9 октября 1942 г. Политбюро утвердило решение «Об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной армии»[681]. Бывшие комиссары назначались заместителями командиров по политической части, т. е. отныне занимали по отношению к ним подчиненное положение. Более того, армейским офицерам предоставлялись дополнительные преимущества. В тот же день, 9 октября 1942 г., Сталин подписал директиву о выделении ординарцев для командиров всех армейских подразделений, от взвода до дивизии. В обязанности ординарцев входило «обслуживание личных бытовых нужд и выполнение служебных поручений командного состава»[682]. В январе 1943 г. в Красной армии были введены погоны, несколько десятилетий после 1917 года считавшиеся отличительным знаком враждебной революции царской армии. Учреждались новые маршальские звания по родам войск для высшего командного состава и т. д. Введение единоначалия, награды, новые звания отражали процесс постепенного укрепления позиций офицерского и генеральского корпусов Красной армии. Реальности войны заставляли Сталина в большей степени полагаться на военную элиту. Тем более что сами генералы и офицеры приобретали все больший боевой опыт.

Второй этап войны был отмечен поворотом в отношениях Сталина с высшими военными структурами, прежде всего с Генеральным штабом. «Надо сказать, что в начале войны Генеральный штаб был растащен и, собственно говоря, его работу нельзя было назвать нормальной […] Сталин в начале войны разогнал Генеральный штаб», – заявлял Василевский[683]. Это означало, что многие решения Сталин фактически принимал единолично, без проработки в Генштабе. Поворот, по свидетельству Василевского, произошел только в сентябре 1942 г.[684] К осени 1943 г. выработался регулярный график взаимодействия Сталина и Генштаба. В начале своего рабочего дня, в 10–11 часов утра, Сталин по телефону выслушивал первый доклад Генерального штаба о положении на фронтах. В 16–17 часов следовал второй промежуточный доклад о положении за первую половину дня. Ближе к полуночи руководители Генштаба лично ехали к Сталину с итоговым докладом за сутки. На этих встречах в кремлевском кабинете или на даче после изучения обстановки на фронтах по картам принимались директивы войскам и другие решения. Участниками заседаний нередко были также члены Политбюро, руководители различных военных и гражданских структур. В случае необходимости руководители Генштаба ездили к Сталину несколько раз в сутки[685]. Такая регулярная процедура позволяла гораздо эффективнее управлять армией.

Помимо докладов Генштаба, у Сталина собирались многочисленные заседания с участием военных и гражданских руководителей. Командующие фронтами могли присылать оценки и планы заочно. Однако часто их ненадолго вызывали в Москву. Несмотря на то, что мнение Сталина была решающим, на многих заседаниях шло живое обсуждение проблем и возникали споры. Это касалось как планирования общих кампаний, так и относительно частных вопросов. Когда ситуация на фронтах стала улучшаться, обстановка совещаний у Сталина начала становиться более спокойной и деловой. Это нашло отражение даже в размеренном ритуале этих мероприятий, свидетельства о котором оставили очевидцы. Сталин выслушивал доклады на ногах, передвигаясь по кабинету. Это как бы уравнивало его с военными докладчиками, которые тоже стояли. Сталин много курил, но курить без специального разрешения могли и другие. На столе лежали коробки с папиросами. Члены высшего советского руководства сидели за столом и не вмешивались в обсуждение до тех пор, пока их не спрашивал Сталин[686]. Сталин проявлял заметную лояльность в отношении военачальников, реже диктовал им свои условия, меньше вмешивался в оперативные решения:

То, что Сталин стал спокойнее и лояльнее, связано с тем, что он теперь чувствовал себя гораздо более уверенно в роли военного руководителя. В ходе войны он приобрел огромный опыт – и положительный, и отрицательный. «После Сталинградской и особенно Курской битв он поднялся до вершин стратегического руководства. Теперь Сталин мыслит категориями современной войны, хорошо разбирается во всех вопросах подготовки и проведения операций» – это мнение маршала Василевского[689] было типичным для советских военачальников, работавших со Сталиным во время войны.

Сосредоточенность Сталина на руководстве фронтом не позволяла ему столь же детально вникать в иные дела. Оперативное руководство многими сферами социально-экономической жизни выводилось из-под жесткого контроля со стороны диктатора. Разделение полномочий между структурами власти получило новый импульс во время войны. Высшей инстанцией в системе военной диктатуры были либо сам Сталин, единолично принимавший решения, либо регулярные совещания под его руководством. Участниками совещаний, проводившихся в кремлевском кабинете Сталина или на его даче, были военные руководители и ближайшие соратники вождя. Строго говоря, эти заседания не имели четкой институциональной принадлежности. Их можно было назвать заседаниями Политбюро, ГКО или Ставки Верховного главнокомандования. Решения, принимаемые на таких заседаниях, или решения, утверждаемые единолично Сталиным, в зависимости от содержания оформлялись и рассылались исполнителям от имени какой-нибудь из высших структур – как постановления Политбюро, ГКО, СНК или приказы Ставки. Вместе с тем значительная часть вопросов оперативного руководства страной, в том числе военной экономикой, решались без непосредственного участия Сталина. Например, Молотов курировал работу Совнаркома и его руководящих органов – Комиссии Бюро СНК по текущим делам, а затем Бюро СНК[690]. В декабре 1942 г. для управления транспортом и отраслями промышленности, работавшими на нужды фронта, было создано Оперативное бюро ГКО[691]. Сначала его возглавил Молотов, а на завершающем этапе войны, с мая 1944 г., Берия[692]. В эти органы оперативного руководства входили члены Политбюро и ГКО. Собираясь вместе, они имели возможность быстро принимать решения. На утверждение Сталину посылали далеко не все постановления, согласованные на таких заседаниях.

Помимо участия в работе коллективных органов высшей власти, каждый из сталинских соратников огромное количество «своих» вопросов решал самостоятельно. В ходе войны дальнейшее развитие получила система кураторства. Так, в феврале 1942 г. было намечено следующее распределение обязанностей между членами ГКО: Молотов контролировал производство танков, Маленков – самолетов, Берия – самолетов (совместно с Маленковым), вооружения и минометов, Вознесенский – боеприпасов, Микоян отвечал за снабжение армии продовольствием и обмундированием и т. д.[693] Со временем эти полномочия менялись. Однако чем бы ни занимались высшие советские лидеры, в экстремальных условиях войны силой обстоятельств они получали значительную административную самостоятельность. У Сталина не было ни времени, ни желания ломать эту систему, которая давала очевидные результаты.