— Это тот самый Эспозито! — проворчал Лёха. — Который выиграл вбрасывание…

— Вот и не верь после этого в приметы, — вздохнул Серега.

Мишка молчал. Я видел, как сжались его зубы — желваки выступили на щеках.

— Ну что, размочили? — зло бросил капитан Драчук. — Вот надо же было ради этого тащить телевизор? Епифанов, наряд вне очереди!

— Есть наряд вне очереди! — бодро отозвался я. — И даже не спрашиваю за что. Но если наши выиграют, то будет увольнение?

— У-у-у-у, — раздалось в рядах курсантов.

— А если проиграют, то десять нарядов! — стукнул кулаком по колену Драчук. — Согласен?

Как же мне не согласиться? Ведь я-то знаю, как закончится игра. Вот только показывать этого нельзя. Нужно держать тайну до упора и выглядеть таким же, как и остальные курсанты. А если ещё учесть, что через четыре минуты в наши ворота залетит ещё одна шайба…

— Согласен, товарищ капитан! — бодро откликнулся я. — Я верю в наших ребят. Верю, что смогут выиграть. Согласен хоть на сто нарядов!

— Хоть на сто нарядов? Да ты азартный, курсант Епифанов. Я согласен. И ты против ста нарядов готов поставить одно увольнение?

— Наши справятся, товарищ капитан. В своих всегда нужно верить. До конца… — проговорил я.

Капитан смерил меня насмешливым взглядом и кивнул:

— А вот по рукам, товарищ курсант. И пусть это будет уроком всем тем, кто вздумает спорить с вышестоящим руководством!

Последние слова он произнес, глядя на Лёху.

— А я чего? Я ничего! — тут же вскинулся тот. — Епифанов вон чего и ему ничего, а я чего тогда?

Драчук только покачал головой. Остальные курсанты с некоторым уважением посмотрели на меня — так поставить наряды против увольнения вряд ли кто из них смог бы решиться.

Спустя некоторое время канадцы снова вскинули руки в победном жесте. Лица курсантов посмурнели. На меня смотрели с сочувствием. Ну да, два очка отыграть у канадцев не представлялось возможным.

— Ну-ну, сто нарядов не за горами, — хмыкнул Драчук.

Я тактично промолчал. Мне было некогда — я всматривался в экран. Там ещё раз мелькнуло лицо «Орлова-Козлова». И на этот раз я был более чем уверен, что это именно он. Да-да, тот самый пассажир поезда, который рисовал самолет на газете «Советская культура».

— Да куда же смотрит судья! — невольно подпрыгнул Лёха, когда игрок канадской команды обхватил Харламова со спины и таким приемом остановил «легенду под номером семнадцать». — Это же удаление! Какого х…

— Что? — обернулся к нему Драчук.

— Прошу прощения, товарищ капитан! — тут же прикусил язык Лёха. — Эмоции!

— Свои эмоции нужно сдерживать, — сурово сказал капитан и тут же выругался, глядя на экран. — Да эти судьи вообще ни х.. не видят! Наших бьют, а им хоть бы хны!

Канадцы и в самом деле играли грубо. Даже для такой динамичной и силовой игры они чуть ли не открыто нарушали правила. Оно и понятно — канадцы привыкли давать шоу и в случае чего скидывать перчатки, чтобы от души насовать противнику в хлебало. Но наши старательно уходили от их атак, хотя порой не выдерживали и давали отпор.

— Да ты разуй глаза, мудила полосатый! — снова не выдержал капитан, когда на пятачке у канадских ворот один из хоккеистов ударил нашего двумя руками. — Тут же полное удаление! Тут…

— ГО-О-О-ОЛ!!! — взревели сидящие на стульях курсанты и повскакивали с мест.

Первый гол, который красиво положил Зимин в ворота канадцев, не оставил никого равнодушным.

— По местам! Курсанты! На место! — командовал капитан, заставляя всех усесться на стулья. — Другим же не видно!

— Наверно, случайно залетела, — проговорил Лёха так, чтобы Драчук не дай Бог не услышал. — Вот сейчас отменят и снова накидают…

Я только улыбнулся. Глядя на второй гол и на эмоции ребят, у меня в груди возникло теплое чувство. Такое возникает у родителей, которые радуются успехам ребенка. Вот он пошел, вот сказал первое слово, вот принес первую пятерку из школы.

