Одних провожали мы, а других встречали — много новых жителей в Сталинграде появилось. Их родные места еще были заняты немцами, так вот они именно Сталинград выбрали себе местом жительства. Помню я, рассказывал мне один инвалид Отечественной войны, что долго он задумывался над тем, куда бы ему из госпиталя поехать. Какой бы город он ни назвал, ему бы туда литер выписали. Так вот он и назвал Сталинград.

Новые сталинградцы начинали здесь свою жизнь и в палатках, и в землянках; испытывали всяческие неудобства и лишения, но все говорили одно и то же: нас теперь в другие места не заманишь.

Стали мы с мамой много писем с фронтов получать. Приходили треугольнички и из госпиталей и из далёких тыловых городов; сообщали нам бойцы о наградах, о встречах с родными; просили не забывать о могилах своих друзей, похороненных у берега Волги.

Мама моя, как только весна наступила, взяла лопатку, насыпала в корзинку жёлтого песку и пошла подправлять дорогие могилки бойцов. Эго у неё теперь стало первой обязанностью. Так обходит она весь берег, от одной могилки к другой: где ограду подправит, где холмик цветами украсит, а у могилы, где моряки похоронены, посадила мама несколько деревьев.

О чём только в письмах ни спрашивали: подняли ли на Набережной памятник летчику Хользунову? Ходят ли трамваи? Какие пьесы у нас в театре идут? Сколько новых домов отстроили?

Пробираясь к Сталинграду, на одной из станций, в толпе, я встретил Александра Васильевича Степанова. Как я ему тогда обрадовался! Мы не виделись больше полугода с того дня, как Степанова, комиссара танковой бригады народного ополчения, раненного осколком на площади Тракторного завода, рабочие унесли к Волге и на пароходике «Кировец» отправили на левый берег. Тогда Степанов тяжело страдал от боли. Он лежал на гамаке, подвешенном на носу парохода. А вот теперь он стоял передо мной — осунувшийся, но сохранивший свою военную выправку.

— Ох, скорей, скорей бы добраться нам в Сталинград. Медленно, медленно едем мы, Павел Романович. Только в Сталинграде я как следует поправлюсь; надоело мне лежать в госпиталях, вдалеке от родного города и завода. Как там сейчас?

Когда мы стояли на платформе и договаривались, как будем дальше вместе продолжать путь, раздался голос, который заставил нас обернуться.

Мы увидели на буферах между вагонами проходящего поезда человека, одной рукой державшегося за тормоз, а другой — махавшего нам.

— Э, друзья, до скорого свидания в Сталинграде! — кричал он.

Мы сразу узнали нашего Ивана Москвичева, начальника сборки танков, и долго смотрели ему вслед. Повезло же нашему москвичу, — так мы называли всегда товарища Москвичева. Нам не удастся его обогнать. Какой он счастливый, раньше нас прибудет на завод! А ведь там уже, должно быть, жизнь кипит, как в улье. Со всех сторон — и из Сибири и из Урала спешат к Волге наши люди.

Не успели мы повернуть за угол вокзала, как натолкнулись на другого нашего тракторозаводца. Это был Алексей Петрович Чернов, начальник металлснаба завода. Он был на костылях — ещё не вполне оправился после ранения, полученного в Сталинграде. Мы обнялись. Теперь уже возвращались не в одиночку, а целой группой: вместе ходили к коменданту, стояли в очередях, поддерживали друг друга во время посадки и под стук колёс без конца говорили о Сталинграде, вспоминали погибшего Николая Вычугова, командира танковой бригады; вспоминали тракторозаводцев, которых по всей стране раскидала война; делились пайком и всячески старались, чтобы быстрей, навстречу к Сталинграду, летело время.

В пути Чернов плохо почувствовал себя. Он не мог перенести всех тяжестей поездки, и его пришлось на одной из станций снять с поезда и поместить в госпиталь.

