Немцы впервые появились на международном конгрессе, притом в виде партии, организованной скорее по буржуазно-политической, нежели по народно-национальной [У Бакунина: «народно-социальной». Ред.] программе. Вотировали как один человек, под надзором Либкнехта. Первым его делом, разумеется, исходя из его программы, было поставить вопрос политический во главе всех других. Немцы потерпели решительное поражение. Базельский конгресс сохранил чистоту интернациональной программы, не позволил немцам ее исказить внесением их буржуазной политики; таким образом начался раскол в Интернационале, причиной коего были немцы. Интернациональному по преимуществу обществу они хотели насильно навязать свою программу узкобуржуазную и национально-политическую, исключительно немецкую, пангерманскую. „Они были наголову разбиты, и такому поражению не мало способствовал Союз социальных революционеров, альянсисты. Отсюда жестокая ненависть немцев против Альянса. Конец 1869 и первая половина 1870 г. были исполнены злостной бранью и еще более злостными и нередко подлыми кознями марксистов против людей Альянса“ (стр. 296).

Победа Наполеона III не имела бы столько длительно-вредных последствий, как победа немцев (стр. 297).

Все немцы без исключения торжествовали по поводу победы, хотя они знали, что она знаменует собой засилье милитаристского элемента; „ни один или почти ни один немец не испугался, все соединились в единодушном восторге“. Их страсть — господство и рабство (стр. 298). „А немецкие работники? Ну, немецкие работники не сделали ничего, ни одного энергического заявления симпатии, сочувствия к работникам Франции. Несколько митингов, где было сказано несколько фраз, в которых торжествовавшая национальная гордость как бы умолкала перед заявлением интернациональной солидарности. Но далее фраз ни один не пошел, а в Германии, вполне очищенной от войск, можно было бы тогда кое-что начать и сделать. Правда, что большинство рабочих было завербовано в армию, где они отлично исполняли обязанности солдата, всех убивали и пр. по приказу начальства, и даже грабили. Некоторые из них, исподняя таким образом свои воинские обязанности, писали в то же самое время жалостные письма в «Volksstaat» и живыми красками описывали варварские преступления, совершенные немецкими войсками во Франции“ (стр. 298, 299). Было, однако, несколько примеров более смелой оппозиции: протесты Якоби, Либкнехта и Бебеля; но это единичные и к тому же весьма редкие примеры.

„Мы не можем позабыть статьи, появившейся в сентябре 1870г. в «Volksstaat», в которой явно обнаруживалось пангерманское торжество. Она начиналась следующими словами: „Благодаря победам, одержанным немецкими войсками, историческая инициатива окончательно перешла от Франции к Германии; мы, немцы, и т. д.““ (стр. 299).

„Словом, можно сказать без всякого исключения, что у немцев преобладало и преобладает поныне восторженное чувство военного и политического национального торжества. Вот на чем опирается главным образом могущество пангерманской империи и ее великого канцлера, князя Бисмарка“ (стр. 299).

„И знаете ли, какое стремление преобладает ныне в сознании или инстинкте каждого немца? Стремление «распространить» (verbreiten) «широко», «далеко» Германскую империю“ (стр. 303). Страсть эта „заправляет ныне и всеми действиями социал-демократической партии. И не думайте. чтобы Бисмарк был таким ярым врагом этой партии, каким он «прикидывается» (verstellt). Он слишком «умен», чтобы не видеть, что она служит ему, как пионер, распространяя германскую государственную идею в Австрии, Швеции, Дании, Бельгии, Голландии и Швейцарии. В распространении этой германской идеи состоит ныне главное стремление г-на Маркса, который, как мы уже заметили, попытался «возобновить» (erneuern) в свою пользу в Интернационале подвиги и победы князя Бисмарка. Бисмарк держит в своих руках все партии и вряд ли отдаст их в руки г-на Маркса“ (стр.304).

„Эта империя“ (пангерманская) „устами своего великого канцлера объявила войну на жизнь или на смерть социальной революции. Князь Бисмарк произнес этот смертный приговор от имени 40 миллионов немцев, стоящих за ним и служащих ему опорою. Маркс же, соперник и завистник его, а за ним и все коноводы социал-демократической партии Германии со своей стороны объявили такую же отчаянную войну социальной революции. Все это мы подробно изложим в следующей части“ (стр. 307, 308). „Покамест она“ (социальная революция) „сосредоточила свои силы только на юге Европы: в Италии, Испании, Франции; но вскоре, надеемся, под ее знамя встанут и северо-западные народы: Бельгия, Голландия и, главным образом, Англия, а там, наконец, и все славянские племена“ (стр. 308).

„Главные черты идеала“ русского народа: 1) „всенародное убеждение, что земля, вся земля, принадлежит народу, орошающему ее своим потом и оплодотворяющему ее собственноручным трудом; 2) что право на пользование ею принадлежит не лицу, а целой «общине», «миру», разделяющему ее «временно» между лицами; 3) квазиабсолютная автономия, общинное самоуправление и, вследствие того, решительно враждебное отношение «общины» к государству“ (стр. 10).

„Три теневые стороны таковы: 1) патриархальность; 2) поглощение лица «миром»; 3) вера в царя. Можно было бы прибавить к этому 4) христианскую веру, как официально-православную, так и сектаторскую (10), но это в России не представляет такой важности, как в Западной Европе“ (там же).

Пункты 2 и 3 — „естественные результаты“ пункта 1), «патриархальность» — отец, «мир», царь (стр. 15). „Его мир — «община». Она — не что иное, как естественное расширение его семьи, его рода. Поэтому в ней преобладает то же патриархальное начало, тот же гнусный деспотизм и та же общая приниженность, а потому и та же «коренная» (ursprunglich, zur Wurzel gehorige) несправедливость и то же радикальное отрицание всякого личного права, как и в самой семье. Решения «мира», каковы бы они ни были, — закон. «Кто смеет идти против мира?» — восклицает с «удивлением» русский мужик… В «мире» имеют право голоса только «старики», главы семейств… Но над «общиной», над всеми общинами стоит царь, «всеобщий» патриарх и родоначальник, отец всей России. Поэтому власть его безгранична“ (стр. 15). „Каждая община составляет в себе «замкнутое целое», вследствие чего ни одна община не имеет, да и не чувствует надобности иметь с другими общинами никакой самостоятельной органической связи. Соединяются же они между собою только посредством «царя-батюшки», только в его верховной, отеческой власти“ (стр. 15, 16).

Национальный антагонизм между английскими и ирландскими рабочими был до сих пор в Англии одним из главных препятствий на пути любого движения, стремящегося к освобождению рабочего класса, а следовательно, являлся одной из главных опор классового господства как в Англии, так и в Ирландии. Рост Интернационала в Ирландии и создание ирландских секций в самой Англии грозят покончить с таким положением вещей. Поэтому вполне естественно, что британское правительство пытается задушить в зародыше Интернационал в Ирландии, пуская в ход все те методы полицейских преследований, которые исключительные законы и фактически непрекращающееся в стране осадное положение предоставляют в его распоряжение. Как под сенью так называемой свободной британской конституции Ирландия управляется на чисто прусский манер, можно видеть из следующих фактов:

В Дублине одетые в полную форму сержант и рядовой полиции стояли у входа в помещение, где происходило собрание секции. На вопрос владельца помещения, действительно ли они посланы властями, сержант ответил утвердительно, объяснив это тем, что имя Интернационала внушает страх.