– Значит, и тебе грозит опасность, Хори?

– Да… По-моему, Иза, опасность грозит нам всем – меньше других, пожалуй, Ренисенб.

Некоторое время Иза смотрела на него молча.

– Многое я бы дала, – наконец сказала она, – чтобы проникнуть в твои мысли.

Хори ответил не сразу. Некоторое время он размышлял:

– Мысли человека можно распознать только по его поведению. Если человек ведет себя странно, непривычно, если он сам не свой…

– Тогда ты начинаешь его подозревать? – спросила Ренисенб.

– Как раз нет, – ответил Хори. – Человек, который замышляет злодеяние, понимает, что ему во Что бы то ни стало следует это скрыть. Поэтому он не может позволить себе вести себя необычно…

– Мужчина? – спросила Иза.

– Мужчина или женщина – все равно.

– Ясно, – отозвалась Иза. Потом, окинув его внимательным взглядом, она спросила:

– А мы? В чем можно заподозрить нас троих?

– Вот в чем, – сказал Хори. – Мне, например, очень доверяют. Составление сделок и сбыт урожая в моих руках. В качестве писца я имею дело со счетами. Предположим, я кое-что подделал, как случилось в Северных Землях, о чем узнал Камени. Затем Яхмос заметил, что счета не сходятся, у него возникли подозрения, и мне пришлось заставить его замолчать. – И он чуть улыбнулся собственным словам.

– О Хори, – воскликнула Ренисенб, – зачем ты все это говоришь? Ни один человек, из тех, кто тебя знает, этому не поверит.

– Позволь напомнить тебе, что ни один человек не знает другого до конца.

– А я? – спросила Иза. – В чем можно заподозрить меня? Да, я старая. А старые люди порой выживают из ума. И начинают ненавидеть тех, кого раньше любили. Могло случиться так, что я возненавидела своих внуков и решила их изничтожить. Такого рода недуг, внушенный злыми духами, иногда поражает стариков.

– А я? – задала вопрос Ренисенб. – Зачем мне убивать брата, которого я люблю?

– Если бы Яхмос, Себек и Ипи умерли, – ответил Хори, – ты одна осталась бы у Имхотепа. Он нашел бы тебе мужа и все свое состояние отдал бы тебе. И ты с твоим мужем были бы опекунами детей Яхмоса и Себека. Но здесь, под фиговым деревом, мы ни в чем не подозреваем тебя, Ренисенб, – улыбнулся он.

– И под фиговым деревом, и не под фиговым деревом мы любим тебя, – заключила Иза.

– Значит, ты выходила из дома? – спросила Хенет, когда Иза, прихрамывая, вошла в свои покои. – Уже год, как ты этого не делаешь.

Ее глаза не отрываясь следили за Изой.

– У старых людей бывают капризы, – сказала Иза.

– Я видела, как ты сидела у водоема с Хори и Ренисенб.

– Что ж, мне приятно было с ними посидеть. А бывает когда-нибудь, что ты чего-либо не видишь, Хенет?

– Не понимаю, о чем ты, Иза. Ты там сидела напоказ всему свету.

– Но недостаточно близко, чтобы всему свету было слышно? – усмехнулась Иза.

– И отчего ты так не любишь меня, Иза? – сердито заверещала Хенет. – Вечно ты со своими намеками и подковырками. Я слишком занята наведением порядка в доме, чтобы подслушивать чужие разговоры. И какое мне дело, о чем люди беседуют?

– И вправду, какое тебе дело?

– Если бы не Имхотеп, который по-настоящему ценит меня…

– Что, если бы не Имхотеп? – резко перебила ее Иза. – Ты зависишь от Имхотепа, верно? Случись что-либо с Имхотепом…

– С Имхотепом ничего не случится! – в свою очередь перебила ее Хенет.

– Откуда ты знаешь, Хенет? Разве в нашем доме так уж небезопасно? Уже пострадали и Яхмос, и Себек.

– Это правда. Себек умер, а Яхмос чуть не умер…

– Хенет! – наклонилась вперед Иза. – Почему ты произнесла эти слова с улыбкой?

– Я? С улыбкой? – Иза застигла Хенет врасплох. – Тебе это приснилось, Иза! Разве я позволю себе улыбаться в такую минуту.., когда мы говорим о смерти!

