Бакунин не только сам пользовался и злоупотреблял милостями начальства, но за небольшую мзду добивался этих милостей для капиталистов, подрядчиков и откупщиков. Захваченные у жертв Нечаева и опубликованные правительством в 1869—1870 гг. бакунинские прокламации содержали проскрипционные списки; в числе лиц, попавших в эти списки, находился и пресловутый Катков, главный редактор «Московских ведомостей»[373]. В отместку Катков опубликовал в своей газете следующее разоблачение: у него-де есть письма Бакунина, посланные им из Лондона по приезде из Сибири, в которых Бакунин просит Каткова на правах старого друга дать ему взаймы несколько тысяч рублей. Бакунин признается, что во время своего пребывания в Сибири он получал ежегодно известную сумму от одного водочного откупщика, который платил ему, чтобы обеспечить себе при его содействии благоволение губернатора. Этот нечестный заработок (который он перестал получать после побега) тяготит его совесть, и он хотел вернуть откупщику полученные от него деньги; чтобы выполнить это доброе дело, он и просил субсидии у своего друга Каткова. Катков отказал.
Когда Бакунин обратился к своему старому другу Каткову с этой просьбой, последний уже давно заслужил себе шпоры на службе III отделения, посвятив свою газету доносам на русских революционеров, в особенности на Чернышевского, а также на польскую революцию. Таким образом, в 1862 г. Бакунин просил денег у человека, которого он знал как доносчика и литературного бандита, состоящего на содержании у русского правительства. Бакунин ни разу не осмелился опровергнуть это тяжкое обвинение.
Располагая деньгами, полученными вышеуказанным способом, и пользуясь высоким покровительством губернатора, Бакунину было очень легко совершить побег. Он не только получил паспорт на свое имя, чтобы разъезжать по Сибири, но получил также и официальное поручение проинспектировать край до его восточных границ. Прибыв в порт Николаевск, он без затруднений перебрался в Японию, откуда смог спокойно сесть на судно, отправлявшееся в Америку, и прибыть в Лондон в конце 1861 года. Так свершилась чудесная хиджра этого нового Магомета.
3 марта 1861 г. Александр II при громких рукоплесканиях всей либеральной Европы провозгласил отмену крепостного права. Усилия Чернышевского и революционной партии добиться сохранения общинного владения землей хотя и привели к результату, но в такой неудовлетворительной форме, что еще до опубликования манифеста об отмене крепостного права Чернышевский с печалью признавался:
«Если бы я знал», — говорил он, —«что поднятый мной вопрос получит такое разрешение, я предпочел бы потерпеть поражение, чем одержать подобную победу. Я предпочел бы, чтобы они поступили, как намеревались, совершенно не считаясь с нашими требованиями».
И действительно, акт об отмене был не чем иным, как жульнической проделкой. Значительная часть земли была отнята у ее действительных владельцев, и была провозглашена система выкупа земли крестьянами. Этот акт царского вероломства послужил для Чернышевского и его партии новым и неопровержимым аргументом против императорских реформ. Либералы же, став под знамя Герцена, кричали во все горло: «Ты победил, галилеянин!». Слово галилеянин в их устах обозначало Александр II. — С этого момента либеральная партия, главным органом которой был «Колокол» Герцена, не переставала восхвалять царя-освободителя, и, чтобы отвлечь общественное внимание от жалоб и протестов, которые вызывал этот антинародный акт, она призывала царя продолжить свое освободительное дело и начать крестовый поход для освобождения угнетенных славянских народов, для осуществления идей панславизма.
Летом 1861 г. Чернышевский разоблачил в журнале «Современник» («Sovremennik»)[374] происки панславистов и рассказал славянским народам правду об истинном положении вещей в России и о корыстном мракобесии их лживых друзей панславистов. Вот тогда-то Бакунин, возвратившийся из Сибири, нашел, что пришло время выступить. Он написал первую часть длинного манифеста, напечатанного в виде приложения к «Колоколу» от 15 февраля 1862 г. под заглавием «Русским, польским и всем славянским друзьям». Вторая часть его так никогда и не появилась. Манифест начинается следующей декларацией:
«Я сохранил отвагу всепобеждающей мысли и сердцем, волею, страстью остался верен друзьям, великому общему делу, себе… Теперь являюсь к вам, старые испытанные друзья, и вы, друзья молодые, живущие одной мыслью, одной волей с нами, и прошу вас: примите меня снова в вашу среду, и да будет мне позволено между вами и вместе с вами положить всю остальную жизнь мою на борьбу за русскую волю, за польскую волю, за свободу и независимость всех славян».
Если Бакунин обращается с такой смиренной просьбой к своим старым и молодым друзьям, то это потому, что
«плохо быть деятелем на чужой стороне. Я это слишком хорошо испытал в революционных годах: ни во Франции, ни в Германии я не мог пустить корни. Итак, сохраняя всю горячую симпатию прежних лет к прогрессивному движению целого мира, — для того, чтобы не растратить по-пустому остаток моей жизни, я должен ограничить отныне свою прямую деятельность Россией, Польшей, славянами. Эти три отдельные мира в любви и в вере моей нераздельны».
В 1862 г., одиннадцать лет тому назад, в возрасте 51 года, великий анархист Бакунин исповедовал культ государства и панславистский патриотизм.
«Великорусский народ до сих пор жил, можно сказать, только внешней государственной жизнью. Как ни было тяжко его положение внутри, доведенный до крайнего разорения и рабства, он все-таки дорожил единством, силой, величием России и для них был готов на все жертвы. Таким способом образовался в великорусском народе государственный смысл и патриотизм без фраз, а на деле. Таким образом, он один уцелел между славянскими племенами, один удержался в Европе и дал себя почувствовать всем как сила… Не бойтесь, чтоб он потерял свое законное обаяние и ту политическую силу, которая выработалась в нем трехвековым подвигом мученического самоотречения в пользу своей государственной целости… Отошлем же татар своих в Азию, своих немцев в Германию, будем свободным, чисто русским народом…»
Чтобы придать больше веса этой панславистской пропаганде, заканчивающейся требованием крестового похода против татар и немцев, Бакунин отсылает читателя к императору Николаю:
«Говорят даже, что сам император Николай незадолго перед смертью, готовясь объявить войну Австрии, хотел позвать всех австрийских и турецких славян, мадьяр, итальянцев к общему восстанию. Он вызвал сам против себя восточную бурю и, чтобы защититься от нее, из императора-деспота хотел было превратиться в императора-революционера. Говорят, что воззвания к славянам были им уже подписаны, и между ними — воззвание к Польше. Как ни ненавидел он Польшу, он понял, что без нее славянское восстание невозможно… он победил себя до такой степени, что готов был признать независимое существование Польши, но… только по ту сторону Вислы».
Тот самый человек, который с 1868 г. разыгрывает из себя интернационалиста, в 1862 г. проповедовал расовую войну в интересах русского правительства. Панславизм является изобретением санкт-петербургского кабинета и не имеет иной цели, как расширение европейских границ России на запад и на юг. Но так как славянам, живущим в Австрии, Пруссии и Турции, не решаются прямо объявить, что им предстоит раствориться в великой Российской империи, то им изображают Россию как державу, которая освободит их от чужеземного ига и объединит их в великую свободную федерацию. Таким образом панславизм может принимать различные оттенки, от панславизма Николая до панславизма Бакунина; но все они преследуют одну и ту же цель и все по существу прекрасно согласуются между собой, как это показывает только что приведенная нами выдержка. Манифест, к которому мы сейчас перейдем, не оставит ни малейшего сомнения на этот счет.
