Судя по таймеру, в Лабиринте мы провели около пятнадцати минут.

Мне же показалось, что часа два, не меньше.

В реальном же мире прошло шесть с половиной минут.

— Все, конечная, — шумно выдохнул Корвин, распахивая передо мной металлическую дверь, — Девочки вперед!

Спорить я с ним не стал и выскочил наружу.

И оказался… в музее!

Следом за мной шумно дыша вывалился Корвин, а за ним… Моя швабра-дубинка!

— Смотри-ка, — скривился человек-ангел, — Не переварил-таки.

— В смысле?

— Обычно то, что оставляешь в Лабиринте, в нем и исчезает. Иногда потом эту вещь или ее подобие можно встретить в какой-нибудь комнате, но чаще они пропадают бесследно. Люди, кстати, тоже. В общем, в качестве тайника или тюрьмы его использоваться невозможно.

— А как же моя швабра?

— Видать, он ее принял за твой дар и побрезговал. Или не стал трогать из уважения и симпатии.

— Короче, ты и сам не знаешь, — подытожил я.

— Алле, Уборщик! Это Лабиринт! Одушевленный комок подпространства, питающийся чужими воспоминаниями — на всей нашей планете не найдется умника или психа, способного понять, что там творится у него в голове.

— В шкафу.

— Чего?

— Сомневаюсь, что у него есть голова. Скорее, эту функцию выполняет огромный шкаф. Или старая трансформаторная будка…

До Корвина не сразу дошло, что я шучу. Трезвый, он вообще был не особо приятным собеседником и изрядно подтормаживал, в плане юмора так особенно.

— Мы будем грабить, или ты эту пробежку устроил просто для развлечения? Мне, между прочим, чуть голову шаром для боулинга не снесло!

— Так мы вроде как уже, — мой напарник обвел рукой вокруг, — Вот, выбирай.

— Выбирать что?

— Небольшое, дорогое и не слишком известное. Картины и королевские драгоценности не годятся. Еще не хватало лишить потомков культурного наследия. Всякого рода тряпки, ордена и регалии тоже — Лабиринту они не нравятся. Можно брать оружие, драгоценности и всякую бытовую мелочевку, украшенную камнями и золотом.

— А мы вообще где?

— Музей. Кажется, французский. Здесь хранятся подлинники, реставрацией которых занимаются специалисты. Есть еще мастерская, в которой делаются копии для выставок.

— Яйцо?

Я взял в руки вытянутую сферу из чистого золота, которую украшало крохотное дерево с сидящей на нем птицей. Сбоку находились небольшие часики.

— Сломано? Часы стоят…

Я потряс яйцо.

— Эй, ты чего творишь? Знаешь, сколько это стоит? Это же работа самого Фаберже!

— Да? А чего такое маленькое? Мне казалось, что они громадные, поэтому и стоят такие деньжищи…

— Лучше бы я Сиракузца уговорил, честное слово, — едва слышно пробормотал Корвин.

— Так что, берем его? Небольшое, золотое и камнями украшено — под твое описание вполне себе подходит…

— Я же сказал: не трогать ничего, имеющего культурно-историческую значимость!

— Да как тут поймешь, что имеет, а что нет? Я думаю, что надо было грабить какой-нибудь ювелирный магазин. Алмазы дорогие, а весят мало и места почти не занимают — чем тебе не «билеты» в Лабиринт?

— Ты знаешь, сколько на самом деле стоят алмазы?

— Понятия не имею.

— Даю намек: ни-ху-я. Иногда крупные ювелирные компании устраивают распродажи-лотереи, ровно на один час скидывая цену на некоторые свои изделия до одного бакса. На те камушки, что в каталоге стоят в пяти- и шестизначные суммы. В долларах.

— Это как?

— А вот так. За месяц добывается камней столько, что человечеству на несколько лет хватит. Часть их уходит на промышленные нужды, причем оцениваются они как сырье, за килограмм веса. И точно такие же камни идут в ювелирные мастерские, внезапно вырастая в цене на несколько нулей — уже за штучку. Но большая часть просто валяется в хранилищах…

— Зачем?

