Я послал связных по району для того, чтобы как можно скорей собрать партийный актив и сообщить полученные мною указания. Секретари парторганизаций, директора заводов, работники райисполкома и штаба МПВО один за другим спускались в штольню. Многие из них раньше только изредка встречались друг с другом, теперь же всех сблизила опасность и напряжённая борьба. Наши люди работали на строительстве рубежей, на предприятиях района выпускали миномёты и гранаты, снабжали передовую водой, боролись со шпионами и диверсантами, с оружием в руках уходили на линию огня.

В нашем районе в типографии глухонемых печаталось городское издание газеты «Сталинградская правда», которая в сгоревшем и разрушенном городе продолжала нести боевое большевистское слово. Газета призывала сталинградцев достойно переносить выпавшие на их долю испытания и все свои силы отдавать обороне родного города.

Жители нашего района организованно и дисциплинированно вели себя в самые трудные дни обороны, — теперь же всем предстояло самое тяжёлое. Нелегко было мне объявить собравшимся приказ о том, что большинство из них должны немедленно переправиться на левый берег и там ждать дальнейших указаний. Мы должны были сохранить боеспособность нашей партийной организации. Я говорил о том, что борьба наша в самом разгаре и с ещё большей яростью мы будем мстить фашистам за страдания родного города.

В Сталинграде же остаётся только небольшая группа руководящих работников района.

Прощание было коротким. Опустел наш командный пункт. Бойцы районного рабочего батальона, располагавшегося невдалеке от штольни, также тронулись в путь. Они спешили влиться в ряды защитников города.

…В 2 часа ночи я получил приказание перейти со своими людьми на командный пункт Ерманского района.

Мы покинули штольню. Над нами, в ночном небе, кружились немецкие бомбардировщики, кругом было светло от пожаров и ракет. Содрогалась земля. С разных сторон немцы били из орудий и миномётов по центру города.

Ночь на баррикадах в центре города.

Выходя из штольни, я пожал руки двум бойцам-связистам из воинской части, оборонявшей наш район.

Мне хотелось что-нибудь сказать им, но я сказал только:

— До свиданья, товарищи!

В 3 часа ночи мы спускались в бетонный склеп, расположенный возле Домов специалистов. Там размещался командный пункт Ерманского района. Как раз в это время наши «катюши» дали залп по немцам, атаковавшим Красные казармы.

Бойцы и командиры МПВО Ерманского района не обрадовались нашему появлению. Они поняли, что в нашем районе немцы.

Никто не спал. Все сидели приунывшие, молчаливые.

— Давай, Иван Трофимович, — обратился я к товарищу Шишкину, председателю нашего райисполкома, — вспомним старину, запоём песню.

Иван Трофимович отмахнулся. — У меня не получится, а ты спой.

И не знаю, как это получилось — не часто это со мной бывало, — а тут я запел. И пел я под этими тяжёлыми бетонными сводами свою любимую песню:

Пел я и чувствовал, что песня моя нравится бойцам. Когда я кончил, все стали просить меня спеть еще что-нибудь, но у меня зарядки хватило только на одну песню.

Недолго мы пробыли на командном пункте Ерманского района. В тот же день всем нам приказано было перебраться на левый берег.

Мы спустились к Соляной пристани, где были расположены командные пункты НКВД и военных штабов. Здесь мы встретили начальника областного управления милиции товарища Бирюкова, который спешно формировал отряд для уничтожения немецкой разведки, просочившейся к Домам НКВД и Домам специалистов.

— Ну, брат, победим немцев, если мы с тобой живы будем, в день Победы поцелуемся, — сказал мне он.

Отряд формировался из работников НКВД, НКГБ и городской милиции.

