Только вечером, добравшись до своего деревенского логова, наскоро заварив чай в большой фарфоровой кружке и надев любимый вязаный джемпер, он мог сосредоточиться наконец на главном.

Третий и последний папирус, найденный им в гробнице, по своему содержанию был совершенно не похож ни на один древний текст, который ему приходилось видеть раньше. Иситнофрет упоминала о каком-то проклятии, которое погубило ее счастье. Он внимательно вглядывался в нечеткие снимки папирусов, сделанные им в самые последние дни экспедиции. И с досадой на самого себя и спешку, что была причиной такого скудного фотоматериала, смахивал с преносицы немного старомодные очки для чтения. Постоянное напряжение глаз за эти три месяца начинало сказываться на его зрении, но текст продолжал приобретать смысл и законченную форму:

«В день, когда время печалей закончилось, когда слезы мои по возлюбленному были выплаканы, я призвала во дворец искусных магов и колдунов, населявших мое царство. Всем было обещано Золото Похвалы за тайну избавления от темных чар Меирского мага. Никто не хотел раскрыть её даже под страхом смерти. Лишь один, из земель Джебаута, тот, что читает по звездам и говорит на языке птиц, дал мне ответ:

<center>Будет круг скарабея вечен,

Будет путь его от рожденья до смерти сто раз повторяться,

Будет Великое Солнце светить ему ярко, но он не узнает надежды.

Любовь он отринет, как ветку порою без жалости рубит охотник, чтоб в зарослях выследить зверя.

Своею рукою будет он счастье крошить на куски, изнывая от муки,

Дотоле, пока не закончится путь его в землях Дуат…

Но если однажды, носящий печать скарабея,

В северных землях, где с неба падает пепел,

Отринув сомненья и голосу сердца лишь повинуясь

Возлюбленной руку подаст у чертогов свадебных песен

Тут же Маат разомкнет вековые оковы, проклятье исчезнет

Хатхор всеблагая одарит их щедрой рукою.

Я ухожу в Вечность с улыбкой, я знаю, что придет избавление, подобно тому как Хапи дарует нам свою благодать после засухи, щедро кормя берега Великой реки.

Пусть мой Ка не печалится, пусть ищет меня не в этом последнем доме, не здесь в священной долине, но там, среди верных, я воссоединяюсь с возлюбленным джати."

Последние расшифрованные строки привели Лэма в замешательство. Это была скорее очередная загадка, чем ответ древнего прорицателя, сочиненная очевидно для успокоения измученного сердца царицы. Но теперь ему было совершенно ясно — еще одна гипотеза Александры необъяснимым образом подтвердилась. Тело Иситнофрет находится в гробнице визиря Мхотепа в Долине верных слуг фараонов! Её еще предстоит отыскать среди множества уже многократно разграбленных в древности или пока не открытых современными египтологами усыпальниц.

Вспомнив про остывший чай и остатки печенья в жестянке, он волевым усилием пересаживался от письменного стола на диван, его голове и затёкшей шее требовался хотя бы минимальный отдых. Взгляд тут же упирался в стопку книги и брошюр на журнальном столике, на краешек газетного листа под ней…

Даже в те, по настоящему счастливые для ученого, часы окончания работы над расшифровкой текстов, горькая действительность напоминала о себе. Уже почти месяц там лежала та самая злополучная газета с объявлением, которую он перечитал уже добрую сотню раз. Наверное, чтобы сделать себе еще больнее. Ему казалось, что это вполне заслуженно, учитывая то, в каком состоянии Алекс покинула его дом.

И вместе с тем, маленькое газетное объявление доказывало Уильяму его правоту. Александра выбрала свой путь и будет наверняка счастлива с молодым и амбициозным наследником отцовского бизнеса. А он? Он не дал своим чувствам взять верх и преуспел в этом, теперь можно выдохнуть и продолжать жить дальше. Но тогда какого черта он не выбросит старый пятничный «Таймс» в мусорку, чтобы поскорее забыть обо всей этой истории? Почему он так часто вспоминает об их последней встрече, воскрешая в памяти ее слова: «Мне и не нужна жизнь как у других, мне достаточно быть с Вами рядом, остальное не имеет значения». Святой Боже, как она на него смотрела, какой надеждой светилось ее лицо! И после всего этого он хладнокровно повествовал ей о том, как следует жить!