— Чтобы весь этот мыльный пузырь не лопнул. Больше девяноста процентов стоимости алмазов — это не сам камень и не его огранка, а банальная реклама и маркетинг. Например, черные и коричневые алмазы раньше считались отходами и шли на изготовление стеклорезов и тому подобных инструментов. Но за последние годы благодаря целенаправленной рекламе, их цена взлетела раз в двадцать-двадцать пять. А после огранки — еще вдвое-втрое. И мутный камень, за которым когда-то даже нагибаться было лень, внезапно становится украшением каждой второй ювелирной коллекции у ведущих кампаний.

— Ты-то откуда все это знаешь? Ты же вроде наркотой торговал?

— Не тебе первому пришла в голову идея набить полные карманы алмазами, — полуангел усмехнулся, — Да и бегал я уже как-то с мешком бриллиантов по Лабиринту, помнишь? Если у них нет истории и не вложен труд именитого мастера, то они улетают целыми горстями…

— Так что брать-то?

— А есть по-настоящему редкие и ценные камни, только ты и слов-то таких не слышал наверняка! Серендебит, тааффеит, мусгравит, пэйрит, маджорит…

— Ты что, опять пытаешься меня в жертву принести? Прекращай свои колдунства, и давай уже займемся делом.

— Ну никакой в тебе нет тяги к познанию, Уборщик. Ладно, держи.

К моим ногам упал кожаный рюкзак со множеством кармашков.

— Складывай в него то, на что я буду показывать. И вот, надень-ка это. А то есть у тебя дурацкая привычка лапать все подряд своими щупальцами…

Он бросил мне пару тонких медицинских перчаток. Прежде, чем их надеть, я выделил на кончиках пальцев немного чистящего средства и старательно протер злосчастное яйцо, удаляя свои отпечатки. И, кажется, чуть-чуть позолоты, прибавляя работы реставраторам.

— Кстати, как у тебя дела со взломом сейфов обстоят? — Корвин махнул рукой в сторону дальней стены, где виднелась массивная железная дверь, как в банковском хранилище.

Разумеется, чтобы попасть на ту сторону, ему не нужны были ни ключи, ни коды, ни чье-либо разрешение.

— Самые интересные вещи под замом спрятаны. Тут же валяется только то, что нужно восстанавливать. А значит, и цена у этого барахла пониже.

— Я вор-домушник, а не грабитель банков. Сейфы вскрывал, но явно не такие…

— Значит, будем брать то, что плохо лежит. Вот это, например, — сделал вывод Корвин, и указал на лежащий на столе под микроскопом веер, — И вот эту заколку бери, что на бабочку похожа. Еще вон тот монокль и там, видишь, лежит жемчужное ожерелье? Его тоже давай…

Минут двадцать «гуляли» мы по мастерской, распихивая по многочисленным кармашкам рюкзака разные предметы и украшения.

— Слушай, а почему Шеф нас снабжал именно драгоценностями?

— Так ведь именно потому, что так и дешевле и удобнее. Для быстрого перехода самое то, вот только у нас с тобой совсем другие цели. Вы с Лабиринтом должны подружиться, так что дешевыми стекляшками тут не отделаешься. И дорогими, думаю, тоже.

— Дорог не подарок, дорого внимание?

— Вроде того.

— Кстати, раз уж ты уверяешь, что этот твой Лабиринт — живой. Он мужик или баба? Ну, это я в том смысле интересуюсь, что к нему лучше с цветами и кольцами подкатывать, или с бутылкой и шейной цепью в палец толщиной?

Корвин задумался и отозвался лаконичным и всеобъемлющим:

— Да хуй его знает.

— Кстати, не знаю, обратил ты внимание или нет, но вон там стоит камера. А еще там и вон там две штуки.

— Точно! А я и забыл!

Мой напарник подскочил к ближайшей камере и показал ей оттопыренный средний палец.

— Ты чего творишь?

— Уборщик, фу какой ты скучный! Развлекаюсь я. Все равно наши микрчипы запись испортят.

— А если кто-то за нами прямо сейчас наблюдает?

— Предлагаешь ему голую жопу показать? Они ведь все равно думают, что выход отсюда только один. Там нас ждать и будут… Хотя, ты прав. Берем еще пару-тройку вещей и сматываемся отсюда, а то мало ли…

Как потом выяснилось, за нами действительно наблюдали, вот только не через камеры.

Правда, это уже совсем другая история…