ВСЕВОЛОД ЛОБОДА
Всеволод Николаевич Лобода родился в 1915 году в Киеве. Отец — преподаватель русского языка и литературы, мать закончила консерваторию и была оперной певицей.
С десяти лет стал писать стихи и сочинять рассказы. Окончив среднюю школу, в 1930 году В. Лобода переехал в Москву. Поступил в ФЗУ Щелковского учебно-химического комбината. В это же время начал печататься. В 1932–1934 годах был редактором многотиражки «Кузница» на Мытищинском вагоностроительном заводе. С сентября 1934 года работал в журнале «Высшая техническая школа».
Учился в Литературном институте им. Горького. Сотрудничал в журналах «Литературная учеба» и «Костер», в газете «Пионерская правда». С начала войны работал на радио, участвовал в радиопередачах «Письма на фронт». Осенью 1941 года ушел на фронт. Был пулеметчиком, воевал под Ленинградом, Старой Руссой, Великими Луками. Служил в 150-й стрелковой Идрицкой дивизии, некоторое время работал в дивизионной газете.
Всеволод Лобода убит 16 октября 1944 года под городом Добеле в Прибалтике, при прорыве обороны на реке Айвиексте.
213. Утро
Взорвав лучом ночную тишь,
В распахнутое лето
Летит поверх сутулых крыш
Сумятица рассвета.
Так пей рассвет! Нам всё равно
Пьянеть и слепнуть суждено
Утрами от угара.
Как дым, в лучах растет окно,
Раздвинулось ангаром.
И стекла дружно дребезжать,
Что в тихую обитель
Ведет из блика дирижабль
Невидимый водитель.
Внизу — земное домино
Вспахали войн копыта.
Так пей пространство! Всё равно
Туда, где бывшее окно,
Дорога позабыта.
Кривую радуги возьмем
В коричневые руки,
Чтоб заискрился чернозем
По выжженной округе.
В краю степей пророс репей.
Но пей же будущее, пей,
Пока в любви, в бессоннице
Средь легиона голубей
Барахтается солнце
214. Письмо
Зажигаю слово:
Дорогая, где ж ты?
На свиданье снова
Никакой надежды.
Ты стоишь виденьем,
Но, как говорится,
Третью неделю
Некогда побриться.
Дымы не растаяли,
С ночи до утра мы
Трогаем детали
Июльской программы.
Копотью напудрен,
Двигаю литые
И, как эти кудри,
Мутно-золотые…
А вчерашним вечером
Не дали металла.
Делать было нечего.
Дело стало.
На заводе тихо.
Я подумал: скроюсь,
И ворвался вихрем
В пригородный поезд.
Чтоб разлуку с болью
Гнать по рельсам грубо.
Чтоб морскою солью
Пропитались губы.
Чтобы ветры пели.
Чтоб деревья стыли.
Чтобы с нетерпеньем
Ловить слова простые.
Чтобы вспышкой спички
Полночь прогорела…
Только электричка
Мимо прогудела,
Не остановилась.
Вот тебе и жатва:
Попадай в немилость
По вине вожатого!
Ты ушла. Осколками
Все мечты — на нет.
Где же вы, Сокольники,
Пятый километр!..
Потухает слово.
Вместо сна лесного —
Я в Москве. И вот
Мне в Мытищи снова
Мчаться на завод.
Не могу не злиться,
И в глазах — гроза,
Я ворвался львицей
В Северный вокзал.
Потемнело небо.
При фонарном свете,
Дернув дверь свирепо,
Я сказал: — Побрейте!
215. Из цикла «Война» (Вступление)
Ночной зефир
Струит эфир.
Шумит,
Бежит
Гвадалквивир.
Пушкин
На берегах Гвадалквивира,
Купаясь в травах, загорать.
Окончив дань труда и мира,
В кругу товарищей дышать
Весельем солнечного пира.
И тронуть нежной песни лад,
Когда расцветится закат
На тишине Гвадалквивира.
В ночной глуши двоим добро.
Всплесни веслом. Нам серебро
Чеканит гладь Гвадалквивира,
Нам нержавеющая лира
Поет бессмертие реки.
Взорвали сон Гвадалквивира
В крови погрязшая мортира,
От крови черные полки.
216. «Рвется в темень белая беда…»
Рвется в темень белая беда —
предок мой Григорий Лобода.
Скачет гетман. Все его добро —
стремени да чуба серебро.
Ночь наполнив цокотом коня,
скачет, скачет прямо на меня.
Я проснусь, я встану, побреду.
Переулки мечутся в бреду.
И шуршат сугробы. И с ума
сходит вьюга, скользкая зима.
Ляжет на исхоженном пути
Так, что ни проехать, ни пройти.
Лед или глухая лебеда
там, где скачет, скачет в никуда
запорожский гетман Лобода.
А в Москве — летая, тает снег,
переулки мечутся во сне.
Переулки тянутся к весне.
Что ж! я по распутице пройду,
я в тебя, Москва моя, иду,
песни зажигая на ходу.
Я иду. Мечтая о Москве,
птицей в клетке — жилка на виске.
Я иду. Так времени топор
разрубает с прадедами спор.
{216}
