Ребята начали стягивать сапоги, но Косов, промерив глубину Волги веслом, сказал:

— Ничего еще, плашкоут не ширкает, подойдём к «Кашену» впритирочку.

Директор приказывает приготовить плицы для трапа, а сам подымает уже полы полушубка, заправляет их за ремень, чтобы не мешали работать. Подтягиваясь на руках, он вскакивает на борт «Кашена», за ним поднимаются рабочие.

Ушанов и Вдовин установили трап с плашкоута на борт «Кашена». Натан Петрович проверил прочность привязи цинкачей к аппарату и сказал:

— Ну, ребята, покажем теперь свою силу и умение. Нас восемь человек, а тут бы нужно двадцать восемь, но зато нам фриц аккомпанирует. Ну, взялись. Раз взяли, ещё раз взяли, ухнем!

На несколько секунд аппарат повис на руках рабочих и грузно опустился на почти вертикальный трап.

В это время метрах в десяти слева разорвался снаряд. «Кашен» вздрогнул.

Взрывная волна разбросала часть рабочих по палубе и накренила баркас, как бы помогая остальным спустить на трап тяжёлый груз.

— Эх, крепко! — крикнул директор. — Все ли живы? — спросил он, оглядываясь.

— Живы, — ответил Шарипов. — На этот раз немцы просчитались. Как себя чувствуешь, Никифор, после такой хлопушки? — спрашивает он сидящего на палубе Жаркова.

— Ничего, я привычный к хлопушкам: котельщики глухари, — говорит Жарков, потирая левый бок, которым он упал на поручни баркаса.

— А я, ребята, цинкача всё-таки не выпустил, прирос с ним к бабке, — радуется Шарипов, натягивая цинкач.

— Тебе легко было не выпустить, — говорит Косов. — Нас с Вдовиным так притиснуло к аппарату, что если бы ты и не выдержал, мы бы сдержали его. Правда, в глазах у меня поискрило и я подумал, что от ребят мокро осталось, а вы — живы; значит, аппарат вместе будем снимать.

Второй снаряд разорвался метрах в пятидесяти, подняв столб воды.

— Сейчас мы в вилке, — сказал Заславский, посмотрев, как стоит аппарат на трапе и указав места рабочим на время его спуска. — Опускай трос! — скомандовал он. Аппарат легко скользнул по наклонной плоскости трапа в плашкоут. — Кантуйте ровнее! Крюков, семафорь капитану подход на буксир… Теперь — в воду, выведем плашкоут на руках по мели.

Рабочие прыгают в воду. Тяжело нагруженный плашкоут под напором рабочих рук медленно отходит против течения на глубокое место. Из-за кормы появляется катер, принимает конец с плашкоута.

— Ну, ребята, дело сделано, — говорит директор, снимая ремень и распахивая полушубок, чтобы освежить ветерком вспотевшее тело.

— И откуда сила взялась! Право, аж не верится, что так легко сняли эту махину с «Кашена», — замечает Жарков, располагаясь на носу плашкоута и вытирая пот с лица полой фуфайки.

Новый взрыв возле «Кашена», которого уже не видно, вызывает на плашкоуте весёлый говор и смех.

— Опоздал, фриц! Упустил добычу. Теперь не догонишь!

Баркас с буксируемым плашкоутом входит в горловину затона, укрывается от немцев песчаной косой острова Крит.

— Теперь можно закурить, — разрешает Натан Петрович, довольный проведённой операцией и весёлым настроением рабочих. — Вот вы удивляетесь, откуда сила взялась? Я вам отвечу. Не надо забывать трёх главных помощников, которые выехали с нами на работу и принимали в ней участие. Первый помощник — вера, что дело наше правое. Второй помощник — храбрость, третий — умение. С такими надёжными помощниками мы любое задание военного командования выполним.

Помню я, каким был Севастополь в 1905 году, когда я в военном флоте служил. Не раз слышал я речи лейтенанта Шмидта, которые он держал перед матросами. Видел я и как броненосец «Потёмкин» в открытое море уходил. Запало это мне глубоко в душу. Когда Советы взяли власть в свои руки, был выбран я в судовой комитет, а когда началась гражданская война, с первых дней ее пошёл служить в Красный флот. Был я капитаном военного ледокола «Каспий»; пришлось мне тогда и под Царицыном воевать, а потом назначили меня лоцмейстером Волжско-каспийской флотилии.

