— Никуда я не уйду, и ты не имеешь права выгонять меня.

Спорить с ней было трудно. Это была женщина резкая, суровая. Я подумал, что на неё можно положиться — не подведёт — и разрешил ей остаться.

Мы действовали совместно с учебным батальоном танкистов. Сначала сидели в обороне, ожидая наступления немцев из-за Мечетки, но противник атаковывал нас только с воздуха. Тут мы понесли первые потери. При разрыве бомб, упавших в садик, где были наши окопы, погибли Николай Жеряков и рабочий листопрокатного цеха Федор Комчаров. Несколько человек было ранено, их пришлось отправить в госпиталь. Убитых мы похоронили тут же, в садике.

Противник укрепился за Мокрой Мечеткой в хуторе Мелиоративный, у дороги на Дубовку, и, видимо, поджидал подкреплений. Утром 25 августа мы получили танковые пулемёты, и нам приказали перейти Мечетку и занять рубеж для наступления на хутор.

Рабочие-бойцы Сталинградского Тракторного завода заняли оборонительный рубеж у заводских стен.

Командиры рот Семенов, Мордвинов, политруки Петельский и Едкин провели беседы в своих подразделениях, объяснили задачу, показали маршрут движения, и бойцы двинулись вперёд. Наступление поддерживалось с Тракторного огнём нескольких танков и пулемётной ротой. За Мечеткой батальон сосредоточивался в ложбине. Минут пятнадцать мы ждали сигнала атаки.

Бойцам не терпелось увидеть врага, притаившегося в хуторе. Они выползали на бугорок, выглядывали из-за него, оживленно передавали друг другу свои наблюдения:

— Забегали фрицы, засуетились.

Я по близорукости своей не видел немцев. Но хуторок был маленький — несколько построек — и мне тоже казалось, что немцев там немного и мы их легко выбьем оттуда.

Взвилась ракета, и, поднявшись во весь рост, бойцы побежали цепью. Правый фланг вёл Позднышев, левый — я.

Противник открыл из хутора сильный огонь. Упал, раненный в грудь навылет, политрук Едкин, ещё несколько бойцов, но батальон быстро продвигался вперёд. Только в середине цепи произошла какая-то заминка. Я бросился туда и увидел Ольгу Ковалеву, стоявшую возле залегшего в лощинке пулемётного расчёта. Размахивая рукой, она что-то доказывала пулемётчикам, чего-то требовала от них.

Дело было вот в чём. Пулемёты мы получили прямо с заводского склада. Перед наступлением не хватило времени, чтобы разобрать их и как следует протереть. А в этот день был очень сильный ветер с песчаной пылью — «сталинградский дождь», как говорят у нас. Густо смазанные пулемёты быстро забило песком, и они стали отказывать в работе. Ребята, с которыми спорила Ольга, залегли, чтобы разобрать пулемёт и протереть его.

Ольга добивалась, чтобы они вернулись в цепь. Она была возмущена, что ребята, имея винтовки, возятся с неисправным пулемётом, доказывала им, что они не имеют права отставать от товарищей, что сначала надо взять хутор, а потом уже приводить в порядок пулемёт. В пылу возмущения Ольга, должно быть, забыла, что стоит под огнём противника; похоже было, что это происходит не на поле боя, а в цехе. Она командовала тут, как у себя в бригаде, у мартеновской печи.

Должно быть, оттого, что поле, по которому мы наступали, у самого завода, все хорошо знали, бойцы чувствовали себя здесь полными хозяевами и их сначала трудно было заставить маскироваться, делать перебежки. Люди бежали, не пригибаясь, в перегонки, стремясь как можно скорее добраться до противника, точно были уверены, что как только они доберутся до него, дело будет кончено.

Потом мы слыхали, что немцы не сразу поняли, кто это идёт на них в атаку. И одежда наша их смутила — очень пёстрая: кто в шлеме, кто в кепке, кто вовсе без головного убора, а особенно, должно быть, их поразило то, что мы издалека поднялись в атаку, когда надо было ещё передвигаться перебежками. Они вообразили, что это моряки на них несутся, и начали уже было отступать. Мы видели, как немцы бежали к роще, что за хутором, но к этой роще уже подходили истребители-тракторозаводцы, наступавшие навстречу нашему левому флангу, и немцы, возвращаясь назад, метались по хутору. Вдруг с правой окраины хутора нам стали давать сигналы прекратить огонь. Мы не понимали, в чём дело, и продолжали стрелять с хода, пока к нам не прибежал связной тракторозаводцев, сообщивший, что правая сторона хутора уже занята их батальоном. Тогда по цепи была передана команда взять левее.