– Я вправду вижу очень плохо, – сказала Иза, – но я еще не совсем ослепла. Иногда мне помогает луч света, иногда я прищуриваюсь и вижу вполне сносно. Бывает, люди, убежденные, что я плохо вижу, в разговоре перестают следить за собой и позволяют себе не скрывать своих истинных чувств, чего при иных обстоятельствах ни за что бы не допустили. Поэтому спрашиваю тебя еще раз: почему ты улыбалась такой довольной улыбкой?

– Твои слова возмутительны, Иза, возмутительны!

– А теперь ты испугалась!

– Кто же не ведает страха, когда в доме происходят такие чудовищные события? – завизжала Хенет. – Мы все живем в страхе, потому что из Царства мертвых нам на мучение возвратились злые духи. Но я-то знаю, в чем тут дело: ты наслушалась Хори. Что он сказал тебе про меня?

– А что Хори известно про тебя, Хенет?

– Ничего… Лучше спроси, что известно мне про него.

Взгляд Изы стал напряженным.

– А что тебе известно?

– А, вы все презираете бедную Хенет! Вы считаете ее уродливой и глупой. Но я-то знаю, что происходит! Я много чего знаю. Я знаю все, что делается в этом доме. Может, я и глупа, но я соображаю, что к чему. И вижу порой дальше, чем умники вроде Хори. Когда мы с Хори встречаемся, он смотрит куда-то мимо меня, будто я вовсе и не существую, будто он видит не меня, а что-то за моей спиной, а там на самом деле ничего нет. Лучше бы он смотрел на меня, вот что я скажу! Он считает, что я пустое место, что я глупая, но иногда глупые знают больше, чем умные. Сатипи тоже мнила себя умной, а где она сейчас, хотелось бы мне знать?

И Хенет торжествующе умолкла. Потом почему-то встревожилась и съежилась, пугливо поглядывая на Изу.

Но Иза, по-видимому, задумалась над собственными мыслями. На лице ее попеременно отражалось то глубокое удивление, то страх, то замешательство.

– Сатипи… – медленно и задумчиво начала она.

– Прости меня, Иза, – опять заныла Хенет, – прости, я просто вышла из себя. Не знаю, что на меня нашло. Ничего подобного у меня и в мыслях нет…

Вскинув глаза, Иза перебила ее:

– Уходи, Хенет. Есть у тебя в мыслях то, что ты сказала, или нет, не имеет никакого значения. Но ты сказала нечто такое, что вызвало у меня новые раздумья… Иди, Хенет, и предупреждаю тебя, будь осторожна в своих словах и поступках. Хотелось бы, чтобы у нас в доме никто больше не умирал. Надеюсь, тебе это понятно.

Вокруг один страх…

Во время беседы у водоема эти слова сорвались с губ Ренисенб случайно. И только позже она поняла их смысл.

Она направилась к Кайт и детям, которые играли возле беседки, но заметила, что сначала бессознательно замедлила шаги, а потом и вовсе остановилась.

Ей было страшно подойти к Кайт, взглянуть на ее некрасивое тупое лицо и вдруг увидеть на нем печать убийцы. Тут на галерею выскочила Хенет, кинувшаяся затем обратно в дом, и возросшее чувство неприязни к ней заставило Ренисенб изменить свое намерение войти в дом. В отчаянии она повернулась к воротам, ведущим со двора, и столкнулась с Ипи, который шагал, высоко держа голову, с веселой улыбкой на дерзком лице.

Ренисенб поймала себя на том, что не сводит с него глаз. Ипи, балованное дитя в их семье, красивый, но своенравный ребенок – таким она запомнила его, когда уезжала с Хеем…

– В чем дело, Ренисенб? Чего ты уставилась на Меня?

– Разве?

Ипи расхохотался.

– У тебя такой же придурковатый вид, как у Хенет.

– Хенет вовсе не придурковатая, – покачала головой Ренисенб. – Она очень себе на уме.

– Злющая она, вот это мне известно. По правде говоря, она всем давно надоела. Я намерен от нее избавиться.

– Избавиться? – прошептала она, судорожно глотнув ртом воздух.

– Дорогая моя сестра, что с тобой? Ты что, тоже видела злых духов, как этот жалкий полоумный пастух?

– У тебя все полоумные!

– Мальчишка-то уж определенно был слабоумным. Сказать по правде, я терпеть не могу слабоумных. Чересчур много их развелось. Небольшое, должен признаться, удовольствие, когда тебе сплошь и рядом докучают тугодумы братья, которые дальше своего носа ничего не видят! Теперь, когда их на пути у меня нет и дело придется иметь только с отцом, увидишь, как все изменится! Отец будет делать то, что я скажу.