Подошли экзамены. С большим трудом я перешел во второй класс. Почти по всем предметам была оценка «удовлетворительно». Кирилл Платонович поставил мне «хорошо» и сказал:

— Ставлю вам «хорошо», Микешин, но учтите, что если так будете заниматься дальше, то штурман из вас выйдет плохой.

После педагогического совета меня вызвали к Бармину. Дмитрий Николаевич был серьезен и сух. Сразу было видно, что он недоволен мной.

— Мы тебя, Микешин, перевели во второй класс, но на педагогическом совете преподаватели и представители общественных организаций отзывались о тебе очень и очень неважно. В один голос говорили, что ты можешь, но не хочешь учиться, ленишься, общественной работой не занимаешься. Возомнил себя опытным моряком? Рано еще. Так вот, поедешь на практику — покажи себя с хорошей стороны. Наверное, сам понимаешь, что во втором классе учиться будет труднее. Можешь быть свободным.

Я молча выслушал внушение Бармина и вышел из его кабинета.

Весна была в полном разгаре. Впереди предстояло учебное плавание по Черному морю на знаменитом паруснике «Товарищ». Настроение было прекрасное, и слова Дмитрия Николаевича не произвели на меня большого впечатления — в одно ухо вошли, в другое вышли.

Во второй класс перешли все. Даже Сахотин и Милейковский, в последний месяц превратившиеся в отчаянных зубрил, «перевалили». Роман сдал экзамены хорошо.

Теперь нужно было на практике показать, как мы подготовлены. Оставалось закончить мелкие дела в Ленинграде. Мы получили форменное обмундирование: белые кителя, белые брюки, туфли и фуражки с белым чехлом. Это означало, что мы действительно едем на Черное море. На рукавах кителей блестели большие золоченые якоря и две золотые лычки уголком — второй курс. Всем этим мы очень гордились.

Мы были готовы к отъезду. «Товарищ» заканчивал ремонт в Керчи, и туда должны были съехаться практиканты из всех морских техникумов Советского Союза.

Ленинградские практиканты приехали в Керчь. Приближался полдень. Выйдя из вокзала в город, мы окунулись в зной, пыль, духоту.

Одноэтажные домики, пустые, накаленные солнцем улицы, отсутствие зелени — вот каким показался нам город в первый момент.

— Ну и город, — разочарованно протянул Роман, — а я-то думал…

Не он один был разочарован. Все предполагали, что приедут в чистенький, утопающий в зелени южный городок и, полные сознания собственной значительности, в красивой белой форме пройдут от самого вокзала до порта. Пусть смотрят на ленинградских моряков местные жители!

А мы стояли на дороге и с жалостью поглядывали на потускневшие от пыли ботинки. Потом зашагали к порту, незаметно подтягивая кверху чистые отглаженные брюки, которые без этой предосторожности стали бы грязными.

Так мы прошли около километра. Первое впечатление постепенно менялось. Появились каменные дома, асфальтированные улицы, сады, бульвары. Ребята повеселели.

— В конце концов здесь не так уж плохо, — примирительно заметил Роман.

— Но жара какая, дышать невозможно, — возразил я.

— Сейчас бы выкупаться, — вздохнул Милейковский.

Я посмотрел вперед. Скоро ли конец этому утомительному путешествию? И вдруг сердце мое забилось сильнее — я увидел море. В просвете между домами и деревьями блестела тоненькая голубая полоска.

Море… Сколько бы раз я ни видел его, всегда при первом взгляде на синеющую, манящую даль грудь наполнялась чувством простора, радости и беспокойства.

Скоро мы вошли в порт, а еще через десять минут были у трапа «Товарища».

Перед нами стоял большой четырехмачтовый барк длиной около ста метров. Черный стальной корпус с белой широкой полосой напоминал корпуса старинных военных парусников.

Длинный, выдающийся вперед бушприт, три высокие, не менее пятидесяти метров высотой, мачты с повернутыми параллельно реями и четвертая кормовая пониже, несмотря на размеры «Товарища», придавали ему какую-то необычайную легкость и стройность. Такелаж был туго обтянут. Ни один кончик не валялся на палубе. Во всем чувствовался строгий порядок, хотя судно стояло на ремонте.

Сколько книг прочел я про парусные суда, сколько раз в мечтах представлял себя на палубе парусника! И вот он передо мной!

