– В чем дело? Что стало известно отцу? Кто это ему насплетничал? Мы этого не потерпим! Отец не имеет права лишать нас наследства и отдавать все свои владения наложнице!

– По закону он волен распоряжаться своим имуществом как ему заблагорассудится, – мягко объяснил Хори, – хотя, конечно, пойдут разные разговоры и его будут обвинять в несправедливости.

– Она околдовала его! Эта вечно улыбающаяся змея заворожила отца! – кричал Себек.

– Невероятно… Не могу поверить, – бормотал вконец потрясенный Яхмос.

– Отец сошел с ума! – выкрикнул Или. – Эта женщина настроила его даже против меня!

– Имхотеп, по его словам, скоро вернется, – спокойно сказал Хори. – К тому времени его гнев, возможно, остынет; не думаю, что он поступит так, как пишет.

В ответ раздался короткий и неприязненный смех. В дверях, ведущих на женскую половину, стояла Сатипи и, глядя на них, смеялась.

– Значит, нам остается только ждать и надеяться, о мудрый наш Хори?

– А что еще? – растерянно произнес Яхмос.

– Что еще? – возвысила голос Сатипи. И выкрикнула:

– Что течет в ваших жилах? Кровь или молоко? Яхмос, насколько мне известно, не мужчина. Но ты, Себек, ты тоже не знаешь средства избавиться от этой нечисти? Нож в сердце, и эта женщина навсегда перестанет причинять нам зло.

– Сатипи, – вскричал Яхмос, – отец нам этого никогда не простит!

– Это ты так считаешь. А я считаю, что мертвая наложница совсем не то, что живая. Как только она умрет, он снова обратится всем сердцем к своим сыновьям и внукам. И, кроме того, откуда он узнает, что было причиной ее смерти? Можем сказать, что ее ужалил скорпион. Мы ведь все заодно, не так ли?

– Отец узнает. Хенет ему скажет, – возразил Яхмос.

Сатипи истерически захохотала.

– Благоразумный Яхмос! Тихий и осторожный Яхмос! Это тебе следовало бы приглядывать за детьми и выполнять прочие женские обязанности в доме. Помоги мне, о Себек! Я замужем за человеком, в котором нет ничего мужского. А ты, Себек, ты ведь всем рассказываешь, какой ты храбрый и решительный! Клянусь богом Ра, во мне больше мужества, чем в любом из вас.

Она повернулась и скрылась внутри дома.

Кайт, которая стояла за ее спиной, сделала шаг вперед.

– Сатипи верно говорит, – глухим дрожащим голосом сказала она. – Она рассуждает, как настоящий мужчина, а вы, Яхмос, Себек и Ипи, только сидите сложа руки. Что будет с нашими детьми, Себек? Их вышвырнут на улицу умирать с голоду. Обещаю вам, если вы ничего не предпримете, тогда за дело возьмусь я. Вы не мужчины.

И, повернувшись, тоже скрылась в женской половине дома. Себек вскочил на ноги.

– Клянусь Девяткой богов Эннеады[19], Кайт права. Это дело мужчин, а мы только болтаем и в растерянности пожимаем плечами.

И он решительно направился к выходу.

– Себек! Куда ты, Себек? – вдогонку ему крикнул Хори. – Что ты собираешься делать?

Прекрасный в своей ярости, Себек отозвался:

– Не знаю, но что-нибудь придумаю. А уж то, что надумаю, сделаю с удовольствием.

Ренисенб выскочила из дому на галерею и остановилась на мгновенье, прикрыв глаза от слепящих лучей солнца.

Ее мутило и трясло от какого-то непонятного страха. Она твердила про себя одни и те же слова:

«Я должна предупредить Нофрет… Я должна предупредить ее…»

За ее спиной еще слышались мужские голоса:

Хори и Яхмос убеждали в чем-то друг друга, их слова были почти неразличимы, зато звенел по-мальчишески высокий голос Ипи:

– Сатипи и Кайт правы; у нас в семье нет мужчин! Но я мужчина. Если не возрастом, то сердцем. Нофрет смеется и глумится надо мной, она обращается со мной, как с ребенком. Я докажу ей, что давно уже не ребенок. Мне нечего опасаться отцовского гнева. Я знаю отца. Он околдован, эта женщина заворожила его. Если ее не будет, его сердце снова обратится ко мне, да, ко мне! Я его любимый сын. Вы все смотрите на меня как на ребенка, но я докажу вам, чего стою. Увидите!

