Режим целенаправленно формировал слой своих привилегированных сторонников. Многочисленные выдвиженцы и руководящие работники разных уровней получали высокий социальный статус и значительные материальные блага. Пережив массовые чистки второй половины 1930-х годов, советский номенклатурный корпус стабилизировался. Репрессии против чиновников в послевоенный период были скорее исключением, чем правилом. Более того, как показывают документы, накануне смерти Сталина руководящие работники обладали фактической судебной неприкосновенностью. Обязательное согласование любых санкций против членов партии с руководством партийных комитетов вело к фактическому раздвоению правовой системы, о которой генеральный прокурор СССР в докладной записке в ЦК ВКП(б) незадолго до смерти Сталина писал так: «На самом деле существует два уголовных кодекса, один для коммунистов и другой для остальных. Есть много примеров, когда за одно и то же преступление члены партии остаются на свободе, а беспартийные попадают в тюрьму»[925]. Фактическое разделение юстиции по сословному принципу стало следствием корпоративной номенклатурной морали, которая допускала терпимое отношение к злоупотреблениям в своей среде и право сильного.
По своему статусу к чиновникам огромного партийно-государственного аппарата приближалась категория «лучших людей страны». Ее выделяли внутри каждого социального слоя или профессиональной группы – среди рабочих, крестьян, писателей, художников, ученых и т. д. Наиболее известный пример этой социальной инженерии – так называемые «стахановцы», не всегда реальные передовики производства, «маяки» и символы «народности» советского режима. Занимая промежуточное положение между рядовыми гражданами и чиновниками, стахановцы быстро усваивали систему ценностей последних, даже если формально оставались на своих первоначальных профессиональных позициях. Они выполняли представительские функции, лоббировали интересы своих предприятий и регионов, пользовались немалыми материальными привилегиями и т. п. Ярким и достаточно типичным представителем этой группы был родоначальник движения, шахтер А. Г. Стаханов, которого Сталин знал лично и поддерживал. Войдя во вкус «номенклатурной» жизни, Стаханов без стеснения бомбардировал Сталина просьбами о благах и льготах:
Иосиф Виссарионович! Дайте мне хорошую машину, я оправдаю Ваше доверие. Скоро 10 лет стахановского движения, я еду в Донбасс и еще раз покажу, как нужно работать. Сколько раз и к кому только я ни обращался, все дают какую-нибудь трофейную разбитую коробку, а если бы дали один раз, да хорошую, я бы и не приставал больше […] Вот еще насчет квартиры. Я живу в Доме Правительства 9 лет, и ни до войны, ни во время войны не могу допроситься сделать ремонт. Стены грязные, мебель потрепана, разломана […] а кое-кому обивают стены шелком по два раза в месяц и мебель ставят всевозможную. Это неправильно, я прошу сделать ремонт и заменить мебель, чтобы не стыдно было пригласить в квартиру к себе людей[926].
Перераспределение благ и преимуществ в пользу социальной верхушки было частью политики приоритетного развития городов, прежде всего крупных. Форсированная индустриализация и милитаризация стремительно увеличивали разрыв в уровне жизни и социальном статусе крестьянского большинства и городского меньшинства[927]. Многие горожане, прежде всего жители столиц и крупных промышленных центров, были относительно привилегированной и высокооплачиваемой группой. В голодные годы они недоедали, но не умирали, как крестьяне, поскольку снабжались государственными пайками. В отличие от крестьян они имели паспорта и относительную свободу передвижения. В городе были лучше развиты медицина, культура и образование. В столичных магазинах, куда направлялась значительная часть потребительских товаров, можно было что-то купить и даже выбрать[928]. Более доступные горожанам учебные заведения и высокооплачиваемые рабочие места открывали перед ними сравнительно широкие возможности. В интересах жителей столичных и крупных промышленных центров проводилась денежная реформа, снижение цен в государственной торговле и увеличение налогов на крестьянские хозяйства. Эти меры заставляли крестьян, нуждавшихся в наличных деньгах, продавать за бесценок продукцию своих подсобных хозяйств на городских рынках. Сталин, судя по всему, вполне осознавал социальные последствия такого экономического курса. На этот счет имеются очень правдоподобные свидетельства А. И. Микояна, который в силу должностных обязанностей занимался вопросами торговли:
Я говорил, что нельзя снижать цены на мясо и сливочное масло, на белый хлеб, во-первых, потому, что этого у нас не хватает, и, во-вторых, отразится на закупочных ценах, что отрицательно скажется на производстве этих продуктов, а при нехватке этих товаров да при таком снижении цен будут огромные очереди, а это приведет к спекуляции: ведь рабочие не смогут днем в магазин пойти, значит, товары будут скупать спекулянты […] Но Сталин настаивал, говоря, что это нужно сделать в интересах интеллигенции[929].