— Идите к старпому, он на полубаке, — направил нас вахтенный у трапа.

Через лес концов и снастей, которые тянулись и слева, и справа, и сверху, по янтарно-желтой палубе мы прошли на нос.

Староста группы Коробов выстроил всю нашу группу в двадцать семь человек вдоль борта и пошел доложить старшему помощнику о прибытии учеников Ленинградского морского техникума.

— Здравствуйте, товарищи! — весело приветствовал нас вышедший из-под полубака вместе с Коробовым высокий загорелый мужчина в белом форменном костюме, с открытым приятным лицом.

— Он, наверное, хороший дядька, — шепнул я Ромке.

Старпом дружески оглядел нас и сказал:

— С этого момента считайте себя матросами парусника «Товарищ». Мы тоже будем считать вас матросами и будем требовать от вас подчинения всем порядкам, существующим на нашем судне. Береговое расписание такое: сутки — вахта, сутки — подвахта, сутки — отдыхать. Таким образом, на берег можно сходить через два дня на третий. Остальное узнаете потом. Сейчас идите обедайте, купайтесь. Вы сегодня свободны, — закончил старпом и пошел под полубак.

После обеда, который показался нам исключительно вкусным, мы разбрелись по судну.

Сахотин, заложив руки в карманы, водил за собой группу своих товарищей. Я присоединился к ним.

— Слушай, Герман, а это что такое? — указывая на какую-то снасть, спросил у Сахотина Милейковский.

— Как что? Не видишь, что ли? Управлять…

— Чем управлять?

— «Чем, чем!» Судном, вот чем.

— А-а… — сделав вид, что понял, протянул Милейковский.

Мы стали обсуждать новые для нас порядки на «Товарище».

Многим не нравилось, что на берег можно сходить только один раз в три дня.

— Учебное судно. Дисциплина, ничего не поделаешь, — высказался я.

— Так что же, что учебное судно? Ведь подвахта свободна, а старпом хочет, чтобы мы на судне торчали в это время. Не буду я этого выполнять, — пренебрежительно сказал Сахотин.

— Ты, вероятно, забыл, о чем предупреждал Бармин? Кого спишут с учебного судна, того выгонят и из техникума. Дело серьезное.

— Ну, из техникума не выгонят. Это он нас так, попугать хотел. Все это рассчитано на новичков.

Я удивился. Такие рассуждения показались мне легкомысленными.

К нам подошел высокий широкоплечий парень с вьющимися светлыми волосами и, посмотрев на Сахотина, хлопнул его по плечу:

— Сахотин? Вот не ожидал тебя здесь видеть! Как ты сюда попал?

— Здравствуй, Виктор. Учусь в ленинградском техникуме.

— В ленинградском? На каком же курсе?

— На трет… На втором.

— Ну и ну! Ловкий ты парень. Наверное, удивляешь ленинградцев своими «дальними» плаваниями? А?

— Да нет… У нас все народ бывалый, — скромно сказал Сахотин. — Ты заходи ко мне во второй кубрик, поговорим. Ну пошли, ребята.

Виктор улыбаясь посмотрел вслед Сахотину и покачал головой.

— Кто это? — спросил я, догоняя Сахотина.

— Это? Так, один морячок. Вместе учились.

— Что же ты с ним так холодно встретился?

— Да он, Игорь, неважный парень. Не друг, просто соученик.

Но меня заинтересовал иронический тон, которым говорил Виктор с Сахотиным, и я решил при случае подробнее расспросить этого «неважного парня».

Скоро все собрались на баке. Солнце жгло, хотелось купаться. Познакомились с новыми товарищами — практикантами из Одессы и Баку, которые приехали раньше нас. Через несколько минут все уже купались.

В воде я чувствовал себя уверенно. Мне многое дали настойчивые тренировки в плавании под руководством Романа и Сережки. Кроме того, Сергей, прекрасно нырявший с десятиметровой мачты «Ориона», научил и меня этому искусству. Правда, нырял я не так ловко и красиво, как он, но все же высоты не боялся. Теперь я легко поплыл вперед к бочке, стоявшей на якоре в ста метрах от «Товарища». Рядом плыли Роман, Чубренок, Коробов, Сахотин и наши новые товарищи из Одессы. Среди них был Костя Пантелеев — коренастый парень с сильно развитой мускулатурой. Неожиданно он крикнул: