Тут можно думать что угодно. Каждый сам определяет нормы порядка и меру допущенности. Без сомнений, Нина была девушкой порядочной и скромной, разительно отличаясь от легкодоступных женщин, которых хватало во все времена. И это несмотря на всеобщее заблуждение, что в СССР секса не было. А люди, тогда откуда брались? Семьи как создавались? В инкубаторе, что ли?

— Было бы неплохо! — отозвался я. — А то от запаха дезинфекции и спирта, иногда голова кружиться начинает.

— Одна голова хорошо, а на туловище лучше! — вдруг отозвался кто-то с соседней кровати. — Две уже некрасиво.

— Лавров, юморист! — подняла голову медсестра. — Опять на шутки потянуло? Ему отдыхать надо, а он все шутить пытается…

— Да бока уже болят от этого вашего отдыха… — вздохнул тот.

За весьма небольшое время моего нахождения в госпитале, я уже успел познакомиться с несколькими ранеными товарищами по оружию. Лавров, до того как попал в Афганистан, состоял в клубе веселых и находчивых — отсюда было ясно, что человек с юмором даже раненый, на больничной койке нет-нет, да и пошутит на чем-нибудь.

Еще было двое студентов, отчисленных из института. Они сами пришли в военный комиссариат и попросились туда, где от них будет толк. Еще трое молодых парней, прямо после школы — учебка, затем сразу Афган. И таких большинство. Говорили, что можно было отказаться от того, что можно лететь в ДРА, но на самом деле во многих местах это проходило добровольно-принудительно. Особенно в отдельных учебных центрах.

По техническим причинам в госпитале не было разделения между солдатами и офицерами… Но так получилось, что офицеров в звании выше старшего лейтенанта в госпитале и не было. Правда, для старших офицеров было отдельное здание, но сейчас оно пустовало.

— Вот и договорились! Тогда до вечера! — скромно улыбнулась Ниночка. — Так, мне пора. Скоро обход будет, а я еще не всех обошла. Ох и влетит мне от Валерия Семеновича.

Она собрала обратно на металлический поднос материалы для перевязки, ножницы, антисептик, затем двинулась дальше, а я лег обратно на кровать.

Кстати, Нина откуда-то раздобыла мне мягкую подушку с перьями, а не тот деревянный пенек в наволочке, что изначально оказался на моей кровати. Вернее, подобные были на всех кроватях, за глаза их называли «периной». Спать на мягкой подушке не в пример удобнее и приятнее, чем на «перине». Про матрасы я вообще молчу — тонкие, жесткие, кое-где прохудившиеся. Но белье всегда свежее и чистое, спасибо старшей медсестре, что следила за этим.

Естественно, я заметил, что отношение медсестры Нины ко мне — особенное.

— Что, Громов… — раздался голос слева. — Ниночка наша на тебя глаз положила?

Это был лейтенант Грошин, из десантников.

— Видимо так.

— Колись, что же ты такое сделал? — приподнявшись на локте, произнес он. — Я тут уже три недели валяюсь, много кто к ней пытался клинья подбивать, да ни у кого не получилось. Она только с виду скромная, а сами и в морду дать может. Я узнавал, брат у нее летчиком был, а до этого спортом занимался. Сестру к жизни подготовил. Кто-то говорил, что она племянница начальника штаба, но это все чушь, слухи.

— Да ничего я не делал… — я невозмутимо пожал плечами, открыл тумбочку и вытащил оттуда сборник повестей, где была самая известная работа братьев Стругацких «Пикник на обочине». За все время, сколько себя помню, перечитывал ее уже, наверное, раз десятый…

Сухов и Кикоть вернулись с обеда минут через сорок.

Под дверью в кабинет майора, стоял ефрейтор, в новенькой «Афганке».

— О, посыльный! — заметил бойца Сухов. — Давно стоишь?

— Минут пятнадцать, товарищ майор! — отрапортовал тот. — Вам конверт!

И верно, в кожаном планшете у ефрейтора оказался конверт, из плотной желтой бумаги.

— Что это?

— Только что доставили. Спецпочтой.

— Любопытно! — заметил майор Кикоть.

— Ну, давай сюда! — Сухов забрал у ефрейтора конверт, быстро расписался за получение. — Все, боец, свободен!