Выбежав из дому, он столкнулся с Ренисенб и чуть не сбил ее с ног. Она схватила его за рукав.

– Ипи! Ипи, куда ты!

– К Нофрет. Она узнает, каково смеяться надо мной!

– Подожди! Успокойся. Нельзя действовать необдуманно.

– Необдуманно? – Ипи презрительно расхохотался. – Ты похожа на Яхмоса. Благоразумие! Осторожность! Ничего нельзя делать, не подумав! Яхмос – древняя старуха, а не мужчина. Да и Себек – только на словах молодец. Пусти меня, Ренисенб!

И выдернул у нее из рук свой рукав.

– Где Нофрет?

Хенет, только что появившаяся в дверях дома, промурлыкала:

– Дурное дело вы затеяли, дурное. Что станется со всеми нами? Что скажет моя любимая госпожа?

– Где Нофрет, Хенет?

– Не говори ему, – выкрикнула Ренисенб. Но Хенет уже отвечала:

– Она пошла задним двором. Туда, на поля, где растет лен.

Ипи бросился обратно в дом.

– Зачем ты ему сказала, Хенет? – укорила ее Ренисенб.

– Ты не доверяешь старой Хенет. Ты всегда отказывала мне в доверии. – Обида явственно зазвучала в ее ноющем голосе. – А бедная старая Хенет знает, что делает. Надо, чтобы мальчишка остыл,. Ему не найти Нофрет возле тех полей. – Она усмехнулась. – Нофрет здесь, в беседке.., с Камени. – И она кивнула в сторону водоема, повторив с явным удовольствием:

– С Камени…

Но Ренисенб уже шла через двор.

От водоема навстречу матери бежала Тети. Она тянула за веревочку своего деревянного льва. Ренисенб схватила ее на руки и, когда прижала к себе, поняла, какая сила движет поступками Сатипи и Кайт. Эти женщины защищали своих детей.

– Мне больно, пусти меня, – закапризничала Тети.

Ренисенб опустила девочку на землю. И медленно двинулась в сторону беседки. У дальней стены ее стояли Нофрет и Камени. Когда Ренисенб приблизилась, они повернулись к ней.

– Нофрет, я пришла предостеречь тебя, – быстро проговорила Ренисенб. – Будь осмотрительна. Береги себя.

По лицу Нофрет скользнула презрительная улыбка.

– Собаки, значит, завыли?

– Они очень рассердились и могут причинить тебе зло.

Нофрет покачала головой.

– Никто из них не способен причинить мне зла, – с уверенностью изрекла она. – А если попытаются, я тотчас же сообщу Имхотепу, и он найдет способ, как их наказать. Что они и сами поймут, если как следует призадумаются. – Она рассмеялась. – Как глупо они себя вели, оскорбляя и обижая меня разными пустяками! Ведь они только играли мне на руку!

– Значит, ты все это предусмотрела? – спросила Ренисенб. – А я-то жалела тебя – мне казалось, что мы поступаем плохо. Больше мне тебя не жаль… По-моему, ты дурная женщина. Когда в судный час тебе придется каяться в грехах перед сорока двумя богами – Владыками справедливости[20], ты не сможешь сказать: «Я не творила дурного», как не сможешь сказать: «Я не вожделела чужого богатства». И когда твое сердце положат на чашу весов, она перетянет другую чашу – кусочек правды, чаша с сердцем резко пойдет вниз.

– Ты что-то вдруг стала чересчур благочестивой, Ренисенб, – угрюмо отозвалась Нофрет. – А ведь я на тебя не жаловалась. Про тебя я ничего не писала. Спроси у Камени, он подтвердит.

И она, пройдя через двор, поднялась по ступенькам вверх на галерею. Навстречу ей вышла Хенет, и они обе исчезли в недрах дома.

Ренисенб повернулась к Камени.

– Значит, это ты, Камени, помогал ей против нас?

– Ты очень сердишься на меня, Ренисенб? – с отчаянием в голосе спросил Камени. – Но что мне оставалось делать? Перед отъездом Имхотеп поручил мне по первому же требованию Нофрет написать ему все, что она прикажет. Скажи, что ты не сердишься, Ренисенб. Что я мог сделать?

– У меня нет права сердиться на тебя, – ответила Ренисенб. – Я понимаю, ты был обязан выполнить волю моего отца.