Последние двадцать лет я служу капитаном пожарного парохода «Гаситель». Этот пароход когда-то назывался «Царев». Он был выстроен специально для Царицына на Сормовском заводе. В 1924 году, по желанию команды, «Царев» был переименован в «Гаситель». Это — мощный пожарный пароход в четыреста индикаторных сил. Его насосы дают в час до четырёх тысяч кубометров воды, а выкачать они могут за это же время больше девяносто пяти тысяч ведер. За свою службу «Гаситель» спас десятки горящих пароходов, потушил много пожаров на Волге и на берегу. Он подаёт воду на пятьсот метров от берега. Вместе с городскими пожарными командами мы тушили горящие склады и крупные здания, расположенные вблизи Волги.

Те, кто проезжали Сталинград, могли запомнить наш пароход; он часто дежурит у городских причалов. Он не похож на другие пароходы; сразу видно, что предназначен для специальной службы. Ярко блестят на солнце его всегда начищенные медные лафеты, из которых подаётся вода. Когда мы проводим свои учения, во все стороны от «Гасителя» летят мощные струи воды, пароход становится похожим на огромный фонтан, который движется по воде.

Любили мы свой пароход, служили на нём с особым рвением. Команда у нас была всегда боевая.

Когда началась война, всё чаще и чаще стали мы выезжать по тревоге. Не успеем, бывало, один пожар потушить, нас уже в другое место срочно вызывают.

Должно быть, за всю историю Волги не было на ней таких пожаров, как в августе 1942 года. 8 августа мы получили задание идти в Красноармейск, где немцы бомбили станцию и депо. Такие взрывы кругом были, что меня чуть не выкинуло с мостика. Я схватился за поручни и удержался. На «Гасителе» полопались все окна. Как ни прочно были укреплены часы и барометр, но и их сорвало. Подошли мы к берегу, протянули три линии рукавов, начали тушить баржи и вагоны с боеприпасами; взрывавшиеся снаряды летели через нас.

23 августа наши мощные насосы ни на минуту не прекращали работу. У городского причала горел железнодорожный состав с боеприпасами; рвались снаряды. Наши пожарные в брезентовых комбинезонах высадились на берег, проложили рукава, окатили друг друга водой и, вооружившись брандспойтами, начали заливать вагоны.

Потом приказали нам перевозить из Сталинграда в Красную слободу раненых, эвакуированных, учреждения, ценные грузы, а обратным рейсом — воинские части, прибывавшие в Сталинград. Садилось на «Гаситель» по 250 человек и больше. Мы всё время находились в самом пекле. Немецкие самолёты — над головой, укрыться негде, а среди наших пассажиров много детей и женщин; тяжело было смотреть на их страдания. Везёшь людей, а бомбы кругом рвутся; так и кипит Волга. То командовать надо, то пассажиров успокаивать. Те, кто были понервней, всё возмущались; им казалось, что пароход наш медленно идёт. Раненые стонут, кровь кругом… Сделаешь несколько рейсов подряд в Красную слободу, а потом надо другие приказы выполнять. Всё время нас использовали на особых заданиях. Люди нашей команды почернели от копоти, на многих обгорела одежда, многие получили ожоги.

Первые жертвы понесли мы 25 августа. Бомбы с немецкого самолёта разорвались в трёх метрах от кормовой части парохода. Много осколков попало в машинное отделение. Вышел из строя правый штурвал, нарушилась звуковая сигнализация. Поражённый в сердце, упал механик Ерохин, был убит кочегар Соколов. Пять человек из команды были ранены. А в корпусе «Гасителя» мы насчитали до 80 подводных и надводных пробоин.

На место погибшего механика стал его помощник Агапов. Он стал один работать и за механика, и за помощника, и за раненых членов машинной команды. Я приказал проложить рукава для откачки хлынувшей воды. Было решено все пробоины в корпусе заделать на ходу, не заходя в затон. Мы заделывали все повреждения, а трупы наших погибших товарищей лежали на палубе. С трудом удалось в Красной слободе найти жену нашего славного механика Якова Даниловича Ерохина. Вместе со мной в 1927 году поступил он простым матросом на «Гаситель», а через десять лет стал уже механиком. Время было такое, что не пришлось мне присутствовать на похоронах своего друга, стойкого большевика товарища Ерохина. А родных товарища Соколова мы так и не разыскали. Сами схоронили его под деревом в Сталинградском затоне.