Хори повернул голову и взглянул на нее. Этот долгий, проницательный, но добрый взгляд необъяснимым образом ранил ее. Иза, вытянув шею, уставилась на Ренисенб.

– Да, – ответила Иза. – Камени. Под влиянием Хенет или нет – это уже другой вопрос. Ипи честолюбив и самонадеян, он не желает признавать над собой власть старших братьев и явно считает себя, как он уже давно мне сказал, гораздо умнее остальных членов семьи, невозмутимо завершила Иза.

– Он тебе так сказал? – спросил Хори.

– Он весьма любезно признал, что только у нас с ним есть мозги, как он выразился.

– По-твоему, Ипи отравил Яхмоса и Себека? – с сомнением в голосе потребовала ответа Ренисенб.

– Я полагаю, что это не исключено, не более того. Сейчас мы ведем разговор о подозрениях – доказательств у нас пока нет. Испокон веку алчность и ненависть вдохновляли людей на убийство своих близких, и люди совершали убийство, хотя им было известно, что боги этого не одобряют. И если отраву в вино всыпал Ипи, нам нелегко будет уличить его, ибо Ипи, охотно признаю, очень неглуп. Хори кивнул в знак согласия.

– Но здесь, под фиговым деревом, мы ведем разговор пока лишь о подозрениях. А потому нам предстоит обсудить поведение всех наших домочадцев. Как я уже сказала, слуг я исключаю, потому что даже на мгновенье не могу поверить, что кто-либо из них осмелится на такой поступок. Но я не исключаю Хенет.

– Хенет? – воскликнула Ренисенб. – Но Хенет так искренне нам предана. Она то и дело твердит об этом.

– Лгать не труднее, нежели говорить правду. Я много лет знаю Хенет. Впервые я увидела ее, когда она приехала в наш дом с твоей матерью. Она приходилась ей дальней родственницей, бедной и несчастной. Муж так и не полюбил ее – она была малопривлекательна – и вскоре покинул. Единственный ребенок умер в раннем возрасте. Явившись к нам, она заверяла о своей преданности твоей матери, но я видела ее глаза, когда она следила, как твоя мать ходит по дому и по двору, и я говорю тебе, Ренисенб, в них не было любви. Они горели завистью. А что касается ее преданности всем нам, то я ей не верю.

– Скажи мне, Ренисенб, – вмешался Хори, – а ты сама испытываешь привязанность к Хенет?

– Нет, – не сразу ответила Ренисенб. – Хотя часто корю себя за то, что не люблю ее.

– Не кажется ли тебе, что причиной этому неискренность, которую ты невольно чувствуешь? Подтвердила ли она хоть раз свою любовь к вам на деле? Не она ли постоянно вносит разногласия в семью, наушничая и нашептывая пересуды, которые только ранят душу и вызывают гнев?

– Да, да, все это верно. – Иза издала сухой смешок.

– У тебя, оказывается, неплохие глаза и уши, достойнейший Хори.

– Но отец ей доверяет и благоволит к ней, – не сдавалась Ренисенб.

– Мой сын всегда был дураком, – сказала Иза. – Мужчины любят, когда им льстят, вот Хенет и расточает лесть, подобно благовонному бальзаму, который щедро раздают, готовясь к пирам. Ему она, может, и в самом деле искренне предана, но к остальным, уверена, никакой любви не испытывает.

– Но не решится же она… Не решится же она убивать, – сопротивлялась Ренисенб. – Для чего ей сыпать отраву в вино? Какая ей от этого польза?

– Никакой. Что же касается, для чего, – мы понятия не имеем, какие у Хенет мысли. Не знаем, что она думает, что чувствует. Но за ее подобострастием и раболепством, по-моему, кроется нечто весьма необычное. А если так, то мотивов ее действий нам с тобой и Хори не понять.

Хори кивнул.

– Иногда порча кроется глубоко внутри. Я уже однажды говорил Ренисенб об этом.

– А я не поняла тебя, – отозвалась Ренисенб. – Но теперь мне кое-что стало понятно. Началось это все с появления Нофрет. Еще тогда, заметила я, мы все перестали быть такими, какими казались мне раньше. Я испугалась… А сейчас, – она беспомощно развела руками, – страх царит кругом…

– Страх вызван неведением, – сказал Хори. – Как только все прояснится, Ренисенб, страх исчезнет.

– Есть еще и Кайт, – продолжала Иза.

