— Мои уши?

— Да. По ним сразу ваш характер виден. Я, когда впервые обратил на них внимание, сразу понял, что вы хулиганка.

— Вы по ушам поняли мой характер? — хохотнула Мурси.

— Ну да. Знаете, у катар детей так наказывают, если не слушаются. За уши дёргают. Я подумал, что вас, наверное, в детстве частенько учителя в угол ставили и карали схожим образом. А значит, вы постоянно шкодили и никак не перевоспитывались. Просто ваша прическа, она не скрывает этого, а только подчёркивает. Вы — сорвиголова. Вообще, вам очень идёт такая стрижка. Сразу глаза такие выразительные. Они и без этого у вас красивые. Таким цветом! Я могу купаться в них вечность. А губы. Я даже целоваться не умел, когда впервые на них посмотрел. Но меня неудержимо тянуло, я каким-то образом сразу догадался, что только прикоснусь, так ждёт меня неизведанное удовольствие.

— Это когда такое было?

— Когда вы кальян курили, помните? Навыки практиковали. Как я хотел, чтобы на корабле остались тогда только мы вдвоём и вы бы дали попробовать на вкус эти губы! Они так удачно вписываются между высокими скулами, покрытыми малюсенькими конопушечками. Эта Лиля! Вы её не слушайте. Нет ничего прекрасней ваших веснушек. И, пожалуй, смешного носа кнопочкой. Я всегда хочу на него нажать, как вы обычно делаете.

И Морган действительно не удержался и нажал на его кончик, будто активировал после зарядки холофон.

— Ты сумасшедший катар, — расхохоталась Мурси. — Я попросила назвать одну часть моего тела, которая тебе особенно нравится, а ты перечислил их все. Кроме шеи.

— Потому что ваша шея — моя слабость, вы знаете, — Морган скользнул взглядом на татуировку. — И видит Разум, как я держусь, чтобы вас туда не цапнуть. Но вы понимаете, шея это очень важно для катар. Обычно, когда признаются в любви, не во влюблённости, как у нас, а именно в настоящей, которая на всю жизнь, «тыкают», как вы говорите, носом в шею. А если страсть, то кусают туда. В общем, эротика завязана на шее. Из-за холки, вы же знаете.

— Кстати, Морик. Вот мы сейчас целовались с тобой около часа. И ты ни разу не пытался меня укусить. Значит, твоя страсть завяла или что?

— И правда! — обрадовался Морган. — Я ведь даже не думал об этом! Видимо, перестал ревновать.

— Перестали ревновать? Ни в жисть не поверю! Даже к канцлеру Шнобби?

— Где он сейчас, а где я? И кто сейчас опять наглаживает вашу грудь? — Морган осознал, что пропустил момент, когда рука вернулась к исследованиям «пирожных». — Да как такое возможно-то?!

— А, ладно тебе. Лапай сколько влезет, мне нравится.

Мурси неожиданно привстала с дивана, но только за тем, чтобы пересесть. Теперь она устроилась на коленках Моргана, лицом к нему, зажав своими ногами в плотные тиски его. Сама взяла вторую его руку и запустила к себе на спину. Впрочем, самого катара уговаривать не нужно было. Он с удовольствием взялся за дело двумя руками. Одной ласкал грудь, а второй, вопреки предыдущим желаниям, наглаживал попу.

Мелькнула мысль, что он не упомянул эту часть тела. Ведь круглые ягодицы шли на втором месте после шеи в его заинтересованности. Или всё же на третьем после груди. Не, на шестом, после ножек и ушей. Да какая разница, раз можно на всё глядеть, всё нюхать, всё трогать. Мурсик целиком идёт на первом месте. Комплексно.

Так они целовались довольно долго. Успели снять с Моргана куртку и даже рубашку. Бинты на спине немного отрезвили Мурси, и она хотела опять начать разговор про расставание, но Морган её перебил. Теперь он знал, за что именно волнуется нянни и решительно заявил, что может за себя постоять.

Мурси старалась обходить стороной спину, гладила больше грудь и голову, чесала за ушком, пока Морган расцеловывал её лицо и шею. Ему показалось этого мало — он скользнул левой рукой вниз, расстегнул пуговичку на штанах, ослабил молнию и залез уже в них, чтобы ощутить бархатную кожу полупопий своими руками. Почувствовал, как возросло возбуждение нянни, и сам ни с того ни с сего поддался ему. Потянул подол футболки, чтобы снять ненужную одежду, но Мурси вдруг остановила.

