Хронологически более ранним является разговор Сократа с Анитом. Этот разговор приводится в диалоге Платона «Менон», который был написан в начале IV века до н. э. и относится к числу последних ярко выраженных диалогов так называемого «сократического цикла», в которых наиболее четко просматривается влияние именно Сократа, а не самого Платона. События диалога совершенно реальны и относятся примерно к 402 году до н. э., когда молодой фессалиец Менон, происходящий из знатной семьи Алевадов и имеющий много знакомых в Афинах, приезжает туда, чтобы повидать друзей и возможно попасть на занятия к каким–нибудь софистам.
Сам Менон является учеником выдающегося софиста Горгия и водит личную дружбу не только с учеником Сократа Ксенофонтом, но и с будущим обвинителем Сократа богатым кожевником Мелетом. Причем, для нас принципиально важно то, что Мелет буквально чуть больше года назад принимал личное участие в свержении в Афинах режима тирании Тридцати, возглавляемого воспитанниками же Сократа Критием и Хармидом, а Менон годом позже вместе с Ксенофонтом будет участовать в походе греческих наемников и персидского царевича Кира Младшего против персидского царя Артаксеркса (Анабасис), где и запятнает себя позором предательства и двуличности и будет казнен персами.
Но все это еще впереди. Пока разговор происходит в недавно освобожденных от тирании Афинах и завязывается он после того, как Менон спрашивает Сократа: «Можно ли научиться добродетели? Или ей нельзя научиться и можно лишь достичь ее путем упражнения? А может быть, ее не дает ни обучение, ни упражнение и достается она человеку от природы либо еще как–нибудь?».
В ходе дальнейшего разговора Менон и Сократ вроде бы приходят к полной ясности в этом вопросе, и Менон с подачи престарелого философа торжествующе провозглашает, что если добродетель — это знание, то, значит, этому можно выучиться [3]. А поскольку в диалоге несколько раз говорилось о том, что под добродетелью понимается умение хорошо управлять и собственным домом и городом, у Менона нет никаких сомнений, что выучиться можно именно управлению государством. Но Сократ в свойственной ему манере вдруг начинает сомневаться в том, что добродетель — это знание и ей можно научиться. И сомнения его построены на том, что если какой–то вещи можно выучиться, значит, обязательно должны быть учителя и ученики, а вот он, Сократ, много раз искал учителей добродетели, да только вот ни разу их не находил. А отсюда Сократ выводит, что раз нет ни учителей, ни учеников, значит, предмету выучиться нельзя. В разговоре возникает неловкая пауза, и тут Сократ обращается с этим же вопросом к подсевшему к ним Аниту.
Говоря об Аните, следует еще раз напомнить: Анит — это будущий обвинитель Сократа, по сути его убийца. Казалось бы, Платону, как ученику Сократа, в своем диалоге следует буквально уничтожить этого богатого кожевника, максимально его унизить. Однако вместо этого Платон устами самого Сократа характеризует его так: «Анит прежде всего сын Антемиона, человека мудрого и богатого, который разбогател не случайно, и не благодаря чьему–то подарку, но благодаря собственной мудрости и усердию; к тому же он не какой–то чавнливый, спесивый и докучливый гражданин, но муж скромный и благовоспитанный. И сына Анита он хорошо вырастил и воспитал, о чем свидетельствует то, что афиняне выдвигают его на самые высокие должности»
[4].
Дословно процитировав Платона, следует особо подчеркнуть, что данная благостная характеристика Анита у Сократа вряд ли может считаться истинной. Ксенофонт, который не создал собственной философско–этической концепции, и потому в ряде случаев передает слова и мнения Сократа более достоверно, нежели Платон, в своей «Апологии Сократа» приводит следующие высказывания Сократа об Аните после окончания судебного процесса: «Как жалок он! Видимо он не понимает, кто из нас совершил дела более полезные и славные на вечные времена, тот и победитель! … Предсказываю, что сын Анита не останется при том рабском занятии, к которому предназначил его отец» [5].
