— А отец? Настоящий отец мальчишки, он-то где?

— На рынке торгует. Вместе с мамашей своей. Этот хорёк только чьё-то место в медицинском занимал, ни черта из него не вышло. Нихера не делал, только курил и за девчонками бегал тут. Потом пытался наладить с Катей отношения, когда узнал, что она из семьи Булавина. Да только Катя у нас натура очень сильная. Прогнала, а с ребёнком они сами не стали общаться, когда поняли, что сынишка нездоров. Так что сам понимаешь, Алёшка, тяжко Сергею придётся.

А Сергей обнимал рыдающую Катю, прижимая всё сильнее её к себе и глядя на их отражение в тёмном окне спальни.

— Нет любви не вовремя, Кать. Не вовремя может быть только икота, смерть или соседка, что вечно приходит к тебе, стоит только мне появиться в поле её зрения. Но не любовь. А я люблю тебя, котёнок. Я поддержу тебя во всём, но мне хочется думать, что ты поверишь мне.

Катя шмыгнула носом и подняла голову. В сумерках Сергей казался ей старше, она видела его нахмуренные брови и сверкающие в свете уличных фонарей глаза. Катя глубоко вдохнула и прижалась к мужчине, обнимая.

— Серёж, я не знаю, чем это закончится, но я решила не убивать его. Я уже люблю его. И не смогу вот так…

Воскобойников поцеловал её макушку и постарался тихо выдохнуть, чтобы Катя не уловила его облегчение.

— Но тогда, Катюш, тебе придётся переехать ко мне. — Сергей почувствовал, как Катя напряглась и чуть отстранилась от него. — И не потому что я так хочу. Хотя я хочу, даже очень. Просто ты должна быть всё время на виду. На работе за тобой присмотрят твои коллеги, а дома? А вот дома за тобой присматривать буду я.

— Но ты часто уезжаешь, Серёжа. Как быть тогда?

— Ну, у нас с Алёшкой ещё мама с папой имеются. А они, поверь, уже и ждать устали, когда мы с братом им внуков подарим. Кать, наши родители простые и хорошие люди. Правда, мама наша помешана на питании, зато папа может любую работу по дому сделать. А что до официальности — то тут как ты скажешь. Хочешь, я сам тебе платье сошью?

Катя медленно подняла голову и быстро заморгала:

— Ты мне сейчас что предлагаешь? Замуж, что ли? Не боишься, что будет как в той поговорке про слепую любовь?

Сергей усмехнулся, рывком поднял будущую жену на руки и мягко уложил её на кровать:

— Любовь слепа, зато семейная жизнь — гениальный окулист. А что до свадьбы, то для нас с Алёшкой это очень важно. И никогда не было мелочью. Мы приучены думать, что наша жизнь вращается вокруг великих моментов, таких как та же любовь, но великие моменты часто ловят нас врасплох, красиво завернутые в то, что другие могут считать мелочью. Так вот для меня в последнее время мелочей не стало. Любое слово, событие, даже твой вздох ночью — как открытие. Я будто мир увидел другим. Всё стало по-другому, даже в работе всё изменилось. Кать, я же новую свою коллекцию так и назвал — «Любовь». И думаю, что как раз к рождению нашего малыша закончу. И ты будешь первой, кто её увидит.

— Почему я? — тихо спросила Катя, опираясь спиной на подушки и протягивая руки к любимому мужчине, зовя его к себе.

— Потому что рисуется мне сейчас только рядом с тобой, а потому работать я домой переезжаю, а в рабочей студии только пошивочный цех остаётся. — Он медленно опустился на постель и обнял Катю. — Я люблю тебя, Кать, и мы сможем пережить с тобой всё, что бы ни выпало на нашу долю. Надеюсь всё же, что мы с тобой заслужили счастье, котёнок.

Братья Воскобойниковы

Сергей стоял у окна, упираясь мокрым лбом в сжатый кулак, замерший на пластиковой раме. Алексей потоптался в дверях и медленно пошёл к брату. Сегодня за этими белыми дверями с надписью «Операционная» решалась их судьба. Екатерины и Сергея Воскобойниковых. И их маленького сынишки. Вчера консилиум врачей решил не затягивать дальше и делать Кате операцию. Сергея трясло так, будто он хапнул неизвестно где малярию. И хотя Игорь всё вроде бы доступно объяснил, легче от этого понимания Воскобойниковым не стало. Несмотря на то, что Ириска тоже должна была вот-вот родить, сегодня Алёша был насильно вытолкан из дома с напутствиями «домой не возвращайся, пока не будут известны результаты».