Как всё-таки классно быть среди толпы, которая болеет за свою страну! Не громить витрины, не переворачивать машины, выказывая собственную дурость и безнаказанность, а переживать, выплескивать эмоции, тем самым подбадривая команду и придавая ей сил.

Капитан уже не так насмешливо поглядывал на меня. После того, как завершился первый тайм, он даже покачал головой:

— Вот уж не ожидал такого. Вообще не ожидал…

Мне хотелось сказать: «То ли ещё будет, товарищ капитан!», но я сдержался.

Когда Валерий Харламов во втором тайме забросил ещё две шайбы, то казалось, что орал весь дом. Каждый кирпич вопил от радости. Курсанты прыгали на месте, вскидывали руки, точно также, как это делали канадцы во время голов.

Я тоже радовался вместе со всеми, но внутри всё-таки грыз нервы подозрительный червячок… Орлов-Козлов не выходил из головы. Его больше не показывали, но у меня была точная уверенность, что это был именно он.

А если прикинуть писю к носу и вспомнить о том лейтенанте, который на «Газоне» штурмовал полугорящее торфяное поле, то становится ясно, что дело тут тёмное…

— Всё, выиграл ты своё увольнение! — хлопнул меня радостно улыбающийся капитан, когда на табло светился счёт «семь-три». — Молодец, что верил в наших до последнего! Благодарю за такую веру, боец!

— Служу Советскому Союзу! — радостно гаркнул я в ответ.

Кто знает, что такое строевая подготовка, тот не будет утверждать, что многочасовая муштра со временем вытравливается обыденной жизнью. Даже по истечении десятков лет бывшие военнослужащие могут с легкостью повторить строевые приемы и порядок их выполнения.

Когда наш преподаватель по строевой подготовке, майор Фатеев, говорил нам, курсантам военного училища, что половина наших потерь в Афганистане — от недостатка строевой подготовки, мы над ним смеялись, правда, не очень весело потому, что дрючил нас он по полной программе. От души наказывал за каждое расхождение с его приказами.

Позже, ознакомившись с рядом работ по психологии, некоторыми исследованиями и проанализировав ряд эпизодов собственной жизни, я понял, что майор Фатеев был во многом прав.

И теперь, когда Лёха в очередной раз вечером заныл, что на его ногах мозоли размером с кулак, я только хмыкнул:

— Терпи, боец. Тяжело в учении, легко в бою.

— Да с хрена ли легко? После такого учения и в бой с радостью побежишь.

— Ну и дурак ты, Лёха, — покачал я головой.

— Чего это я дурак? Вот скажи — что хорошего в этой строевой подготовке? Что мы ходим маршем, поворачиваемся и чеканим шаг? Да это любой медведь в цирке может сделать. Он ещё и на велосипеде потом прокатится. Но медведь же не пойдет воевать? А мы чего тогда должны?

Мы сидели вечером в казарме и пришивали подворотнички. Что, как не эта процедура, располагала к душевному разговору и обмену мнениями?

— Да будет тебе известно, мой вечно жалующийся друг, — голосом Ходжи Насреддина проговорил я, — что строевая подготовка сплачивает коллектив, повышает слаженность взаимодействия, управляемость и делает много ещё чего полезного…

— Ой, вот только не надо ссать в уши казенными фразами, — фыркнул в ответ Лёха. — Как она мне поможет в бою?

Мишка и Серега придвинулись ближе. Им тоже стало интересно — что я смогу сказать в ответ? После просмотра хоккейного матча с канадцами они стали смотреть на меня немного по-другому — с большим уважением, что ли…

— Ну, начнём издалека. Проблема в том, что в стрессовой ситуации у человека (особенно не подготовленного) медленно, но верно отключается функция центральной нервной системы, отвечающая за рациональное мышление, а, следовательно, за рациональные действия.

— И что?

— А то, что человек в стрессовой ситуации начинает походить на животное, а группа людей вообще похоже на стадо. Это естественные биологические реакции. При сильном стрессе человек или толпа стремится впасть в панику или ступор. Во времена первого периода Великой Отечественной у многих солдат была танкобоязнь и люди вылезали из окопов под пули, хотя в окопе было больше шансов уцелеть, когда танк проезжал над головой.