Припарковав машину на подъездной дорожке, как он столько раз делал при жизни Барри, Гэвин зашагал к дому и на ходу отметил, что кто-то недавно подстриг лужайку. Не успел он позвонить, как Мэри ему открыла.

— Привет, как… Мэри, что с тобой?

Лицо её было мокрым, в глазах алмазами блестели слёзы. Она всхлипнула, покачала головой, и Гэвин, сам не зная, как это произошло, прямо на пороге заключил её в объятия.

— Мэри? Что-то случилось?

Гэвин почувствовал, как она кивнула. Им совершенно ни к чему было оставаться на виду, и он ненавязчивым манёвром переместил её в прихожую. Она была такой маленькой и хрупкой, отчаянно цеплялась за него пальцами, прятала лицо у него на груди. Он с величайшей осторожностью опустил на пол свой кейс, но она всё равно отпрянула и накрыла губы руками.

— Прости… Прости… Боже мой, Гэв…

— Что стряслось?

У него изменился голос: в нём появился властный нажим, прямо как у Майлза, когда в конторе случались неприятности.

— Кто-то воспользовался… Я не… кто-то воспользовался именем…

Она жестом позвала его в домашний кабинет, загромождённый, небогатый и уютный, где на полках стояли гребные кубки Барри, а на стене висела большая фотография восьмерых вскинувших кулачки девочек-подростков с медалями на лентах. Дрожащим пальцем Мэри указала на экран монитора. Гэвин прямо в плаще опустился в кресло и увидел перед собой сайт Пэгфордского совета.

— Утром я з-забежала в кулинарию, и Морин Лоу сказала, что на сайт пришло множество соболезнований… Я решила написать слова б-благодарности. И вот… п-посмотри…

Он увидел это, прежде чем она договорила. «Саймону Прайсу не место в совете». Отправитель: «Призрак Барри Фейрбразера».

— Боже правый, — ужаснулся Гэвин.

Мэри опять расплакалась. Гэвин хотел её обнять, но не отважился сделать это в кабинете, где всё дышало присутствием Барри. В качестве компромиссного жеста он взял её за тонкое запястье и повёл по коридору в кухню.

— Тебе надо выпить, — сказал он на удивление твёрдым, начальственным голосом. — К чёрту кофе. Где у тебя крепкое?

Но он и сам уже вспомнил. При нём Барри не раз доставал бутылки из кухонного шкафа; Гэвин смешал для неё немного джина с тоником — насколько он помнил, ничего другого она до ужина не пила.

— Гэв, сейчас всего четыре часа.

— Кому какое дело? — возразил Гэвин своим новым голосом. — Выпей.

Её рыдания прервал нервный смешок; она взяла у него стакан и пригубила. Гэвин подал ей бумажное полотенце, чтобы вытереть лицо и глаза.

— Ты такой добрый, Гэв. Может быть, ты тоже что-нибудь выпьешь? Кофе… или пиво? — предложила она с очередным слабым смешком.

Он взял для себя бутылку из холодильника, снял плащ и сел напротив неё за кухонную стойку. Выпив порцию джина почти до дна, Мэри успокоилась и опять стала собой.

— Как по-твоему, кто это сделал?

— Какой-то законченный негодяй, — сказал Гэвин.

— Сейчас началась драка за вакансию в совете. Как всегда, склока разгорелась из-за Филдса. А он тут как тут: не преминул высказаться. Призрак Барри Фейрбразера. Может, это и вправду он отправил?

Гэвин точно не знал, можно ли считать это шуткой, и лишь чуть-чуть изогнул губы.

— А знаешь, мне приятно думать, что он о нас тревожится — обо мне, о детях. Но это вряд ли. Если он о ком и тревожится, то о Кристал Уидон. Знаешь, что он, скорее всего, сказал бы, будь он с нами?

Она осушила свой стакан. Гэвин считал, что коктейль был совсем не крепким, но у неё на щеках проступили пятна румянца.

— Нет, не знаю, — осторожно произнёс он.

— Он бы сказал, что у меня есть поддержка. — К своему изумлению, Гэвин услышал в её голосе недовольные нотки. — Да-да, он бы, скорее всего, сказал: «У тебя есть родня, наши общие друзья, дети, и это большое утешение, а Кристал, — Мэри заговорила на тон выше, — Кристал никому не нужна». Знаешь ли ты, чем он занимался в день нашей с ним годовщины?

— Нет, не знаю, — повторил Гэвин.