Посыльный козырнул, затем развернулся и двинулся прочь. Не прошло и тридцати секунд, как тот скрылся из виду. Оба чекиста вошли в кабинет, закрыли дверь.

— Сейчас посмотрим, что тут нам принесли… — задумчиво произнес хозяин кабинета, специальным ножом для бумаг вскрывая конверт.

Внутри оказались две черно-белые фотографии, листы бумаги. От взгляда Виктора Викторовича не укрылось, что один из сложенных вчетверо листков, был в темных пятнах крови и вообще, отличался по цвету. Лев Геннадьевич нахмурился, просматривая и читая документы. Когда же он дошел до листа помеченного кровью, то ненадолго завис.

— Так… Хм! Ну надо же!

— Что-то важное? — спустя несколько секунд, поинтересовался майор Кикоть, когда Сухой закончил читать.

— Можно сказать и так… — медленно пробормотал тот. — Хм… Даже не знаю! Витя, взгляни-ка! Что скажешь?

Сухой протянул ему лист бумаги.

Это оказался специальный бланк для телеграмм, но не советского образца. Бумага была слишком белой, и другого качества. На самом бланке имелись какие-то печати, был оформлен текст. Причем текст был на иностранном языке.

Само собой, многие сотрудники военной контрразведки КГБ СССР, более-менее владели языками, в особенности английским. Поэтому, чтобы понять общую суть, Виктору не пришлось долго возиться.

— О, как! — выдал он, подняв брови. — Это откуда такое?

— Коллеги, по соседству прислали. В Асадабаде, на востоке Афганистана, пару дней назад эскадрилья Ми-24 вытащила с территории Пакистана группу спецназа ГРУ. Все израненные, но живые. Их вытащили прямо из боя, буквально чудом. Судя по фото и донесению, один из них был в американской военной форме… Вот, на фото видно. Этот бланк был в кителе.

— А ну-ка… — Кикоть взял фотографию и окинув ее ленивым взглядом, вдруг застыл. Затем напряженно выдохнул.

Майор не поверил своим глазам, посмотрел еще раз. Ошибки быть не могло, на ней был изображен Максим Громов, лежащий на кровати. Без сознания. А рядом, бесформенной кучей, лежала рваная униформа армии США и этот самый лист с пятнами крови. — Очень интересно!

В модуль к медсестре я пришел уже после десяти вечера.

Пришел я не на костылях, а с помощью трости, которую мне принесла все та же Ниночка. Перелома-то у меня не было, только повреждения мягких тканей, а потому можно было обойтись и так.

Рана быстро заживала, все тщательно обрабатывалось и плотно забинтовано. Благо и идти далеко было не нужно — только выйти из общей палаты, пройти по коридору метров двадцать и спуститься по короткой лестнице. Справа от выхода шла дорожка, которая на первом же повороте направо, как раз и вела к жилым модулям, коих тут было около двух десятков. Номер модуля нашел без проблем. Тем более, его из окна нашей палаты было видно.

Конечно же, высокопоставленные офицеры, начиная от подполковника, в таких местах не проживали. Слишком тесно. Не их уровень. Впрочем, в СССР и офицеры были иной закалки, спокойно могли спать на грязном матрасе, вместе со своими бойцами. И ничего. Попробуй сейчас генерала положи в общей палатке, ага…

Жилой модуль был достаточно компактный. По сути, тот же вагончик. Только более-менее приспособленный под нужды военных. Из некоторых достали аппаратуру связи, технику и вот — пожалуйста. Все необходимое есть. Для женщин, конечно, не очень подходит, но в условиях военного времени нормально. Жаловаться не принято. Тем более, гражданских лиц отправляли только по желанию, добровольно.

Сейчас от такого стандарта жилых модулей недалеко ушли. С подобным я сталкивался много раз. Например, в той же Сирийско-Арабской Республике, когда армия России уже укрепилась в ряде западных провинций к концу две тысяча семнадцатого года, на главной базе в «Химках» было принято решение установить так называемые КимБы.

Негласно, конечно же. За глаза их называли комнатами имени Булгакова — те же вагончики, но более благоустроенные, с увеличенной внутренней площадью и без лишнего ненужного барахла. А главное, с кондиционерами.