Зная и то, что Сократ многократно высмеивал ремесленников как людей низких, можно не сомневаться, что похвала Сократом Анита, если бы она была такой, какой имеет место у Платона, была воспринята Анитом скорее как тонкая издевка. Исходя из этого, а также того вполне достоверного факта, что Сократ был знаком и с Анитом и его сыном и даже советовал сыну не идти по стопам отца, отсюда можно вывести, что подчеркнутое уважение Сократа к Аниту в «Меноне» скорее является не более чем авторским замыслом самого Платона, который, изображая Анита человеком уважаемым афинским демосом (и это соответствует исторической истине) и даже получающим от него государственные должности, тем самым делает Анита как бы неким носителем идеологии демоса, тем транслятором концентрированных демократических представлений о существе власти, о ее сущности, что был так необходим Платону для:
— лучшего обозначения наличия в диалоге сразу трех полемизирующих между собой позиций: позиции ученика софистов (софиста Горгия) Менона, позиции демоса в изложении Анита и позиции Сократа — Платона;
— объяснения читателю тех истинных причин, что собственно и привели к открытому конфликту афинского демоса с Сократом.
Так вот, уже выявив в диалоге позицию софистов, утверждающих то, что добродетели управления государством вполне можно научить (так как это — не более чем красноречие!), Платон устами Сократа теперь сталкивает ее с позицией демоса, олицетворенного в фигуре Анита. Сократ спрашивает его, куда бы следовало отправить учиться Менона, если бы он хотел стать врачом или кожевником; к врачам и кожевникам или к тем, кто на самом деле не занимается этим искусством, но при этом утверждает, что может этому учить и берет за это деньги. Анит считает, что отдавать учить следует врачу или кожевнику, а те, кто сам этих ремесел не разумеет, но при этом заявляет о своей способности учить и берет за это деньги, занимаются явной нелепостью и при этом невежественны [6].
Тогда Сократ со скрытой провокацией спрашивает его, к кому же можно отдать учиться Менона, который заявляет, что стремится к мудрости и добродетели, благодаря которой люди хорошо управляют домом и городом, заботятся о своих родителях, умеют принять и отпустить сограждан и чужестранцев так, как это подобает достойному человеку; не к софистам ли, то есть к тем людям, кто провозглашает себя учителями добродетели, доступными любому из греков, желающих учиться и способных внести за обучение плату?
Анит возмущен самим упоминанием софистов и говорит: «О Геракл! И не поминай их, Сократ! Не дай бог, чтобы кто–нибудь из моих родных, домашних или друзей здешних или иноземных, настолько сошел с ума, чтобы идти к ним себе на погибель. Ведь софисты — это очевидная гибель и порча для тех, кто с ними водится» [7].
Сократ удивляется такому мнению, особенно тому, как это софисты могут портить молодежь так, что этого никто в Элладе не замечает. Ведь тот же софист Протагор целых сорок лет портил юношей по всей Элладе, и никто этого не заметил. Более того — он заработал денег больше, чем Фидий, и еще вдобавок приобрел о себе хорошую славу. Может быть, софисты — безумцы?
Анит отвечает: «Вовсе они не безумны, Сократ, скорее уж безумны те юноши, что дают им деньги; еще безумнее родственники, вверяющие им этих юношей, а всех безумнее города, позволяющие им въезжать и не изгоняющие любого, кто возьмется за такое дело, будь он хоть чужестранец, хоть гражданин» [8].
Сократ спрашивает, не обидели ли софисты самого Анита, не имел ли он с ними дела, и если не имел, то как он в них тогда разбирается? Анит отвечает, что дел с ними он не имел, но разбираться в них умеет легче легкого. Тогда Сократ спрашивает, к кому бы он, Анит, порекомендовал из афинян на роль учителя мудрости и добродетели. И вот тут–то, с нашей точки зрения, и раскрывается вся специфика тех обыденных представлений о демократической власти, что были характерны не только для афинского демоса конца V века до н. э., но и для античного демоса вообще. И для полноты раскрытия специфики именно этих представлений процитируем диалог Анита и Сократа без купюр.
