Меня, разумеется, тоже настойчиво потянулись назад, однако сделать это оказалось не так-то просто: в отличие от остальных, я все еще тащил на себе содрогающуюся в конвульсиях, жестоко покалеченную, порядочно поеденную хаосом тварь, которую напоследок еще и побило камнями.

— Пусти… — прохрипела она, когда я без особых церемоний дернул ее за хвост. — Пусти, Рэйш! Дай хотя бы сдохнуть нормально!

— Обойдешься, — оскалился я, наматывая хвост на руку, как самый обычный хлыст. — Еще не весь срок отсидел, так что не надейся — сбежать не удастся.

— Какая же ты сволочь, Рэйш, — едва слышно отозвался крылатый монстр. — Я ж к тебе по-человечески…

— Я к тебе тоже, — усмехнулся я, согнувшись под его весом чуть ли не пополам. Хотел было добавить, что он мне тоже теперь вроде как должен, но обернулся и понял, что препираться нет смысла: тварь обессиленно распласталась по камням и признаков жизни больше не подавала.

Ну и ладно.

Так даже проще.

— Оно тебе надо, а? — вполголоса поинтересовался Мэл, когда я поплевал на руки и снова взялся за шипастый хвост.

— Надо, брат. Надо, — без тени сомнений отозвался я, после чего мы уже в четыре руки подхватили обмякшего монстра и потащили подальше от рушащихся скал, очень надеясь, что по пути его никто не прибьет.

— Знаешь, Рэйш, — с чувством сказал Эрроуз, когда земля под ногами перестала содрогаться. Мы с Мэлом доволокли-таки израненную тварь до безопасного места, и я с облегченным вздохом выронил покрытый язвами хвост. — Я, конечно, знал, что ты ненормальный, но чтоб настолько!

— Это еще что. Знал бы ты, чем я в свободное время занимаюсь…

— Даже гадать не буду, — зябко поежился начальник северного участка. — Но дел ты сегодня наворотил столько, что я замучаюсь Корну объяснительные писать.

Я только усмехнулся.

Это да. Думаю, у шефа наверняка случился удар, когда ему доложили, что все маги Смерти в столице вдруг безо всяких причин попадали, кто где стоял, и, судя по ряду признаков, дружно решили отдать Фолу душу. А уж какие чувства его охватят, когда он узнает, что такое творится не только в Алтире, но и по всей стране… а когда шпионы доложат, что и в соседних государствах происходит то же самое…

Не завидую я ему. Честно. И постараюсь не показываться на глаза до тех пор, пока он не успокоится.

И все же кое-что мне следовало сделать прямо сейчас.

Подняв голову, я оглядел образовавшийся на месте разлома уродливый бугор, чем-то напоминающий свежий шрам, и удовлетворенно кивнул. После чего взглянул на беспокойно переглядывающихся коллег, застывших в ожидании дальнейших указаний. Перевел взгляд чуть дальше, туда, где все колыхалась и волновалась собранная нами Тьма. После чего вскинул руку, привлекая к себе внимание, и мысленно попросил: «Отпустите, братья. Теперь уже можно».

Как это ни странно, они все поняли правильно и, пользуясь тем, что бешеный ветер утих, послушно разомкнули руки, а затем молча разошлись в стороны. Тьма же, словно только этого и ждала, освобожденно рванулась наружу, торжествующе завыла, загудела, заполонив на какое-то время собой всю округу. А когда она снова схлынула, мир вокруг нас заметно преобразился. Вместо пугающей пустоты в нем снова появились краски, звуки. Под скалами и в недавно образовавшихся трещинах залегли глубокие тени. Над озадаченно озирающимися магами появились темные облачка наших необычных аур. Тогда как призраки, которые все это время удерживали нас от падения в бездну, слабенько засветились и с тихим вздохом исчезли, словно их тут никогда не было.

«Спасибо, братья», — с чувством подумал я, когда плато наполовину опустело. А потом почувствовал, как в груди разлилось легкое тепло, и понял: меня услышали. Более того, эта связь никогда больше не прервется. По крайней мере до тех пор, пока я не натворю чего-то, что опозорит честь моего великого рода и заставит его от меня отвернуться.

— Мастер Рэйш, а что будет с ними? — отвлек меня от размышлений Роберт. — Им помогут?

Я глянул на сгрудившиеся над нашими головами неупокоенные души и кивнул.

— Леди, на ваше усмотрение…

Налетевший невесть откуда ветерок тут же подхватил уцелевшие осколки и, закружив их в недолгом танце, мгновенно унес с собой.

