— Но сестры принимают активное участие в жизни Империи, не так ли?

— Да, моя госпожа.

— А не может ли так случиться, что именно поэтому монахиня и оказалась здесь? Сёнто часто становятся объектом подобных проверок.

— Полагаю, в данном случае, госпожа Нисима, мы можем не сомневаться в том, что представляет собой эта девушка.

Нисима пила чай. Суйюн сидел, глядя в пол, как того требовала вежливость.

— Брат Суйюн, у вас есть ухо, чтобы услышать истину?

— Так полагают мои учителя, госпожа Нисима, но стоит помнить, что эта способность у человека не может быть непогрешимой.

— Вот несчастье. Мне будет приятно помочь страждущей, сбившейся с пути, если смогу. Пожалуйста, пригласите ее ко мне, я посмотрю, на что она сгодится.

— Благодарю вас, госпожа Нисима. Не думаю, что она разочарует вас.

Нисима улыбнулась. Повисла неловкая пауза. Суйюн закончил пить чай, но прежде, чем он успел откланяться, Нисима продолжила разговор.

— А как вы узнаёте истину, Суйюн-сум, что подсказывает вам, что правда, а что — нет? Еще чаю?

— Ну, возм… конечно. Благодарю.

Монах взял в руки полную чашку и сделал глоток.

— Я не могу этого объяснить, госпожа Нисима, извините. Я просто знаю.

— Это чувство?

— Возможно. Его нельзя описать или дать ему название.

— Очень загадочно, брат Суйюн. А разве тем, кто следует путем ботаистов, ведомы чувства? Разве чувства не являются частью иллюзии?

Нисима разглаживала едва заметную складку на одежде. Суйюн несколько секунд подумал и ответил:

— Ботахара учит, что чувства иллюзорны. Да, это так. Наши желания заманивают нас в мир иллюзий.

— Но тогда чувства вас не беспокоят, брат Суйюн?

— Я не такой просветленный, госпожа Нисима. — Он улыбнулся немного растерянно. — Даже у хорошо обученного монаха-ботаиста есть чувства, но он не позволяет этим чувствам управлять его действиями.

Не успел монах возразить, как Нисима снова подлила ему чаю.

— Вы противитесь им?

— Не уверен, что «противиться» — подходящее в данном случае слово, госпожа Нисима.

— Значит, не противитесь?

— Последователи Пути подчиняют свою жизнь основным добродетелям, а не желаниям.

— Но, брат, когда последователи Пути чувствуют желания или какие-то эмоции, они противятся им? Разве Ботахара не учит, что такое сопротивление — безрассудство. Я нахожу эту концепцию трудной для принятия.

Суйюн поставил чашку на стол и сложил ладони, касаясь подбородка.

— Когда заходишь по извилистому Пути достаточно далеко, никаких эмоций не ощущается, госпожа Нисима. До этого момента мы практикуем медитацию, читаем молитвы, учимся концентрироваться. Конечно, долг и желание не всегда совпадают, госпожа Нисима, но, как вы сказали, Сёнто выбрали долг. Нисима медленно кивнула и мягко проговорила:

— Но я часто задумываюсь, чего это стоит, Суйюн-сум.

Суйюн окинул взглядом комнату, будто какая-то деталь убранства привлекла его внимание и он совсем не слышал, что сказала Нисима.

— Я вот уже несколько дней не видел госпожу Окару. Как она поживает?

Нисима улыбнулась внезапной перемене темы:

— Достаточно хорошо, чтобы служить искусству, брат. Как бы я хотела сказать то же самое и о себе.

— Я слышал, как госпожа Окара весьма лестно отзывалась о вашем искусстве, госпожа Нисима. — Теперь его голос звучал менее официально. — Она также говорила о вашей артистической натуре. У меня даже сложилось впечатление, что она немного завидует.

— Ну конечно, нет!

Нисима почувствовала, как лицо залила краска удовольствия. Даже веер не мог скрыть это.

— Совсем недавно она говорила о необходимости снова учиться видеть. Похоже, госпожа Окара считает, что за многие годы она выработала привычку существовать и чувствовать, но привычки отгораживают от мира и мешают видеть. Она имеет в виду не простое созерцание мира, а способность видеть внутреннее содержание, суть, ту часть картины, что существует внутри. Так она сказала. Госпожа Окара убеждена, что вы обладаете открытым духом подлинного художника, госпожа Нисима, и она приехала в Сэй вместе с вами в надежде ухватить этот дух. Вероятно, вы ее учитель, госпожа Нисима.

