Все, за исключением Уськова, выпили.

— А что же вы, Куприян Гаврилович? — спросил капитан, увидев, что замполит сидит не двигаясь.

Уськов протестующе поднял ладони кверху и нахмурясь сказал:

— Вы пейте, а я не буду.

— Почему же? Совсем не пьете? — иронически спросил Микешин.

Уськов пожевал губами и уклончиво ответил:

— Иногда. А здесь не буду…

Стармех кашлянул, поставил пустую рюмку, поблагодарил капитана и вышел.

Шалауров и Микешин поднялись вместе. Уже в дверях Игорь услышал, как Уськов сказал капитану:

— Я бы вам не советовал устраивать такие сборища…

Приняв в Лондоне груз железа, «Унжа» пошла на Мурманск. На этот раз погода благоприятствовала плаванию, и судно, несмотря на неисправности в машине, через десять суток отдало якорь в Мурманском порту.

Над городом висело красное, похожее на луну солнце. Держались редкие для Мурманска крепкие морозы. В Кольском заливе прекратилось всякое движение из-за густого и плотного тумана. С рейда доносился печальный звон, — это стоящие на якорях суда подавали туманные сигналы…

Галышев наконец получил разрешение на ремонт.

У отдаленного причала стояла покрытая инеем «Унжа». В котлах спустили пар, выгребли жар из топок. Один за другим под разными предлогами уходили с нее матросы и кочегары, — никому не хотелось служить на этом замерзшем и заброшенном пароходе. Из старой команды осталось несколько человек.

Шалауров простудился и серьезно заболел. Галышев настоял на его отъезде в Ленинград. Старпомом капитан назначил Микешина.

Игоря это и обрадовало и немного испугало: в двадцать пять лет — старпом. Но за ремонт он взялся с рвением. И хотя дело шло медленнее, чем этого хотелось, все же оно продвигалось…

Уськов мало бывал на судне, он каждый день бегал на междугородную переговорную станцию и куда-то звонил.

Вскоре он пришел на «Унжу» и важно объявил:

— Меня отзывают. Сегодня уезжаю. Назначен на какой-то новый теплоход. Я так и думал, что меня здесь не оставят.

Когда Уськов, холодно попрощавшись с капитаном, начал спускаться с борта, находившийся на палубе Алексей Алексеевич тоненько захихикал:

— Уезжаете значит? А план кто будет выполнять, массы мобилизовать на скорейшее окончание ремонта, работать кто будет, а?

Уськов презрительно посмотрел на механика, ничего не ответил и, гордо выпятив грудь, зашагал к портовым воротам.

Об его отъезде никто не жалел.

Прошло около двух лет.

В один из редких приходов «Унжи» в Ленинград Микешина вызвали в Морскую инспекцию. Начальник инспекции, старый и опытный капитан, усадив Игоря в кресло, сказал:

— Решили послать тебя на «Тифлис», Игорь Петрович. Старшим помощником. Хватит плавать на «Унже». Согласен?

Игорь покраснел от удовольствия и смущения. Назначение было неожиданным. «Тифлис», один из лучших новых теплоходов Лондонской линии, славился своим образцовым порядком, спаянной командой, плававшей на нем бессменно с момента постройки судна. Капитаном на нем был Дрозд, опытный и требовательный моряк.

Да, старпом на «Тифлисе» — это не то что старпом на «Унже».

— Ну как, доволен? — спросил начальник Моринспекции, видя, что Микешин медлит с ответом.

— Очень доволен. А вот как капитан?

— Дрозд дал согласие на твое назначение. Теперь все зависит от тебя. Иди за приказом и срочно принимай дела, — улыбнулся начальник и встал.

…«Тифлис» стоял у холодильника. Десятки автомашин, груженных ящиками и мешками, выстроились на стенке и ожидали своей очереди подойти под краны. Теплоход, выкрашенный в черный цвет, с белыми надстройками, сияющими на солнце иллюминаторами был действительно очень красив. Он дышал часто и глубоко: работало дизель-динамо, и его корпус чуть заметно вибрировал от этого дыхания.

У трапа стоял аккуратно одетый вахтенный с бело-красной повязкой на рукаве. Микешин спросил капитана.

Вахтенный нажал кнопку звонка. Через минуту на палубу вышел толстый, неуклюжий штурман с нашивками второго помощника и вопросительно посмотрел на Микешина.