– При чем тут Кайт? – возмутилась Ренисенб. – Кайт ни за что не стала бы убивать Яхмоса. Это невероятно.

– Невероятного не существует, – сказала Иза. – Это, по крайней мере, я постигла за свою долгую жизнь. Кайт – удивительно тупая женщина, а я всегда не доверяла тупицам. Они опасны. Они видят только то, что вблизи, что их окружает, и могут сосредоточить свое внимание на чем-то одном. Кайт живет в собственном мире, который состоял из нее самой, ее детей и Себека как отца ее детей. Ей вполне могло прийти в голову, что смерть Яхмоса сделает ее детей богаче. Себеком Имхотеп часто бывал недоволен – он был безрассудным, непослушным, дерзким. Имхотеп мог положиться только на Яхмоса. Но если бы Яхмоса не стало, Имхотепу пришлось бы полагаться на Себека. Вот так примитивно она, по-моему, могла бы рассудить.

Ренисенб вздрогнула. Сама того не желая, она распознала в словах Изы суть характера поведения Кайт. Ее мягкость и нежность, ее спокойствие и любовь были направлены только на собственных детей. Помимо себя, своих детей и Себека, мира для нее не существовало. Он не вызывал у нее ни любопытства, ни интереса.

– Но ведь должна же была она сообразить, – начала Ренисенб, – что вернется Себек, захочет пить, как и случилось, и нальет себе вина?

– Нет, – сказала Иза, – не обязательно. Кайт, как я уже сказала, глупая. Она видела только то, что хотела видеть, – Яхмос пьет вино и умирает, что потом объясняют колдовством жестокой и прекрасной Нофрет. Она представляла себе только одну возможность, исключая всякую иную, и, поскольку вовсе не желала смерти Себеку, то ей и в голову не приходило, что он может неожиданно вернуться.

– А получилось так, что Себек умер, а Яхмос остался жив! Как ей, должно быть, тяжко, если все произошло так, как ты предполагаешь.

– Такое часто бывает с глупыми людьми, – заметила Иза. – Затевают они одно, а получается совсем другое. – Она помолчала, а потом продолжала:

– А теперь переходим к Камени.

– Камени? – Ренисенб постаралась ничем не выказать своего волнения или протеста. И снова смутилась под взглядом Хори.

– Да, не принимать в расчет Камени мы не можем. Мы не знаем, есть ли у него причины нанести нам вред, но что нам вообще известно о нем? Он приехал с севера, из тех же земель, что и Нофрет. Он помогал ей – охотно или неохотно, кто может сказать? – настроить Имхотепа против родных детей. Я иногда наблюдала за ним, но должна признаться, не знаю, что он собой представляет. В целом он кажется мне обычным молодым человеком, далеко не простодушным, и, помимо того, что он красив, есть в нем что-то притягательное для, женщин. Да, женщинам Камени всегда будет нравиться, но тем не менее, по-моему, он не из тех, кто способен завладеть их мыслями и сердцем. Он весел и беспечен, и, когда умерла Нофрет, не заметно было, чтобы он горевал. Но так видится со стороны. Кто может сказать, что происходит в человеческом сердце? Человек с твердым характером способен на любую роль… Может, Камени тяжело горюет по погибшей Нофрет и жаждет отомстить за нее? Раз Сатипи убила Нофрет, пусть погибнет Яхмос, ее муж. И Себек, который угрожал ей, а потом, может, и Кайт, докучавшая ей мелкими пакостями, и Или, который тоже ненавидел ее. Все это кажется невероятным, но кто знает?

Иза умолкла и посмотрела на Хори.

– Кто знает, Иза?

Иза уставилась на него хитрыми глазами.

– Может, ты знаешь, Хори? Тебе думается, ты знаешь, не так ли?

С минуту Хори молчал, потом ответил:

– Да, у меня есть свое, хотя пока недостаточно твердое, мнение, кто и зачем положил в вино отраву… И я не совсем понимаю… – Он опять помолчал, потом, нахмурившись, покачал головой. – Нет, неопровержимых доказательств у меня нет.

– Но ведь мы ведем разговор о подозрениях. Так что можешь говорить, Хори.

Однако Хори снова покачал головой.

– Нет, Иза. Это всего лишь догадка, неясная догадка… И если она верна, то тебе лучше ее не знать. Ибо знать опасно. То же самое относится и к Ренисенб.