Данное высказывание свидетельствует, что Сократ правильно понимает суть происходящего: афинское общество было недовольно не столько самим Сократом, сколько тем, что он популяризирует, распространяет свои критические убеждения в полисе (особенно в среде молодежи), исподволь, планомерно подготавливая оппозицию существующей демократическо- охлократической системе.
Когда Мелет уже подал в суд свою жалобу, знакомый Сократа Г ермоген, по его словам, слыша, что Сократ говорит обо всем больше, чем о своем процессе, сказал ему, что надо подумать о том, что говорить в защиту. Сократ в ответ спросил его:
«А разве, по–твоему, вся моя жизнь не была подготовкой к ней?
Гермоген спросил его: Как это?
Сократ ответил ему, что он всю жизнь ничем другим не занимался, как только тем, что исследовал вопросы о справедливости и несправедливости, поступал всегда справедливо, а несправедливых поступков избегал, и это он считает лучшей подготовкой к защите.
Разве ты не видишь, Сократ, — сказал опять Гермоген, — что судьи в Афинах, сбитые с толку речью, выносят смертный приговор многим людям, ни в чем не виноватым, и, напротив, многих виновных оправдывают?
Сократ сообщил, что он все это видит и понимает, и уже дважды пробовал обдумывать защиту перед судьями, но этому воспротивился божественный голос, даймон Сократа. И лично Сократ с этим соглсен: величественная смерть в полном согласии с теми принципами, которыми он всегда руководствовался — гораздо правильнее, нежели тихо угасать в старости» [14].
По словам Ксенофонта, придя к убеждению, что умереть ему лучше, чем продолжать жить, он, как вообще не противился добру, так и перед смертью не выказал малодушия; напротив, радостно ожидал ее и свершил [15].
Итак, имея принятое решение о готовности умереть, Сократ спокойно ждал начала судного дня…
И вот наступил день процесса. Выбранные методом слепой жеребьевки, 501 судья народного суда–гелиэи с интересом разглядывали легендарного Сократа, вот уже добрых тридцать лет являющегося «визитной карточкой» Афин, провозглашенного когда–то пифией самым мудрым человеком современности. Поскольку афинский суд был состязательным, то судьи и присутствующие могли предполагать, что признанный мастер дискуссий Сократ проявит себя во всем блеске и запутает заявителей в логических силлогизмах.
Судя по всему, именно по этой причине, хотя непосредственно на процессе выступал только формальный заявитель Мелет, заявителей было все- таки трое: Мелет, Анит и Ликон. Дело тут было в том, что обвинители явно боялись проиграть Сократу. А согласно афинским законам, обвинитель, который не смог собрать 1/5 голосов судей гелиэи, в итоге платил штраф 1000 драхм и лишался права подавать в дальнейшем жалобы в суд. Именно поэтому обвинитители допускали возможность своего поражения и собрали пул из трех человек, рассчитывая при неблагоприятном для себя исходе дела разделить эти 1000 драхм на троих. В связи с этим, можно согласиться с А. Ф. Лосевым, что само это обстоятельство наводит на мысль, что процесс над Сократом был хоть и социально «заказным», но все–таки более или менее объективным, и Сократ вполне мог его выиграть [16]. Но, судя по всему, выигрывать суд не входило в планы Сократа. Решив красиво уйти из жизни, Сократ сделал все для того, чтобы настроить против себя судей.
Допуская свое поражение и, судя по всему, отчаянно труся, в ходе всего процесса Мелет как заклинание повторяет свою просьбу к судьям не поддаться на демоническое очарование Сократа. Однако, оценив обвинительную речь Мелета как «разнаряженную и украшенную изысканными выражениями», сам
Сократ, по его словам, говорил речь простую, состоящую из первых попавшихся слов [17].
Сам суд должен был состоять из двух этапов:
— первого слушания по поводу определения присяжными того, виновен ли обвиняемый в том, что ему инкриминировалось, или нет;
— в том случае, если присяжные признавали его виновность, начинался второй тур слушаний с определением конкретного наказания для осужденного.