— Здравствуйте. Мне капитана. Микешин. Я прислан на теплоход старпомом, — представился Игорь и пожал мягкую руку помощника.

Они прошли по устланному ковровой дорожкой коридору в холл и через курительный салон попали в капитанскую каюту.

Игорь бывал на этих судах и раньше, но теперь ему все представлялось в ином виде. Он любовно оглядывал сияющую полировку, удобную кожаную мебель, ковры, картины…

— Виталий Дмитриевич, это новый старпом, — представил Микешина второй помощник и вышел из каюты.

Дрозд сидел в кресле, зажав трубку в зубах. На коленях он держал открытую книгу. Капитан быстро вскинул глаза на Микешина и сказал глуховатым голосом:

— Хорошо. Принимайте дела… Когда закончите — доложите.

…Приемка судна продолжалась долго.

Когда Игорь наконец остался один в своей каюте, он облегченно вздохнул и огляделся.

Как отличалась она от той, в которой он жил на «Унже»! Эта была во много раз больше. Палубу покрывал зеленый ковер. В углу стоял круглый столик с диваном и креслами. Поблескивали никелированные краны умывальника. Слева, против высокой и широкой койки, помещался большой письменный стол, покрытый малиновым сукном.

Микешин походил по каюте, потом сел в мягкое кресло и вытянул ноги. Хорошо!

Но вместе с удовлетворением пришло и беспокойство. После «Унжи» «Тифлис» казался гигантом. Работы на нем много.

Неужели он, Игорь, не справится и Дрозд через некоторое время спишет его на берег? Нет, он приложит все усилия, чтобы не опозориться. Надо сразу поставить себя настоящим старшим помощником, бороться за дисциплину, всегда быть строгим и справедливым.

Кстати, он заметил непорядок в кладовой. Завтра же вызовет повара и укажет ему на недосмотр… Пусть все почувствуют, что пришел знающий и требовательный штурман.

Да, самое трудное — это уметь обращаться с людьми.

Микешин пересел за стол и начал писать рапорт. Писал не торопясь, тщательно выводя каждую строчку. Закончив рапорт, осмотрел себя в зеркало, поправил галстук и, сдвинув фуражку несколько набекрень, направился к капитану.

Капитан стоял у книжного шкафа, со сложенными на груди руками, с трубкой в зубах. Одетый в серый лохматый свитер и меховые сапоги, Дрозд больше походил на шкипера рыбачьей шхуны, чем на капитана современного пассажирского судна.

Он жестом пригласил Микешина сесть, но сам не переменил позы. Игорь молча протянул капитану рапорт.

— Так-с, — сказал Дрозд, пробежав листок глазами и бросив его на стол. — Садитесь. Ваша фамилия Микешин? Игорь Петрович? Вы читали Хемингуэя — «Прощай, оружие!»?

Игорь ожидал любого вопроса, только не этого. Он смутился и пробормотал:

— Нет, не читал…

— Жаль. Прочитайте обязательно. Хорошая книга!.. Так судно приняли? Хорошо. Давайте договоримся, Игорь Петрович. Порядок на «Тифлисе» такой: от момента прихода судна в порт до момента подписания коносаментов хозяином являетесь вы. Если будут возникать какие-нибудь вопросы, которых вы не сможете решить сами, звоните мне по телефону. Хотя вряд ли у старшего помощника будут такие вопросы. Но обязательно предупреждайте меня за несколько часов до окончания погрузки…

Дрозд потер подбородок, поросший седой щетиной, и пристально посмотрел на Микешина.

— Надеюсь, что мы с вами сплаваемся. Я вас больше не задерживаю… Отдых через четыре дня, — добавил он.

Микешин вышел. Он чувствовал какую-то неловкость. Знакомство с капитаном произошло совсем не так, как он предполагал. Он думал, что Дрозд встретит его более радушно, что-нибудь скажет о судне, о команде. А он про какую-то книгу стал говорить. Странный человек.

Впрочем, Микешину так и говорили о Виталии Дмитриевиче Дрозде: странный человек. Капитан, например, никогда не обедал с пассажирами и очень редко спускался в кают-компанию. Говорили, что и на мостике он появлялся только в особо серьезных случаях — при подходах к портам или при швартовках. Дрозд не носил формы, а одевался в просторный серый костюм, мешком висевший на его высокой худой фигуре.