– А это уже перебор, – сказала Сири. – Я видела богинь при дворе. Они гораздо красивее меня.

«Красота не в том, как человек выглядит, – ответил Сезеброн. – Так учила мама. Путники в моей книге сказок не должны судить по внешности, потому что морщинистая старуха может оказаться прекрасной богиней».

– Но мы не в сказке, Сезеброн.

«Почему нет? – написал он. – Все эти сказки – просто истории, рассказанные людьми, которые жили задолго до нас. То, что они говорят о человечестве, – правда. Я видел, как люди себя ведут».

Он стер написанное и продолжил:

«Мне странно давать объяснения таким вещам, ибо я вижу не так, как обычные люди. Я – король-бог. В моих глазах все одинаково красиво».

Сири нахмурилась:

– Не понимаю.

«У меня тысячи дыханий, – пояснил он. – Мне трудно видеть так же, как другие – только по маминым сказкам я могу судить о том, как они видят. Для меня прекрасны все цвета. Когда другие смотрят на кого-то или что-то, то иногда одно им кажется прекраснее другого. Но со мной иначе. Я вижу лишь цвета – насыщенные, чудесные цвета, составляющие все сущее и дающие жизнь. Я не могу сосредоточиться только на лице, как многие. Я вижу блеск глаз, румянец щек, оттенки кожи – даже мелкие недостатки играют красками. Все люди чудесны».

Он стер слова и продолжил:

«И потому, говоря о красоте, я должен говорить не о красках. Ты другая. Я не знаю, как это описать».

Он поднял голову, и внезапно Сири ощутила, насколько близко они сидят. И что она в одной рубашке, прикрытая только тонкой простыней. И что он высок и широкоплеч, а сияние его души заставляет цвета простыней преломляться подобно свету, проходящему сквозь призму.

Сезеброн улыбнулся в теплом свете очага.

«Ой, – подумала она. – Опасное дело».

Она кашлянула, села прямо и опять покраснела.

– М-м, да. Так. Очень мило. Спасибо.

Сезеброн снова опустил взгляд.

«Хотелось бы мне, чтобы ты съездила домой повидать горы. Может, я сумею убедить жрецов».

Сири побледнела:

– Не думаю, что стоит раскрывать им, что ты умеешь читать.

«Я могу воспользоваться художественным письмом. Им очень трудно писать, но меня научили, поэтому в случае необходимости я могу с ними общаться».

– И все же, – заметила Сири, – если ты скажешь им, что хочешь отправить меня домой, это может натолкнуть их на мысль, что ты говорил со мной.

Он на несколько секунд прекратил писать.

«Может, это и к лучшему», – написал он наконец.

– Сезеброн, они хотят тебя убить.

«У тебя нет доказательств».

– Это по меньшей мере подозрительно, – сказала она. – Последние два короля-бога умерли через несколько месяцев после рождения наследника.

«Ты слишком недоверчива, – ответил Сезеброн. – Говорю тебе: мои жрецы – хорошие люди».

Она посмотрела ему прямо в глаза.

«Если не считать того, что они отрезали мне язык», – признал король-бог.

– А еще держат тебя взаперти и ничего тебе не рассказывают. Слушай, даже если они и не собираются тебя убивать, им известно что-то, о чем тебе не говорят. Может, это как-то касается биохромы – что-то, что убьет тебя, когда появится наследник.

Нахмурившись, она откинулась назад и внезапно задумалась: может ли такое быть?

– Сезеброн, как ты передаешь свои дыхания?

Помедлив, он написал:

«Не знаю. Я… мало знаю об этом».

– Как и я, – добавила Сири. – А их могут у тебя забрать? Передать сыну? Что, если это тебя убьет?

«Они этого не сделают», – ответил он.

– Но такое возможно! Может, это и происходит! Вот почему заводить ребенка так опасно! Они должны создать нового короля-бога, и этот процесс убьет тебя.

Задумавшись, он опустил доску на колени, потом покачал головой и написал:

«Я бог. Я не получал дыхания, я с ним родился».

– Нет, – поправила Сири. – Синепалый сказал, что твой запас собирали веками. Каждый король-бог получает в неделю два дыхания, а не одно, и копит их.