— Писал для местной газеты статью про Кристал. Про Кристал и про Филдс. Про этот чёртов Филдс. Век бы о нём не слышать. Хочу ещё джина. Мне полезно.

Не веря своим ушам, Гэвин, как робот, взял её стакан. Брак Мэри и Барри всегда казался ему идеальным, в полном смысле слова. У него и в мыслях не было, что Мэри может одобрять не каждую затею, не каждую кампанию вечно занятого Барри.

— По вечерам тренировал гребную восьмёрку, по выходным вывозил их на соревнования, — говорила она под звяканье кубиков льда, которые Гэвин бросал в стакан, — а ночами просиживал за компьютером, вербовал себе новых филдсовцев и проталкивал нужные пункты в повестку дня. И все приговаривали: «Какой прекрасный человек, какой бескорыстный, как много делает для других». — Она отхлебнула свежего джина с тоником. — Да, всё правильно. Он был прекрасным человеком. Это его и убило. В день нашей годовщины он с утра пораньше уселся за компьютер, чтобы успеть к сроку. А статью до сих пор не напечатали.

Гэвин не мог отвести от неё глаз. От гнева и алкоголя она разрумянилась. Впервые за эти дни распрямила спину.

— Это его и убило, — отчётливо повторила она, и голос её даже отдался эхом от кухонных стен. — Он делал всё и для всех. Кроме меня.

Гэвина со дня похорон Барри не покидало чувство собственной неполноценности: он размышлял о том, насколько незначительную брешь оставит его смерть в обществе. Но, глядя на Мэри, он склонялся к мысли, что лучше было бы оставить огромную брешь в одном сердце. Неужели Барри не брал в расчёт её чувства? Неужели не понимал, насколько ему повезло?

С лязгом отворилась входная дверь; по голосам, шагам, глухому стуку сбрасываемых ботинок и рюкзаков Гэвин понял, что это пришли все четверо детей.

— Привет, Гэв, — сказал восемнадцатилетний Фергюс, поцеловав Мэри в макушку. — Мам, ты никак выпиваешь?

— Это моя вина, — вступился Гэвин. — Меня и ругай.

До чего же хорошие выросли у Фейрбразеров дети! Гэвину нравилось, как они обращаются с матерью, как её обнимают, как болтают друг с дружкой и с ним. Открытые, вежливые, забавные. Ему вспомнилась Гайя: её злобное шипение, колючее молчание, ворчливость.

— Гэв, мы даже не поговорили о страховке, — вспомнила Мэри, когда кухню наводнили голодные дети.

— Ничего страшного, — поспешил с ответом Гэвин и тут же поправился: — Может быть, перейдём в гостиную или?..

— Да, пошли.

Когда Мэри слезала с высокого кухонного табурета, её немного качнуло, и он успел подхватить её под руку.

— Останешься с нами поужинать, Гэв? — окликнул его Фергюс.

— Если хочешь, оставайся, конечно, — поддержала сына Мэри.

Гэвина захлестнула теплота.

— Я с удовольствием, — сказал он. — Спасибо.

— Прискорбно, — изрёк Говард Моллисон, слегка раскачиваясь на носках перед камином. — Очень прискорбно.

Морин только что рассказала ему о смерти Кэтрин Уидон; эту историю она услышала от своей подруги Карен, которая в тот вечер дежурила в регистратуре и приняла жалобу от родственников Кэт Уидон. Морин скроила злорадную гримасу; её физиономия сморщилась, как грецкий орех, — так подумала пребывавшая в дурном настроении Саманта. Майлз охал и сокрушённо цокал языком, как полагается в таких случаях, а Ширли воздела глаза к потолку: она терпеть не могла, когда Морин первой приносила новости.

— Моя мама давно знала их семью, — сказал Говард Саманте, которая сто раз это слышала. — Жили по соседству на Хоуп-стрит. Видишь ли, Кэт была в некотором смысле довольно приличной женщиной. Дом содержала в безупречной чистоте, работала лет чуть ли не до семидесяти. Да, труженица была Кэт Уидон, не то что её отпрыски. — Говард порадовался собственной объективности. — Муж её остался без работы, когда закрыли сталелитейный завод. Пил страшно. Натерпелась она на своём веку, эта Кэт.

Саманта уже изнывала; тут, к счастью, опять вклинилась Морин.

— А газета ополчилась на доктора Джаванду! — проскрипела она. — Представляете, как она бесится, что её пропечатали! Родственники покойной такую бучу подняли… но их можно понять: старушка трое суток в доме одна пролежала. Ты ведь знаешь эту семью, Говард? Кто такая Даниэлла Фаулер?