Со всеми он старался поговорить по душам.

Делился едой.

Составлял график так, чтобы все могли посидеть в компьютерной.

Раньше Джин был начальником Группы управления. Он находился на дежурстве, когда все произошло. О войне он знал много, но рассказывал мало. Он был очень задумчив.

Хотя однажды он рассмеялся.

Как-то раз он сказал, что главному компьютеру не пришлось бы скучать, введи он в него информацию, которую имеет. Только вот, к сожалению, линия связи с Информационным центром вырубилась, как только дела приняли интересный оборот, сказал он.

Сказал и рассмеялся.

А потом напился вместе со всеми.

Я любила его и раньше. Любила издалека: у него трое детей и жена — высокая, с рыжими волосами. Он ее очень любил. Когда это стряслось, она с детьми гостила в Калифорнии у родственников. Наверное, в глубине души он знал, что никогда больше их не увидит.

Мужчины не любят говорить о своих чувствах. Но ночью, когда мы лежали рядом, я и так понимала, что он чувствует. Он что-то шептал мне на ухо, не все слова я могла разобрать. А потом он брал меня на руки и нежно баюкал, как ребенка. И когда он входил в меня и оставался внутри долго-долго, я знала, что для него это так же важно, как для меня.

Если войну можно за что-то благодарить, то я благодарна ей, как ни дико это звучит, за то, что она свела меня с Джином.

Когда начался погром, мы с ним сладко спали, обнявшись.

Сквозь сон я услышала шум и крики. И почти сразу — выстрелы, топот бегущих ног, звуки, похожие на взрывы ручных гранат.

Джин вскочил и выбежал туда. Ему почти удалось всех успокоить, хотя стену уже успели пробить. И тут один из группы сильно облученных, Артур — ему жить оставалось неделю или две, и он это прекрасно знал, — стал орать, что нужно освободить землю от всякой нечисти, а то жизнь на ней не возродится, что таковы планы Господа, а потом он начал стрелять и ранил Джина и еще двоих.

После этого меня будто подменили. Я отказалась лечить их. Я оставила Артура подыхать. Чего он, собственно, и заслуживал.

Я сама перетащила Джина в криокамеру. До меня доносился шум — побоище продолжалось. Я попрощалась с Джином. У него было пробито легкое. Он еле-еле дышал. Я ничего не успела сделать — вскоре повсюду отключилось электричество. Но есть запас элементов питания для криокамеры, я знала, что на какое-то время их хватит.

Я осталась одна. Остальные либо погибли, либо, как дикие звери, бежали в леса, где ветер срывает почерневшие ветки с деревьев. Наступила тишина.

Я смотрю на эти черные деревья, и на душе становится все спокойнее и спокойнее. Мы с Джином спокойно ждем, что нам приготовит жизнь.

Дни становятся светлее. Но я никуда не выхожу. Свет просачивается через окошко.

Я проверила запас элементов питания. Осталось не так уж много.

Опять взошло солнце, с острыми, как бритва, лучами. Ночью я думала о том, почему люди так глупы и умеют только разрушать.

— Сейчас, сейчас. Мы пришли, чтобы помочь вам! — сказал я как можно спокойней и ласковей. Учитывая обстоятельства.

Она повернулась к нам спиной.

— Я не брошу его! Он жив, пока я рядом с ним, пока я забочусь о нем.

— Да, очень много потерь! — сказал я и погладил ее по плечу. — Мы вас так понимаем, дитя мое! Уверяю вас. Но вы должны смотреть в будущее.

— Не хочу.

— Вы знаете, я хотел вас попросить. Помогите нам найти людей из Информационного центра. Я хочу попасть туда и обратиться за помощью.

— Обращайтесь!

— Но нас туда не пустят, вы же знаете.

— Отстаньте от меня!

Бедняжка лежала, скорчившись, на своей грязной постели, среди раскиданных открытых банок с гниющими консервами. О запахе я уж не говорю.

— Нам нужно узнать код доступа. Я рассчитывал на своего кузена Артура. Очень жаль, что он умер. Но вы наверняка знаете, к кому мы можем обратиться.

— Я… не знаю…

— Артур рассказывал мне как-то, что модули Федеральной оборонной системы изолированы друг от друга, поэтому в случае аварии они не отказывают все разом. Ведь это правда?