Мы стояли у самой воды, дожидаясь команды на погрузку. Налетело 10 немецких бомбардировщиков. Они сделали два захода. Много наших людей было ранено и убито. Я оказался в воронке с одним неизвестным мне бойцом. С трудом мы откопали друг друга. Вылез я, землю отряхиваю, осматриваюсь. Впечатление такое, что вот-вот немцы прорвутся к берегу. Уже слышно было цоканье пуль, когда мы получили приказ начать погрузку. Мы грузились на речной трамвайчик, а в это время бойцы-чекисты подымались в гору отражать новые атаки немцев на переправу. В дни своей юности, в годы гражданской войны, в родном Царицыне я сражался в рядах чекистов. И поэтому теперь я с особой гордостью смотрел на этих людей.

Трамвайчик взял на буксир два плашкоута. Когда мы отчаливали, немецкие автоматчики, пробравшиеся в развалины домов, расположенных у берега Волги, открыли огонь. Они ранили двух человек, стоявших на палубе.

Капитан трамвайчика, старый волгарь, вёл его среди разрывов. Я смотрел на капитана и думал, как этот человек, который всю свою жизнь возил на трамвайчике рабочих Судоремонтного завода, молочниц и тех, кто хотел отдохнуть на песчаном пляже левого берега, теперь нашёл в себе и силы и умение так маневрировать среди огня.

Этот старик поразил нас всех своим спокойствием и выдержкой.

Тяжело было покидать Сталинград! Может быть, многое мы уже забыли, а вот этого никогда не забудем. И вспоминается не только то, что видели, но и то, что было на сердце.

Вот мы на левом берегу. Отошли метров на триста, остановились и обернулись. Между нами и теми людьми, которые так недавно ушли в бой, лежала Волга. Мы стояли на левом берегу, а всеми своими мыслями, всем существом своим были в Сталинграде.

Горит Сталинград, а это значит — горит вековой труд моей семьи — потомственных каменщиков. Ещё прадеды мои и со стороны отца и со стороны матери пришли из Мокшанского уезда строить Царицын. Они до самой смерти не бросали фартука, ведра и лопаточки. Строили они крепкие каменные дома в три кирпича, славились своими фигурными работами. Нас, Одиноковых, все знали в Сталинграде.

Набережную, которую я только что покинул на правом берегу, строил мой прадед, Одиноков Матвей. Здания Главного почтамта, Дворца пионеров, Дворца физкультуры строил мой дед, Одиноков Семён. Сожжены и разрушены театр имени Максима Горького, гостиница «Интурист», Универмаг… Зарево стоит над «Баррикадами» и «Красным Октябрём». Эти заводы, эти здания строил мой отец, Одиноков Афанасий Семёнович.

Разрушены и сожжены банно-прачечный комбинат по Курской улице, здание обкома партии и облисполкома. Их строили мои старшие братья, Одиноковы Степан и Виктор.

Бывало, когда мы ещё были маленькими детьми и в воскресные дни отец и мать водили нас по городу, всегда отец любил показывать, какое здание в городе кто из Одиноковых строил.

Там, на правом берегу, осталась моя мать, Анастасия Ивановна. Когда ей предложили выехать, она сказала: «Не поеду из города, где девятерых родила. Ты уж меня не уговаривай».

Я стоял на берегу и видел перед собой мать, которая осталась одна.

14 сентября днём в воздухе появились эскадрильи фашистских бомбардировщиков, и началась страшная артиллерийская канонада… Этот день напоминает нам, сталинградцам, 23 августа, но тогда немцы обрушились на мирный город, теперь же среди развалин домов стояли баррикады, защищавшиеся воинскими частями.

Мины и снаряды стали рваться сплошной стеной на самом берегу Волги, в расположении нашей обороны и у блиндажей, где ждали переправы раненые бойцы.

Я командовал истребительной ротой, сформированной из работников милиции и управления НКВД.

Мы занимали оборону на берегу Волги от Домов специалистов до дома № 13 по Пензенской улице, имея задачу в случае подхода противника до прибытия подкрепления из-за Волги прикрывать центральную переправу.