Микоян достаточно точно прогнозировал реальный эффект от политизированного снижения цен: дефицит товаров, очереди, теневой рынок. Однако вполне ясны и расчеты Сталина. Он думал о тех привилегированных слоях населения в крупных городах, на которые в значительной мере опирался режим. Даже средние горожане благодаря государственной политике перераспределения ресурсов были во много раз богаче крестьян. Ярким отражением этого неравенства являлись молодые крестьянки, массами нанимавшиеся домработницами в городские семьи практически за хлеб и угол. Очевидно, что восприятие действительности у городского меньшинства и сельского большинства различалось. Однако получилось так, что именно горожане – те, кто активно писал воспоминания и дневники, – оказали непропорциональное воздействие на современные представления о сталинской повседневности.
Еще одной причиной социальной стабильности и поддержки диктатуры был фактор войны. Память об ужасах Первой мировой и гражданской войн, победа над нацизмом, оплаченная двадцатью семью миллионами жизней, страхи перед третьей мировой атомной войной – все это оказывало огромное воздействие на мировосприятие миллионов людей, причем не только в СССР. Сталинская власть для многих выступала в образе спасителя мира от страшного врага. Победа 1945 г. на десятилетия вперед, вплоть до наших дней, служила важнейшей основой легитимности сталинского и послесталинского режимов[930].
Перечисление благоприятных для сталинской системы исторических обстоятельств можно продолжать. Однако все они даже в сочетании с перманентными репрессиями не могли полностью подавить социальные противоречия и массовое недовольство. С самого начала власть большевиков как радикальной революционной партии опиралась на жесткое разделение общества и подавление вплоть до физического уничтожения той его части, которая по рождению и социальной сути считалась враждебной социализму[931]. Сталинская революция сверху придала этим чисткам сильнейший импульс. К бывшим дворянам, буржуазии, офицерам, царским чиновникам и т. п., стигматизированным после 1917 г., добавилась огромная масса основного населения страны – крестьян. Многие из них в ходе коллективизации были объявлены «кулаками», расстреляны, высланы или изгнаны из родных деревень. Осознавая наличие «обиженных» и «врагов», порожденных этой политикой, диктатура усиливала профилактические чистки, что особенно ярко проявилось в 1937–1938 гг. Репрессии порождали репрессии. К концу сталинского правления значительная часть, если не большинство, граждан СССР в разные периоды своей жизни подвергались арестам, заключению в лагеря, депортациям или другим более мягким дискриминационным мерам.
925
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 37. Д. 4668. Л. 126. См. подробнее: Gorlizki Y. Political reform and local party interventions under Khrushchev // ed. by P. H. Solomon. Reforming Justice in Russia, 1864–1996. New York, London, 1997. P. 259–260.
926
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 891. Л. 128; Исторический архив. 2001. № 4. С. 11–14 (публикация А. А. Данилова). Письмо Стаханова Сталину, май 1945 г. См. аналогичные письма Стаханова на имя Молотова за довоенные годы: ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 82. Д. 108. Л. 145; Д. 120. Л. 74.
927
Официально к началу 1953 г. в городах числилось свыше 40 % населения страны. Однако нужно иметь в виду, что значительная их часть были жителями малых городов и поселков, приближающихся по своему уровню жизни к крестьянам.
928
В 1952 г. из 443 тыс. тонн рыночного фонда мяса, предназначенного для реализации через государственную и кооперативную торговлю по СССР в целом, 110 тыс. тонн были направлены в Москву и 57,4 тыс. тонн в Ленинград (ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 87. Д. 1162. Л. 171).
929
Микоян А. И. Так было. С. 355.
930
Weiner A. Making Sense of War: The Second World War and the Fate of the Bolshevik Revolution. Princeton, 2000.
931
Смирнова Т. М. «Бывшие люди» Советской России. Стратегии выживания и пути интеграции. 1917–1936 гг. М., 2003; Alexopoulos G. Stalin’s Outcasts. Aliens, Citizens, and the Soviet State. 1926–1936. Ithaca, London, 2003.