Легкий стук в дверь кабинета привел его в чувство. Он никого не ждал в перерыве между лекциями и уж точно не хотел, чтобы кто-нибудь из «сердобольных» коллег застал его в таком мрачном и задумчивом настроении. Уильям решил, что ни за что не станет открывать. Но настойчивый стук продолжился.

— Уилл, я знаю, что ты у себя! Открывай! — Дейзи всегда отличалась отшлифованным с годами командным голосом, который и мертвого мог поднять.

Он мысленно чертыхнулся, встал и направился к двери. О маскировке не могло быть и речи. В отличие от Уильяма, Дейзи была в статусе приглашённого профессора и навещала университет для чтения спецкурса только несколько раз в неделю. Слишком хорошо давняя подруга знала привычки и уловки Лэма, и если забежала среди дня в гости, то наверняка по неотложному делу.

"Надеюсь у неё есть новости из Египта, — подумал он. — А вот остальное у меня нет ни времени, ни желания обсуждать".

Он открыл дверь и, выдержав укоряющий взгляд, пропустил незваную гостью внутрь.

— Значит, вот так по-мальчишески серьезные ученые прячутся от своих коллег? — спросила она.

— Просто я не в настроении сегодня, и есть о чем подумать в тишине собственного кабинета.

— Я что-то пропустила? — от цепкого взгляда профессора Мелвин нельзя было укрыться.

Он промолчал и предложил ей сесть. Только потом, выдержав паузу, ответил.

— Послушай, Дейзи, не хочу показаться грубым, но сейчас не лучшее время для задушевных разговоров со мной. Есть новости для нас из Комиссии?

— Пока нет, я бы просто набрала твой номер. Дело в другом. Я забежала на минуту не для того чтобы лезть тебе в душу, Уилл, — ответила она, грустно улыбнувшись собственным мыслям, — Просто один человек попросил меня кое-что тебе передать.

С этими словами Дейзи протянула ему объемную темно-серую папку для бумаг, на которой было написано простым карандашом: «Апрель-май 1972. Долина царей. Экспедиция Уильяма Лэма.»

— Что это?

— Записи, фотографии, расшифровки текстов, сделанные Александрой. Все ее наработки по итогам раскопок.

— Но разве она не собиралась использовать их в своей будущей диссертации? — спросил он в недоумении.

— Собиралась, но решила, что семейная жизнь важнее науки.

— Мудро…, - только и смог сказать Уильям, разглядывая знакомые каракули своего личного и самого любимого помощника в экспедиции. Этот почерк всегда казался ему немного нестройным и детским.

— Еще бы! У нее наверняка был хороший учитель, — Дейзи посмотрела на Лэма так, что у него замерло сердце. Ей не нужно было много времени и сил, чтобы догадаться какие аргументы, почти наверняка, использовал ее друг, чтобы объясниться с Алекс и оттолкнуть ее.

— Значит, она окончательно бросает науку.

— Полагаю, что да. Это ее прощальный подарок нам — немолодым, помешанным на своей археологии, но так и не нашедшим счастья, ученым…

Уильям вздохнул и посмотрел в окно, выходящее на внутренний дворик. Его глаза предательски заблестели. В кабинете повисло молчание.

Дейзи поднялась со своего места. Первым ее порывом было подойти и коснуться его плеча рукой, но она сдержалась и сказала:

— Пожалуй, мне пора. Береги себя, Уилл!

— Она передавала что-нибудь еще? — внезапно спросил он.

— Нет, для тебя от нашей девочки личных приветов нет и быть уже не может. У нее свадьба в эту субботу.

— Уже? Почему такая спешка?

— Они улетают в Аргентину…Альберт получил новое назначение, и…

— Надолго…

— Не знаю. Возможно навсегда… — Дейзи сочувственно смотрела на такое знакомое до последней черточки лицо, но по-другому поступить она не хотела и не могла. Пусть он знает все, пусть сам решит, что ему делать с этим.

— Спасибо, что нашла время заехать и выполнить ее просьбу, — Его голос слегка дрожал, выдавая сильное волнение. Еще несколько секунд он сидел неподвижно, пристально вглядываясь в пейзаж за окном, пытаясь собраться. Наконец Уильям шумно выдохнул и поднялся на ноги. Дейзи почему-то не смогла встретиться с ним взглядом, ей не хотелось видеть сейчас его красивые глаза, до краев наполненные болью, так же как семь лет назад в больничном коридоре, когда он узнал о потере сына.