— Хватит, Морик. Иначе я с тебя не слезу, — прошептала она, прерывисто дыша. — Нам надо успокоиться. Ты пойдёшь к себе, я — к себе. Снимем напряжение привычным способом.

— Не надо с меня слезать! — возразил Морган, ухватываясь за бедра нянни крепче. — Пойдёмте к вам, и всё закончим непривычным способом. Я читал, что для мозга это отличная тренировка, делать обыденные вещи шиворот-навыворот. Например, левой рукой.

— Что? — усмехнулась Мурси. — Морик! Сейчас Френсис не следит за камерами, он ревниво наблюдает за Иркой. Но обязательно отвлечётся на моменте, если по корпусу пройдёт хоть малюсенькая искра. Они же ждут отката. Начнут пересматривать все записи и обнаружат наше непотребство.

— А здесь не обнаружат, что мы тискаемся?

— Да не. Кому придёт в голову проверять, чем я занимаюсь в совещательской комнате? Явно же работаю.

— Тогда нам лучше не менять диспозицию, — заключил Морган и опять потянул подол футболки.

— Да нет, Морик! Я не выдержу, понимаешь. Мне мало твоих рук. Я уже хочу большего.

— Значит, шагнём дальше, — настырно продолжил Морган тянуть футболку вверх. — Я, может, тоже хочу большего! А не на ощупь.

— Ты… Ты согласен? Ну, то есть, чтобы мы…

— Я же вам чётко сказал, на всё согласен! — улыбнулся Морган, отвоевывая край одежды из рук Мурси. — Дайте снять! Что вы как девственница-патриотка!

— Гля, как заговорил, — расхохоталась Мурси. — Подожди тогда. Рубану свет. И раздевайся сам.

— Вы думаете, я не разгляжу в полумраке? Забыли, что моё зрение превосходит ваше?

— Я не хочу, чтобы это оставалось на записи. Френк потом в сеть сольёт. Раздевайтесь, капрал! Это приказ, — Мурси нагнулась под холотерминал и принялась выдёргивать из скрытой панели штепселя. Свет на корабле мигом погас, а следом зажглись аварийные маленькие фонарики, давая очень слабый отблеск.

Покончив с этим, нянни сама сняла с себя футболку. Морган застыл в оцепенении, держа руки на своём ремне.

— Передумали?

— Нет, простите, сэр. Просто я сам хотел вас раздеть, — чуть обиженно проговорил Морган. — А мне прям всё снимать? И нижнее бельё?

— А как мы будем с вами харассмент организовывать? В одежде? Снимайте штаны уже.

Мурси подошла и потянула руки к его ремню, видимо желая помочь. И только тут до Моргана окончательно дошло, куда именно дальше они решили шагнуть. Он сглотнул. Дыхание его участилось, но теперь не от возбуждения, а от волнения. Давая опрометчивое обещание, Морган совсем не подумал о собственных навыках. С другой стороны, разочарует её — завтра же покинет корабль, чтобы где-нибудь прикопаться от стыда. Хоть у деда в огороде.

— Не нервничай, Морик, — прошептала Мурси, видимо почувствовав его неуверенность. — Я сама всё сделаю, договорились? А ты просто постарайся не слишком сосредотачиваться на неприятных ощущениях.

— Нет, мне несложно. Правда. Просто переживаю, что надо как-то шевелиться, куда-то что-то запихивать… А не слишком понимаю, как начать…

— Замолчи и претворись ветошью.

Мурси толкнула его легонько в плечо, и Морган, повинуясь, сел всё так же на диван, стараясь лишний раз спиной не дотрагиваться до его поверхности. От волнения и возросшей мощи ауры йонгея его тело стало слишком восприимчивым к любым тактильным ощущениям. Моргану казалось, что он чувствует каждую молекулу воздуха сразу всеми шерстинками.

Нянни стянула с себя всё белье и тоже вернулась на своё насиженное место. Морику было невероятно приятно, ощущать её голое тело на своих обнажённых ногах. Всякие мысли тут же покинули голову. Он только открыл рот и никак не мог перестать восторженно улыбаться.

Руки катара упали на ягодицы и одновременно с поцелуем сжались. Обалденно! Вот так, без стыда и смущения, раз всё равно нянни не видит. Трогает самое сокровенное, целует, где хочет, видит всё прекрасно. И высокую грудь, и застывшие ягодки сосков, и пупочек, утонувший в небольшом холмике животика, и мелкую тёмную шерстку ниже. Как бы ещё посмотреть, что она скрывает.