«Собственно, – признал он, – иногда я получаю три или четыре в неделю».

– Но для жизни тебе нужно лишь одно дыхание в неделю.

«Да».

– И они не дадут такому богатству погибнуть с тобой! Они слишком боятся твоего дыхания, чтобы позволить тебе его использовать, но также они не захотят потерять его. Поэтому, когда рождается ребенок, они изымают дыхание у старого короля, убивая его, и передают новому.

«Но возвращенные не могут пробуждать своим дыханием, – возразил Сезеброн. – Так что мой запас бесполезен».

Сири задумалась – она слышала об этом.

– А это касается только твоего прирожденного дыхания или и тех, которые к нему добавились?

«Я не знаю», – ответил он.

– Готова поспорить, что при желании ты бы мог воспользоваться такими дыханиями, – сказала Сири. – Иначе зачем удалять тебе язык? Даже если ты не способен использовать дыхание, которое изначально сделало тебя возвращенным, у тебя есть тысячи и тысячи дыханий помимо него.

Сезеброн помедлил, затем поднялся, подошел к окну и уставился в темноту. Нахмурившись, Сири подобрала его доску, встала с кровати и нерешительно присоединилась к королю-богу, сознавая, что на ней одна только рубашка.

– Сезеброн? – позвала она.

Он по-прежнему смотрел в окно. Она приблизилась, стараясь не прикасаться к нему, и тоже взглянула на город. За стеной Двора Богов искрами вспыхивали разноцветные огни. Еще дальше простиралась темнота – неподвижное море.

– Прошу тебя. – Она сунула доску ему в руки. – Что случилось?

Не сразу, но он все же взял доску и написал:

«Прости. Я не хотел, чтобы показалось, будто я жалуюсь».

– Это потому, что я по-прежнему сомневаюсь в твоих жрецах?

«Нет, – написал он. – У тебя интересные теории, но я думаю, что это лишь предположения. Ты не знаешь, планируют ли жрецы то, что ты утверждаешь. Это меня не беспокоит».

– Тогда что?

Сезеброн замялся, вытер доску рукавом и написал:

«Ты не веришь в божественность возвращенных».

– Мы вроде об этом уже говорили.

«Да, говорили. Однако сейчас я понял, что именно поэтому ты так себя ведешь со мной. Ты отличаешься, потому что не веришь в мою божественность. Неужели только поэтому я нахожу тебя интересной? И если ты не веришь, то это печально. Потому что я – бог и в этом моя сущность, а если ты не веришь, то это заставляет думать, что ты меня не понимаешь».

Он помедлил.

«Да. Вышло так, будто я жалуюсь. Извини».

Улыбнувшись, Сири осторожно коснулась его руки. Он замер, потупившись, но не отстранился, как раньше. Поэтому она придвинулась ближе, прижавшись к его плечу.

– Мне не надо веровать в тебя, чтобы понимать, – произнесла она. – Я бы даже сказала, что те, кто тебе поклоняются, тебя не понимают. Они не могут подойти к тебе, увидеть, какой ты на самом деле. Их слишком увлекает аура и божественность.

Сезеброн не ответил.

– И, – добавила Сири, – я отличаюсь не только потому, что не верую в тебя. Во дворце полно неверующих. Синепалый, служанки в коричневом, другие писцы. Они служат тебе так же почтительно, как и жрецы. Ну а я просто… ну, я вообще непочтительна. Я и дома не слишком-то слушала отца с монахами. Может, это тебе и нужно? Кто-то, кто пожелает заглянуть за пределы твоей божественности и просто узнать, какой ты?

Он медленно кивнул и написал:

«Это утешает. Хотя очень странно быть богом, в которого не верит собственная жена».

«Жена», – подумала она. Иногда было трудно осознавать это.

– Ну, – пожала плечами Сири, – думаю, что каждому мужчине неплохо иметь жену, которая не боготворит его, как остальные. Кто-то должен поддерживать в тебе смирение.

«Полагаю, смирение – это нечто, противоположное божественности».

– Как и быть милым? – улыбнулась Сири.

Сезеброн рассмеялся.

«Да, именно так».