всему конец. Будет вам вода. Вот посмотрите.

Полковник протянул Горностаеву газету. Все с интересом склонились над ней.

В газете были помещены несколько фотографий молодых людей в лихо заломленных морских фуражках и с капитанскими нашивками на рукавах. Крупно набранный заголовок гласил: «Идите в торговый флот!» Подписи под фотографиями не отличались разнообразием:

«…Мне 24 года. Я командую судном в 10000 тонн. Получаю великолепное жалованье. За год работы я купил себе виллу на побережье…

Капитан Эндрю Спаркс».

«Мне 25 лет. Я командую «Либерти». Прекрасно обеспечен. Имею дом…

Капитан Джек Валеруа».

«Я проучился на курсах всего 6 месяцев. Сейчас командую пароходом в 7000 тонн, имею…

Капитан Тони Колаган».

Внизу было напечатано выступление главного директора по судостроению:

«…К концу 1945 года мы построим громадное количество судов, которое позволит…

…Я призываю всех молодых людей, ищущих хороших заработков и независимой жизни…»

— Как? — спросил Стабборн, когда Горностаев положил газету на стол.

— Прекрасно! — вырвалось у капитана «Крамского». — Вот и нам надо немедленно домой. Там такая же нужда в моряках…

— Ничего вам не надо, джентльмены. Пока в России обойдутся и без вас. Вас приглашают в американский торговый флот. Открываются широкие горизонты. Вы понимаете, что это значит? До войны это было невозможно; капитаном мог быть только американец. Для вас мы делаем исключение. Поплаваете у нас год-два и потом богатыми вернетесь домой. А? Заманчиво? Не правда ли? Забираем и все ваши команды. Здорово?

Полковник встал и поочередно похлопал капитанов по спинам. Он был в восторге.

Моряки удивленно слушали этот поток слов. Когда полковник наконец замолчал, Микешин тихо сказал:

— Нет, полковник. Это что-то не то. Нам нужно домой. Понимаете, на свой торговый флот. Если все пойдут в американский флот, кто же будет плавать в других странах?

— Ах, ни у кого больше нет флота. Весь потоплен немецкими подводными лодками. И потом, — полковник понизил голос: — не беспокойтесь ни о чем. Нужно только ваше согласие. Остальное мы берем на себя. Все будет обставлено официально и сделано с разрешения вашего правительства… Нет, вы поражаете меня! — сердито закричал Стабборн, видя, что Горностаев отрицательно покачал головой. — Какие возможности: куча денег, новейшие суда!.. А в России? Разбитые дома, исковерканные корпуса старых пароходов…

— Нет, мистер Стабборн, — прервал полковника Микешин. — Нам надо домой. Если бы вы были на нашем месте, то сказали бы то же самое. Ведь мы русские, и прекрасна понимаем, как трудно в нашей стране после войны. Просим вас приложить все усилия, чтобы немедленно отправить нас в советскую зону.

— У нас нет машин, — буркнул полковник. — Вам придется долго ждать.

— Нет, полковник, не придется. Мы уйдем пешком, если нам не дадут автомобилей.

— Не дойдете. Вас по пути уничтожат немецкие банды СС, которые мы еще не успели ликвидировать.

— Мы найдем оружие и сумеем защититься. Так скажите прямо: будут для нас машины или нет?

Полковник схватился за щеку, как будто у него заболели зубы.

— Вот что, друзья, — начал он снова, уже спокойным, отеческим тоном: — не советую торопиться. Вы же не знаете всего. Не знаете обстановки в Советском Союзе. Не очень-то хорошо там относятся к лицам, побывавшим в лапах у гитлеровцев. Надо переждать это время. Все уляжется, станет на свои места, тогда, пожалуйста, поезжайте. Поедете сейчас — угодите прямо в тюрьму.

«Так вот откуда это идет!» — понял Микешин, вспомнив свою беседу с Александровым.

— Мы поедем домой, полковник, — твердо проговорил Горностаев. — Мы уже послали письмо генералу Голикову и знаем, что оно дошло до него. Мы найдем способ послать еще одно письмо и сообщить в нем, что вы нас задерживаете без всяких на то оснований. Вот так. Ждем машин еще три дня. Будьте здоровы. — И Горностаев пошел к двери.

За ним вышли остальные.

— Hell![44] — выругался полковник, когда остался один. — Боже, какие дураки! Надо срочно сообщить обо всем Партриджу. Как бы не было неприятностей с этими интернированными! — Полковник нажал кнопку звонка и вызвал адъютанта…

На следующий день полковник Стабборн получил шифрованную телеграмму:

«Если не сумели добиться добровольного согласия, срочно вывозите моряков советскую зону Хемниц тчк Голиков требует немедленной отсылки интернированных тчк Вам объявляется выговор.

Партридж».

Через два дня после посещения Стабборна к домам, где жили советские моряки, подкатили «студебеккеры». На подножке головного стоял Ральф Бриксхэм и весело кричал:

— Давайте скорее, парни! Время не ждет. Вас везут домой, мои маленькие. Смотрите только за этими черными дьяволами, чтобы они не повернули машины, куда не следует. Я вверяю вас лучшему шоферу — сержанту американской армии Дику Лоусону! — Лейтенант показал на сидевшего за рулем улыбающегося негра. — Он не подведет вас. Вот мой адрес. Напишите мне, мальчики, когда я приеду в свой Коннектикут.

Бриксхэм крепко пожимал Микешину руку и незаметно шептал ему на ухо:

— Все о’кэй, парень. Лоусон имеет приказ везти вас в Хемниц, если только не получит нового распоряжения в пути. Но он постарается его не получить. Дик знает другую дорогу, которая короче, чем автострада.

Моряки бросали в машины свои котомки и чемоданы.

Наконец разместились. Капитаны пересчитали команды. Не хватало одного человека. Пересчитали еще раз. Проверили списки. Не было Сахотина.