— Здорово, брат, — тихо поприветствовал он Сергея. Тот на секунду оторвался от созерцания буйной летней грозы и молча кивнул. — Ну чё там?

Сергей так же молча пожал плечами, развернулся и сел на подоконник. Затем провёл широкими ладонями по лицу и тихо ответил:

— Слышал, что кровь заказывали. Больше ничего не говорят. Ждите. А я её уже больше двух суток не видел, после того как её в реанимацию отвезли. А они ничего не говорят. Только это неизменное «ждите». А если она…

— Ты помолчи, а? Всё будет хорошо, Катя наша столько всего перенесла, что это для неё как капля в море.

Сергей ухмыльнулся и опустил голову. Он никому не рассказывал, даже Кате не признался, что видел однажды ночью. Он проснулся от сильного порыва ветра, что бросил в стекло пригоршню весенних дождевых капель, и понял, что он в комнате один — Кати не было рядом. Сергей резко вскочил и вышел из комнаты. Полоску света из-под закрытой кухонной двери он увидел не сразу, а когда подошёл ближе — остановился как вкопанный. Катя молилась. Едва слышно, горячо и искренне. Она просила за их неродившегося пока ребёнка. Просила Бога не оставить его милостью, дать здоровье, долгую жизнь. Просила свою погибшую маму присмотреть за внуком. Сергей молча стоял перед дверью, пока не услышал, как Катя произнесла страшные слова: «и если мне не суждено увидеть моего ребёнка, сделай так, Господи, чтобы его отец любил его». Воскобойников крепко сжал кулаки, сцепил зубы и зажмурился — он понял, что Катя готова к смерти. Молодая красивая женщина готова была умереть, но подарить жизнь.

С тех пор она как-то успокоилась, чаще стала улыбаться, тихо напевала вечерами, когда он работал, а она полулёжа читала или что-то искала в сети. И иногда долго и нежно смотрела на него, увлечённого работой. Сергей рисовал, оценивал, комкал эскизы и выбрасывал в корзину, чтобы в один из дней увидеть свои рисунки в папке под Катиными медицинскими книгами. Она сохранила все его черновики, все бракованные эскизы, фотографии старых моделей и показов. Катя хранила всё, к чему бы он ни прикасался. Она редко говорила о своих чувствах и была скупа на эмоции, но эта папка сказала Сергею намного больше, чем слова.

И вот сейчас Сергей не знал, что происходит с его Катей. Нежной, милой, но такой сильной и упрямой. Его женой. Он поднял голову и посмотрел на белый потолок. И вспоминал. Как учился делать массаж. Как получал тычки и подзатыльники от мамы и слушал недовольное бурчание отца, которым всё казалось, что братья мало уделяют внимания своим беременным жёнам. Как они с Катей удивлённо выдохнули, когда увидели деревянные кроватки. Для их будущего сына и Алёшкиной дочери. Как гордо показывали вторым Воскобойниковым дельфина на изголовье и смеялись над маленькой русалочкой на кроватке-близняшке. И как увозила «скорая» его жену прямо со свадьбы, потому что неожиданно начался болевой приступ. И как потом такое повторялось несколько раз, чтобы закончиться сейчас в этом длинном коридоре и этим невыносимым «ждите».

Алексей показался в конце коридора с двумя стаканчиками кофе. Сергей даже не заметил, что брат куда-то уходил.

— Выпей, брат, пусть не очень презентабельно, но хотя бы горячее. А то от воды меня уже мутить начинает. Я домой звонил — Ириска тебе привет передаёт. Говорит, что будет молиться за Катю. Ей сейчас тоже нелегко — скоро самой рожать, а тут с Катей такое.

Сергей с усилием растянул губы и тихо прошептал:

— У каждого своя луна. И воет каждый по-своему. Господи, что ж так долго? Хотя бы слово, хоть какую-то надежду.

Тут дверь резко распахнулась и прямо к ним направился высокий худой мужчина, стягивающий на ходу прозрачную хирургическую шапочку.