— Вот и все. Теперь о них есть кому позаботиться.

— А что насчет него? — кивнул Норриди в сторону безучастно лежащей твари, которую никто не пожелал отсюда забрать. — С ним-то что будет?

— Не с ним, а с ними, — поправила его Хокк.

Я прислушался к себе, но никакого отклика в кои-то веки не услышал, после чего подошел к распластанному на камнях монстру и, наклонившись, легонько стукнул его по кончику носа.

— Альтис, ты там живой?

— А? Чего? — оттуда тут же выпорхнуло крохотное серое облачко. — Что, уже можно вылезать?!

— Можно, можно, — хмыкнул я, изучающе глядя на его тусклую душу. — Все закончилось. Собственно, вы двое — последние, кто еще не ушел.

Шоттик активно закрутился на месте, а обнаружив, что, кроме него, поблизости и впрямь осколков больше не осталось, откровенно занервничал.

— Рэйш, что это значит? Куда все подевались?! И что теперь со мной будет?!

Я вместо ответа слегка приподнял зубастую пасть твари и почти не удивился, когда оттуда на свет божий выбрался небольшой, испускающий ровный белый свет шарик. Тот самый огонек, который я ему когда-то подарил.

— Надо же, сберег… Эй, Лот, хватит изображать из себя бледную немощь! Я прекрасно знаю, что ты в порядке.

Тяжелое кожистое веко неохотно дрогнуло, приоткрывая хищно прищуренный глаз. Какое-то время мы молча играли в гляделки, после чего бывший жрец тяжело вдохнул, его тело стремительно ужалось, а еще через миг он поднялся с земли уже в человеческом обличье и скептически на меня посмотрел.

— Ну и как это понимать? Почему из всех умерших только мы двое остались без посмертия?

— Может, потому что ваши грехи оказались чересчур тяжелы для перерождения? — предположил я.

— Зачем же ты тогда меня спас?

— Да просто все спросить хотел: кто выпустил тебя из клетки?

«Двойной» убийца выразительно скривился.

— Когда во Тьме прозвучал твой зов, мне дали понять, что вам понадобятся все темные, кто еще не забыл, ради чего мы вообще живем. Я тоже когда-то был магом, Рэйш. Поэтому мне предоставили выбор: помочь тебе или же остаться гнить в тюрьме на целую вечность.

— И что же тебя заставило помочь старому врагу?

Лот вместо ответа поднял руку, а когда на его ладонь спланировал мой искрящийся чистейшим Светом шарик, тихо вздохнул.

— Наверное, вот это?

Я вопросительно приподнял одну бровь.

Да ну? Так быстро?

— Знаешь, Рэйш, — тем временем продолжил он. — Когда годами сидишь в абсолютнейшей тишине, где даже поговорить не с кем, то на удивление быстро обнаруживаешь, что первыми у тебя почему-то заканчиваются ругательства. Какое-то время тебя поддерживают злость и мечты о мести, но вскоре тускнеют и они. Потом ты по инерции еще продолжаешь ворчать и жаловаться на жизнь, стенаешь, жалеешь себя… пока не понимаешь, что это попросту скучно. После этого приходят сомнения. Затем они сменяются равнодушием. И вот когда ты вплотную подойдешь к черте, за которой начинается безумие, то чтобы не сойти с ума, ты поневоле вспоминаешь все, что ты когда-либо сделал, и все, что кому-либо сказал. До последнего слова, до самых мельчайших подробностей. Порой даже споришь с собой и с теми, кто был для тебя значимым. А когда раз за разом не получаешь ответов, то волей-неволей начинаешь думать, сопоставлять, анализировать, смотреть на произошедшее глазами противника. И вот какая штука получается, Рэйш… Вот это…

Лотий легонько подбросил на ладони шар.

— Почему-то перестало обжигать меня практически сразу, как только я сообразил, что мы с тобой на самом деле не враги. Просто мы шли к одной и той же цели разными путями. Причем раньше мне казалось, что методы не важны, но когда я смотрю на тебя, то понимаю — Тьма это не то, что мы всегда считали. А живет она ровно по тем законам, которые мы в нее принесли. Она никогда не убеждает, не отговаривает, не мешает… она просто отстраняется и терпеливо ждет, пока к нам вернется то, с чем мы в нее пришли. Тьма… она как зеркало, Рэйш. Наверное, мы поэтому так не любим смотреть на свое отражение?