Начиная свое выступление на первой части суда, Сократ подходит к вопросу издалека, начинает с предыстории своего противостояния афинскому обществу и разделяет своих обвинителей на давнишних, тех, кто много раз обвинял его раньше (хоть и не доводили дело до суда), и тех, кто подал обвинение в суд конкретно в этот раз. При этом он справедливо говорит о том, что правильнее всего ему для начала защититься от тех обвинений, которым он подвергался раньше, а только потом от обвинений Анита и Мелета. Сократ отдает себе отчет в том, что против него уже давно возникло сильное ожесточение, и его погубит вовсе не Мелет и не Анит, а клевета и недоброжелательство многих (выделено автором) — то, что, по мнению Сократа, погубило уже немало честных людей, да и будет губить их дальше.
Сократ так вкраце передает то общественное мнение, что имело место в Афинах относительно философа: «Говорят, что существует некий Сократ, мудрый муж, который испытует и исследует все, что над землею, и все, что под землею, и выдает ложь за правду. А в комедии Аристофана какой–то Сократ болтается там в корзине, говоря, будто он гуляет по воздуху, и несет еще много разного вздору. И те, кто слышит все это, думают, что тот, кто исследует подобные вещи, тот и богов не признает. И проблема вся в том, что обвинителей этих было много и обвиняют они уже давно, и нелепее всего то, что и по имени–то их никак не узнаешь и не назовешь, разве что вот сочинителей комедий. А все те, кто были восстановлены против Сократа по зависти и злобе, или потому, что сами были восстановлены другими, те всего неудобнее, потому что никого из них нельзя привести в суд, ни опровергнуть, а просто приходится как бы сражаться с тенями, защищаться и опровергать, когда никто не возражает» [18].
Примечательно то, что в данном пассаже Сократ четко фиксирует, что он давно отдает себе отчет в том обширном общественном недовольстве, что сформировалось против него в Афинах, прекрасно понимает свою оппозиционность афинскому социальному большинству. И само это сократовское «недоброжелательство многих» показывает то, что философ прекрасно ощущает общий фон ведения процесса, прекрасно понимает подготовленность демократического общества, скорее в сторону осуждения нелояльного вольнодумца, нежели его оправдания.
Не стремясь воспроизводить в этой главе весь ход «дела Сократа» и отсылая к тем подробным биографиям, что имеются в российской историографии [19], еще раз выделим самые основные пункты, по которым велась судебная дискуссия.
В начале своей речи Сократ характеризует себя и говорит судьям о той своей оценке как мудреца, что прозвучала когда–то в ответ на запрос его друга Херефонта из уст пифии.
«А я, афиняне, — начал он, — прежде всего удивляюсь тому, на каком основании Мелет утверждает, будто я не признаю богов, признаваемых государством: что я приношу жертвы в общие праздники и на общих алтарях, это видели все, бывшие там в это время, да и сам Мелет мог это видеть, если бы хотел. Что касается новых божеств, то, как можно заключать о введении их мною на основании моих слов, что мне является голос бога, указывающий, что следует делать? Ведь и те, кто руководствуется криком птиц и случайными голосами людей, делают выводы, очевидно, на основании голосов. А гром? Неужели будет кто сомневаться, что он есть голос, или великое предвестие? Жрица на треножнике в Дельфах, разве не голосом также возвещает волю бога? Что бог знает наперед будущее и предвещает его, кому хочется, и об этом все говорят и думают так же, как я? Но они именуют тех, кто предвещает будущее птицами, случайными приметами, словами, предсказателями, а я называю это божественным голосом и думаю, что, называя так, употребляя выражение гораздо более близкое к истине и более благочестивое, чем те, которые приписывают птицам силу богов. Что я не лгу на бога, у меня есть еще такое доказательство: многим моим друзьям я сообщал советы и ни разу не оказался лжецом» [20].