— Я… не знаю…

Остальные начали раздраженно шептаться за моей спиной — недовольны, что проделали такой путь, и ради чего?

— Артур мне часто рассказывал о вас. Восхищался, какая вы замечательная женщина. Скажите, вам ведь показывали процедуру, с помощью которой любой сотрудник может в случае аварии связаться с другим модулем?

Ее глаза перестали бегать, а рот, сведенный судорогой пережитого ужаса, приоткрылся:

— Только… на учениях…

— Но вы, конечно же, все запомнили?

— На учениях…

— Вам дали памятку?

— Я медсестра!

— Но… вы знаете коды доступа?

— Знаю…

— И вы нам их скажете… конечно? — Я ободряюще улыбнулся.

Но она почему-то отпрянула назад, ее взгляд стал злобным.

— Нет!

Из-за моей спины выскочила Анжела и закричала:

— Да как ты смеешь так говорить? Нам! Мы столько натерпелись, а ты…

— Тише! — оборвал я Анжелу. Но та не унималась:

— Что ты себе вообразила, а?!

Сьюзен отскочила от Анжелы и тоже закричала:

— Нет, нет, нет! Не могу — не могу — не могу!

— Успокойтесь, мы во всем разберемся. — Я поднял руки и встал между женщинами.

Анжела с трудом сдерживала ярость, и лицо Сьюзен исказилось гримасой страха. Она обернулась ко мне в поисках защиты:

— Я… хорошо. Я скажу… Но вы тоже должны мне помочь.

— А как же. Мы обязаны помогать друг другу, — сказал я, понимая, что дело идет на лад.

— Я пойду с вами.

Я кивнул. Ничего странного, что женщина, даже тронувшаяся рассудком, хочет покинуть это здание, где полно разлагающихся трупов. Тут от одного запаха можно сойти с ума.

Если она все-таки выжила в этих условиях, значит, у нее сохранилась капля здравого смысла. Я решил обращаться к нему.

— Конечно, я пришлю за вами человека…

— Нет. Я пойду с вами в Информационный центр.

Бад медленно произнес:

— Какой в этом смысл, черт возьми?

— Вот. — Она указала рукой. — Криогенная камера. Элементы питания.

— Да, и что?

— Кончаются. В Информационном центре должны быть.

— Хорошо, — ласково сказал я. — Мы обязательно принесем вам, сколько скажете. Запишите номер модели.

— Нет — нет — нет! — опять закричала она, и к ней вернулась враждебность.

— Я клянусь вам!

— Там есть люди! Они помогут! Спасут его!

— Это будет непросто, мне кажется…

— Это же просто ранение в грудь! Удалить легкое — и все! И он снова будет жить!

— Я, право, сомневаюсь, дитя мое…

— Тогда отправляйтесь без меня. И без кодов! — Ее лицо стало жестким.

— Черт подери! — прорычал Бад. — Шли-шли, и нате вам — в жопе.

Сьюзен бросила на него быстрый злобный взгляд и прошипела:

— Кто вас держит! Идите! Попробуйте пролезть туда. У них там герметизация! — Она засмеялась сухим, резким смехом и все никак не могла остановиться.

— Замолчите! — крикнул я.

Наступила тишина. От зловония кружилась голова.

— Ты, часом, не рехнулась? — сказал Бад.

— Джин стоит сотни таких, как вы!

— Спокойно, спокойно, — повторял я. Мне показалось, что Бад произвел на нее впечатление. — Сейчас мы что-нибудь придумаем. Спокойно. Лишь бы Информационный центр уцелел.

Он проверял свои периферийные устройства в стотысячный раз и в стотысячный раз не находил их.

Прерывание произошло внезапно, хотя на ЗУ Главного компьютера сохранилось дергающееся изображение: летят вражеские боеголовки, одни расцветают безвредными цветами высоко-высоко в небе, а другие продолжают свой полет в целости и сохранности. Им навстречу устремляются ракеты, образуя защитный экран над южным побережьем Алабамы и зонтик, который должен уберечь в этот ясный летний день военную базу возле Пенсаколы и население города. Затем яростные переговоры по всем мыслимым каналам: микроволновым, оптоволоконным, импульсным радиолокационным и прямым зашифрованным. Вся информация отсортирована и упорядочена сетью Главного компьютера, все системы переведены в режим прицеливания и расчета траекторий боеголовок противника.