Как бы то ни было после торжественных похорон Рутилия пришлось подумать об отправке другого человека в Рим к Катилине. И так как советом начальников уже было принято решение послать гонца к Катилине, то Спартак полагал, что теперь незачем ни с кем советоваться о выборе кандидата для такого сложного и важного поручения, и остановил свой выбор на верном и дорогом своем друге Арториксе, о чем никто в лагере не должен был знать.

Во избежание всяческих препятствий и опасностей, которые могли ему грозить, Арторикс решил отправиться в Рим под видом фокусника, научившись мастерству затейника у профессионалов. В бытность свою в школе гладиаторов он любил на досуге заниматься фокусами — они с юношеских лет составляли его любимое развлечение.

Теперь он велел привести в лагерь фокусника из окрестностей и, соблюдая строжайшую тайну, обучался в своей палатке приемам его искусства; плоды своих трудов он показал в Риме на площади у Каринской курии; у этого же фокусника он купил собаку и обезьяну и с августа до ноября беспрестанно упражнялся в фокусах, стараясь приобрести необходимую ловкость. Затем он тайком ушел из лагеря гладиаторов, на третий день пути снял свои доспехи, переоделся в одежду фокусника и малыми переходами, останавливаясь почти в каждом городе и в каждой деревне, Добрался до Рима, где ему предстояло выполнить поручение. Читатели видели, как ему пришлось неожиданно показать перед добрыми квиритами свое искусство. Теперь же последуем за отважным юношей. Пройдя по той улице, что огибала Палатин и вела к Большому цирку, он довольно скоро достиг курии Салиев, где за столами сидело великое множество людей разных сословий и положения; оттуда неслись веселые восклицания, шум и гам.

Любимой пищей во время сатурналий была свинина, из которой приготовлялись различные кушанья.

— Итак, да здравствует Сатурн! — кричал раб-каппадокиец огромного роста, сидевший за столом, около которого остановился Арторикс. — Да здравствует Сатурн и великолепные сосиски, приготовленные знаменитым трактирщиком Курионом! Никто не может с ним соперничать в приготовлении кушаний из свинины.

— Да избавят меня боги от тщеславия! — отвечал Курион, толстый, пухлый и кругленький человечек, принесший большое блюдо горячей колбасы, предназначенное для сидевших за соседним столом. — Но могу сказать без хвастовства, что таких колбас, вымени и потрохов, как в моем заведении, вы нигде не отведаете. Даже у самого Лукулла и Марка Красса так не едят, клянусь черными косами Юноны, покровительницы моего дома.

— Io, bona Saturnalia! — заорал какой-то захмелевший раб. Как будто выполняя обязанности предводителя пира, он встал и поднял чашу, наполненную вином.

— Io, io, bona Saturnalia! — закричали все сотрапезники раба, тоже поднявшись с мест, и все залпом выпили вино.

— Да окажут нам свое благоволение великие боги! — воскликнул каппадокиец, когда шум утих; он один продолжал стоять, когда все остальные снова сели на свои места.

— Пусть вернется золотой век Сатурна и исчезнет всякий след рабства на земле!

— Но тогда тебе уж не придется есть сосисок Куриона и пить это превосходное цекубское.

— Ну и что же! — воскликнул с негодованием раб. — Разве цекубское и фалернское так уж необходимы для жизни? Разве ключевая вода в моих родных горах не утоляет жажду свободного человека?

— Отличная вода… для омовений и купанья, — ответил с насмешкой другой раб. — Мне милее цекубское.

— И розги тюремщика! — добавил каппадокиец. — Эх, Гинезий, эх ты, афинский выродок! Как тебя унизило долголетнее рабство!

Остановившись, чтобы выпить чашу тускуланского, Арторикс прислушивался к разговору каппадокийца и грека.

— Ого! — воскликнул какой-то гражданин, обращаясь к каппадокийцу. — Ты, милейший Эдиок, под защитой сатурналий, кажется, ведешь пропаганду среди рабов в пользу Спартака!

— К Эребу проклятого гладиатора! — крикнул с возмущением какой-то патриций, услышав страшное имя.

— Пусть Минос в аду даст ему в неразлучные спутники всех эриний! — воскликнул тут же один из граждан.

— Будь он проклят! — закричали остальные шесть или семь сотрапезников каппадокийца.