Как он завидовал нам, что мы продолжаем путь! Мы стояли у окна; с каждым пролётом нарастало волнение. Трудно было оторваться от окна. И вот, наконец, вдалеке показались очертания нашего города. Здесь прошло мое детство. Мы подъезжали к городу, а города, собственно говоря, и не было. Всю дорогу мы вели между собой разговор, а теперь молча стояли рядом.

Кругом — горы строительного мусора, битого кирпича… Когда мы сошли с поезда, в глаза бросился небольшой киоск, в котором продавали воду. Это была первая новая постройка, которую я увидел в разрушенном городе.

Мы пошли пешком. На пути нам встретились минёры. Они сосредоточенно рассматривали только что извлечённую из-под моста мину. Один из минёров, заметив нас, приветливо улыбнулся и сказал:

— Не на Тракторный ли? Если туда, то держитесь, голубчики, банного моста. Вон, видите, те разваленные фермы у железной дороги.

Сердце облилось кровью, когда увидели мы, во что немцы превратили наш завод — гордость всей страны. Ветер свободно разгуливал в развалинах, и заунывно скрипело железо, и качались на ветру какие-то балки, но казалось, что кругом мёртвая тишина. Только по временам всё вздрагивало. Как будто всё ещё здесь звучало эхо отгремевшей битвы. Это работали минёры, подрывавшие мины, заложенные немцами.

Надо все начинать снова.

И вот, наконец, мы в своей семье. Но мы не расспрашивали друг друга ни о чём, а только говорили о восстановлении завода. Товарищ Ткачев, исполняющий обязанности директора завода, и его помощник Лебедев, не успев поздороваться со мной, сразу же заговорили о том, что надо срочно восстановить главный корпус и организовать в нём ремонт танков. Директор сейчас же отдал приказ о моём назначении начальником этого корпуса.

Передо мной возникла совсем уж неожиданная задача: как добраться до цеха, в котором я проработал много лет? Я пошёл со стороны главного входа, но груды горелого железа и разбитые станки преградили мне путь. Тогда я стал пробираться с другой стороны, но только прошёл несколько шагов, как увидел впереди огромную воронку. И такие препятствия возникали повсюду. На заводе не осталось ни одного ровного клочка земли. Всё было перепахано снарядами и бомбами. Воронки покрыли заводскую территорию, как оспа.

Глыбы бетона громоздились друг на друга. Изогнутые металлические конструкции, переплетённые между собой, как паутина, казалось, при первом же порыве ветра могут обрушиться и придавить.

Не успел я выбраться на дорожку, как услышал оглушительный взрыв. Оказалось, что кто-то шёл сзади меня, сделал несколько шагов в сторону и подорвался на мине.

Потом к таким случаям пришлось привыкнуть. Ведь мы находились на густо насыщенном минном поле.

Вот и мой цех. На груде металла и кирпича я встретил товарищей, которых уже давно не видел. Ко мне навстречу бежали Борис Павлович Аристов — наш энергетик, моторист Васин и улыбающийся Иван Москвичей, который обогнал нас в пути. Поздоровавшись, мы сразу же повели разговор о том, с чего надо здесь начинать.

В тот же день мы составили ориентировочный план восстановительных работ, и я отправился для доклада к директору завода. Этот день я считал днём своего второго рождения как специалиста, осваивающего новую науку — науку восстановления.

План был одобрен, и нам пожелали успеха.

…Ночь застала меня в общежитии 502-го дома. Большинство работников завода жило в те дни в блиндажах и тоннелях, в палатках и кабинах немецких самолётов, под лестничными клетками разрушенных зданий. Наше общежитие считалось образцовым.

Чудом сохранившаяся крыша лежала на перекладине, подпёртой с двух сторон деревянными балками. Стены были разрушены, пола не было. Здесь, греясь у печурки, в которой всё время поддерживала огонь жена одного из наших инженеров, я узнал, как жили и работали на заводе те, кто прибыл сюда раньше нас, как в ледяной воде, при штормовом ветре, рабочие подводили тросы под затонувшую на Волге баржу с заводским оборудованием, как по одному поднимали из подо льда станки. Теперь эти станки устанавливались среди развалин.