— Госпожа Окара моя учительница, Суйюн-сум, не надо путать. Меня обучали лучшие учителя.

— Говорят, ребенок учится мудрости у своих родителей, но по-настоящему мудрые родители учатся радости у своих детей. И пусть вас не смущает внешность. Мудрый учитель всегда учится у своего ученика.

— А чему научились уважаемые братья у брата Суйюна? — вдруг спросила Нисима и пристально посмотрела на монаха, желая увидеть его реакцию.

Суйюн пожал плечами.

— Не знаю, Нисима-сум, не знаю.

Он развел руки, словно изображая пустоту.

— Мы знаем только то, что позволяем себе знать, — сказала Нисима.

На лице монаха появилась озабоченная улыбка:

— Это учение ботаистов, Нисима-сум.

Нисима грациозно взмахнула руками, как бы очерчивая всю свою жизнь, и рукава кимоно, словно крылья, расправились в воздухе.

— Меня наставляли лучшие учителя.

— Брат Сатакэ?

Нисима кивнула. Затем наступило неловкое молчание, пока Нисима раздувала угольки в горелке.

— Мой Орден ревностно охраняет свое учение, Нисима-сум, — наконец произнес Суйюн.

Нисима снова кивнула, помешивая угольки крошечной кочергой.

— Дайте руку, Суйюн-сум, — неожиданно попросила она.

Затем протянула свою руку. Они сложили ладони вместе. Контролируя дыхание, она надавила. Суйюн сопротивлялся какую-то долю секунды, а потом его рука немного подалась назад. Когда Суйюн надавил рукой на ладонь Нисимы, то сопротивления почти не последовало. Суйюн почувствовал, как течет Ши. Ши в непосвященной знатной даме Империи Ва!

Госпожа взяла монаха за руку.

— Каким бы невозможным это ни показалось, между нами много общего, Суйюн-сум.

— Брат Сатакэ нарушил священную клятву, — сказал Суйюн. Он выглядел растерянным. Даже если он и подозревал брата Сатакэ в нарушении клятвы, потрясение было велико.

— Он живет в соответствии со своей собственной клятвой, Суйюн-сум. Его учителя могли бы многому научиться у брата Сатакэ, но они погрязли в своих привычках, своем жизненном опыте.

— Пожалуйста… простите меня… мне нужно идти.

Без всяких церемоний Суйюн поднялся и ушел, ошеломленный произошедшим.

Долго сидела Нисима, глядя на дверь, за которой скрылся Суйюн. Затем встряхнула головой, словно прогоняя от себя какие-то мысли. Пододвинув письменный столик, девушка с преувеличенной осторожностью взяла кисточку. Она прочла написанное и продолжила:

Канал закончился,

И неуверенность прошла.

Чтобы проплыть сюда,

Желание и чистота

Переплелись.

Никак не удавалось найти слова для завершения мысли.

Симеко сидела, опустив глаза, пока госпожа Нисима внимательно изучала написанное монашкой в тусклом утреннем свете, льющемся сквозь ширмы. Бывшая монахиня — ботаистка сидела, не шелохнувшись, как учили, и ничто не выдавало ее смущения. Неужели она будет служить у изнеженной аристократки, которой едва ли больше лет, чем ей?

— У вас прекрасный почерк, Симеко-сум. Рука уверенная, твердая.

Нисима слегка кивнула в ее сторону, затем, отложив бумагу, тепло улыбнулась молодой женщине. Лицо и отрастающие волосы бывшей монашки скрывались под плотно повязанной шалью.

— Простите мое любопытство, Симеко-сум. Но я не могу не спросить, почему вы ищете службу у Сёнто. Не хочу выпытывать у вас причины ухода из сестричества, но жизнь в доме Сёнто совершенно иная.

Симеко заговорила, не поднимая головы:

— Вы желаете услышать правду, моя госпожа?

— Конечно.

— Я пришла к воротам этого дома, чтобы служить не Сёнто, я пришла, чтобы служить брату Суйюну.

Она сидела, глядя в пол, выражение лица не изменилось, голос оставался ровным.

— Ясно. Могу я спросить почему?