— О доблестные, о храбрые! — произнес каппадокиец со спокойной иронией. — Стоит ли вам метать дротики в низкого, презренного гладиатора, когда он находится так далеко от вас?

— Клянусь богами, покровителями Рима, ты, подлый раб, осмеливаешься оскорблять нас, римских граждан! Выступаешь защитником гнусного варвара!

— Потише вы там! — сказал Эдиок. — Никого я не оскорбляю, и меньше всего вас, уважаемые патриции и граждане, тем более, что один из вас — мой господин. За Спартаком я не пойду, как не пошел до сих пор, потому что не верю в успех его дела, потому что против него — счастливая судьба Рима, любимого богами; но хоть я и не последовал за ним, я все же не считаю себя обязанным ненавидеть его и проклинать по вашему примеру: Спартак надеется завоевать свободу для себя и для своих собратьев, он взялся за оружие и отважно сражается против римских легионов. Я имею право говорить, что хочу, ведь священными обычаями сатурналий в эти три дня предоставлена полная свобода действий и слов.

В ответ на речи каппадокийца послышался громкий ропот неодобрения, а его господин сердито воскликнул:

— О, во имя белых повязок богини целомудрия, что мне привелось услышать!.. Ты меньше обидел бы меня, безумный раб, если бы обругал меня, мою жену, оскорбил честь моего дома!.. Проси, моли своих богов, чтобы я не вспомнил твоих нелепых речей, когда пройдут дни сатурналий!

— Защищает гладиатора! Каково!

— Превозносит его подлые деяния!

— Восхваляет подлого разбойника!

— Клянусь Кастором и Поллуксом!

— Клянусь Геркулесом!.. Это просто наглость!

— И как раз сегодня, именно сегодня, когда мы, как никогда, испытываем гибельные последствия его восстания! — воскликнул хозяин Эдиока. — Как раз теперь, когда по милости этого Спартака в Риме не осталось даже сотни, даже десятка гладиаторов. Некого нынче зарезать в цирке в честь бога Сатурна!

— Неужели? — печально и с удивлением воскликнули семь или восемь его сотрапезников.

— Клянусь Венерой Эрициной, покровительницей дома Фабиев, моей повелительницей, в этом году сатурналии будут праздноваться без гладиаторских боев.

— Вот беда! — насмешливо воскликнул про себя Арторикс, прихлебывая маленькими глотками тускуланское.

— А между тем, согласно древнему обычаю, всегда свято соблюдавшемуся, — сказал патриций, — Сатурну надо приносить человеческие жертвы: ведь Сатурн первоначально был божеством преисподней, а не тверди небесной, и его можно было умилостивить только человеческой кровью.

— Да испепелит Сатурн этого мерзкого гладиатора! Спартак — вот кто единственный виновник такого несчастья! — воскликнула свободнорожденная гражданка, сидевшая рядом с патрицием; лицо ее раскраснелось от возлияний цекубского.

— Нет, клянусь всеми богами, мы не допустим такого позора! — воскликнул патриций, вскочив с места. — Мы чтим бога Сатурна, и раз ему полагаются человеческие жертвы, он их получит. Я первый подам пример и отведу к жрецам одного раба для заклания на алтаре бога; найдутся и еще набожные люди, Рим недаром славится своим благочестием; они последуют моему примеру, и Сатурн так же, как и в прежние годы, получит человеческие жертвы.

— Да, но кто порадует нас любимым нашим зрелищем — боями гладиаторов?

— Кто, кто нас порадует? — воскликнула римлянка с глубоким сожалением и, подавив вздох, поспешила утешиться десятой чашей цекубского.

— Кто, кто нам предоставит любимое зрелище? — скорбно воскликнули все восемь сотрапезников.

На мгновение наступило молчание. Арторикс закрыл лицо руками, ему было стыдно при мысли, что и он также принадлежит к человеческой породе.

— Об этом позаботятся наши доблестные воины Луций Геллий Публикола и Гней Корнелий Лентул Клодиан, избранные консулами на будущий год. Весною они выступят против гладиатора, — сказал патриций, и глаза его сверкнули жестокой радостью. — У них будет две армии, почти тридцать тысяч солдат у каждого… Тогда посмотрим, клянусь Геркулесом Победителем, посмотрим, удастся ли этому варвару, похитителю скота, оказать сопротивление четырем консульским легионам, их вспомогательным частям и союзникам!