Наш левый фланг был уже у самого хутора, но немцы оправились и, отбив тракторозаводцев, обрушились на нас сильнейшим миномётным огнем. Часть наших бойцов задержалась у дороги, идущей на Дубовку. Здесь стояло два подбитых танка. Это были танки учебного батальона. Накануне танкисты, как обычно, вышли сюда на полевые занятия. Увидев какие-то машины, появившиеся на бугре, они решили, что это их условный «противник». А это оказался самый настоящий противник. Оба танка были подбиты раньше, чем их экипажи поняли свою ошибку.

Подбитые танки послужили для нас хорошим укрытием. Часть бойцов, залегших за танками, вела огонь по возвращавшимся из рощи немцам, а часть ворвалась в хутор.

В центре цепи продвигалось отделение помощника мастера мартена № 1 Кузьмина, в составе которого была Ольга Ковалева. Она заметила немецкого автоматчика, стрелявшего с чердака одной хаты, и стала подползать к нему, маскируясь в высохшей траве. Потом я потерял ее из виду, так как бежавший рядом со мной командир взвода Юшин упал, раненный в грудь, на середине дороги и мне надо было оказать ему помощь — оттащить в укрытие. Там лежали пустые бочки из-под керосина. Только я оттащил за них Юшина, как на дворе хутора был убит пулемётчик Орлов. От меня до него было всего метров десять, но все мои попытки подползти к нему, чтобы взять его пулемёт, оказались тщетными. Это расстояние простреливалось немецкими автоматчиками, они не подпускали меня к убитому.

Мы потеряли уже много товарищей, а миномётный огонь всё усиливался. Поэтому я приказал бойцам отползти метров на сто от хутора, в зелёную посадку. Убедившись, что все раненые вынесены, я тоже стал отползать. Чтобы не выпускать из глаз противника — больше всего мы боялись попасть живыми в руки немцев, — я отползал, пятясь, и вот чувствую, что ноги во что-то упираются. Это была Ольга Ковалева. Она лежала убитая, ничком, раскинув руки. Косынка с головы слетела, ветер растрепал волосы, у правой вытянутой руки — винтовка, у левой — выроненная граната, лицо окровавленное, левый глаз выбит. Видно было, что она упала, когда бежала вперёд.

Немцы перебегали двор хутора в нескольких десятках метров от меня. Я успел только взять винтовку и гранату Ольги, чтобы сохранить на вечную память об этой мужественной женщине, не уступившей своего права защищать родной город. Неподалеку от Ковалевой лежал убитый командир ее отделения Александр Кузьмин.

В этом же бою погиб и командир батальона Позднышев. Не увидев меня среди бойцов, отступивших в зелёную посадку, он подумал, что, может быть, я лежу раненый и меня не заметили среди убитых, решил меня спасти и пополз с двумя бойцами обратно к хутору. Я не встретил его. Он был убит, когда осматривал трупы, разыскивая меня.

Ночь мы провели в обороне. Нас осталось всего сорок три человека. Меньше половины… На следующий день на наш участок прибыло два танка, и мы опять пошли в атаку. Танкисты, молодые, азартные ребята, вырвались вперёд. Немцы отрезали нас от них миномётным огнем и стали бить по танкам. Им тоже пришлось вернуться, не дойдя до хутора. После этого нам приказано было больше в атаку не ходить, держать оборону. Наша численность уменьшилась до 34 бойцов.

С часа на час мы ожидали атаки со стороны противника, но почему-то противник не шёл в атаку. Ночью бойцы Лодянов и Сисеров вызвались пойти в разведку. Вернувшись, они сообщили, что немцы зарываются в землю, рубят лес, строят блиндажи, землянки, указали танкистам места, где ведутся эти работы, и танкисты по этим местам дали огонь.