Без особого труда большое количество «странностей» и неадекватных реакций в политических действиях Сталина могут назвать и историки. Однако историки не врачи. Они предпочитают заниматься более понятными им историческими фактами и процессами, не забывая, конечно, о возможных болезнях своих героев, но и не придавая им первостепенное значение.

Вечером 21 июня военные руководители в Москве получили доклад: фельдфебель немецкой армии перешел границу и сообщил, что утром начнется наступление[545]. Информация была срочно доложена Сталину. У Сталина собрались военные и члены Политбюро. Решали, что делать. Нарком обороны С. К. Тимошенко[546] и начальник генерального штаба Г. К. Жуков[547], как он сам утверждал в своих мемуарах, просили принять директиву о приведении войск в боевую готовность. Сталин сомневался: «А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт?» Выслушав предложения военных, он заявил: «Такую директиву сейчас давать преждевременно – может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений». Сталинский приказ был передан в войска вскоре после полуночи.

Тревожные новости с границы еще некоторое время обсуждались Сталиным и членами Политбюро. Утомившись, советские лидеры разошлись около 3 часов ночи. Однако уже очень скоро Сталину позвонил Жуков с сообщением о начале войны. Сталин спал. Начальник охраны после недолгих пререканий с Жуковым пошел будить хозяина:

Из мемуаров Жукова можно понять, что Сталин так и не дал разрешение на ответные действия. Он только вызвал Жукова и Тимошенко в Кремль. Однако в 1956 г. Жуков сообщал еще одну важную деталь этого телефонного разговора – деталь, которая исчезла из последующих воспоминаний. Сталин якобы уже по телефону дал первое распоряжение войскам: «Это провокация немецких военных. Огня не открывать, чтобы не развязать более широких действий»[549]. В принципе такой приказ Сталина не выглядит невозможным.

Жуков утверждал, что в 4 часа 30 минут утра он вместе с Тимошенко приехал в кабинет Сталина, где уже собрались «вызванные члены Политбюро». Это сообщение противоречит журналу регистрации посетителей кабинета Сталина, в котором первый визит Тимошенко и Жукова 22 июня зафиксирован в 5 часов 45 минут[550]. Однако этому есть логичное объяснение. Скорее всего, встреча в 4 часа 30 минут состоялась не в кабинете Сталина, а в его кремлевской квартире недалеко от кабинета. Сталин выслушал доклад военных и вновь высказал сомнение: «Не провокация ли это немецких генералов? […] Гитлер наверняка не знает об этом». Чтобы прояснить ситуацию, Сталин поручил Молотову встретиться с германским послом Шуленбургом[551]. По словам Жукова, он и Тимошенко просили Сталина дать приказ о контрударах по противнику. Однако Сталин велел ждать возвращения Молотова.

Идеи о провокации, заговоре немецких генералов, неведении Гитлера вполне соответствовали сталинскому образу мыслей. Дополнительным подтверждением того, что советские лидеры действительно питали серьезные иллюзии относительно Гитлера, было поведение Молотова на встрече с Шуленбургом. Она началась в 5 часов 30 минут утра. По поручению своего правительства Шуленбург зачитал Молотову короткую ноту: «Ввиду нетерпимой далее угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной армии, германское правительство считает себя вынужденным принять военные контрмеры». Реакция Молотова свидетельствовала скорее о его непонимании реальной ситуации. Он начал оспаривать заявления о концентрации советских войск и в заключение произнес почти отчаянную фразу: «Для чего Германия заключала пакт о ненападении, когда так легко его порвала?»[552] Молотов убеждал Шуленбурга в невиновности СССР и вероломстве Германии, хотя должен был понимать, что от Шуленбурга ровным счетом ничего не зависело. Это было все равно что объясняться с почтальоном, принесшим дурную весть.

Встреча Молотова с Шуленбургом происходила прямо в Кремле. Она закончилась через четверть часа, и в 5 часов 45 минут Молотов вместе с Берией, Мехлисом[553], Тимошенко и Жуковым прошел в кабинет Сталина[554]. По словам Жукова, услышав сообщение Молотова об объявлении немцами войны, Сталин «молча опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная, тягостная пауза». Сталин согласился дать директиву об уничтожении вторгшегося врага и добавил: «Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу»[555]. Такая директива была отправлена в войска в 7 часов 15 минут, почти через четыре часа после начала войны[556]. Это явно говорит о том, что высшее руководство страны не вполне понимало реальную обстановку. Сталин не подписывал директиву. Она ушла за подписями Тимошенко, Маленкова и Жукова.

В последующие часы Сталин совещался с соратниками по разным вопросам. Важным было решение о способе оповещения страны о начале войны. Речь шла не просто о формальном правительственном сообщении, а о программе действий, об изложении основных политических лозунгов и перспектив. Соратники Сталина не сомневались, что с таким обращением к народу должен был выступить Сталин. Однако он отказался, и выступать пришлось Молотову. Конечно, Сталин хорошо осознавал политические минусы такого решения. Но дело в том, что он просто не знал, что сказать. Ситуация была непонятной. Сталин решил ждать. В своем обращении Молотов объявил о начале войны, подчеркнул, что речь идет об агрессии Германии, и выразил уверенность в победе. Знаменитые заключительные слова «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!» стали лозунгами этой страшной войны.

В архиве сохранился один из вариантов выступления Молотова, написанный и исправленный рукой самого Молотова[557]. По сравнению с первоначальным проектом выступление Молотова было дополнено несколькими фразами, в том числе упоминаниями о Сталине. Появилась вступительное разъяснение: «Советское правительство и его глава тов. Сталин поручили мне сделать следующее заявление». В заключительную часть был вписан абзац с призывом к народу «сплотить свои ряды» вокруг партии, правительства и «нашего великого вождя тов. Сталина». Привычные фразы о Сталине были призваны предупредить нежелательные сомнения и слухи, которые могло вызвать его молчание.