Ей казалось, что минули долгие часы. Маргерита то приходила в себя, то вновь забывалась, борясь с подступающими кошмарами. Всякий раз, просыпаясь во тьме, охваченная отчаянием, девочка вновь старалась провалиться в беспамятство.

Но в конце концов Маргерита очнулась окончательно. Голова у нее раскалывалась от боли, и ее тошнило.

— Мама, — пролепетала она, но кляп мешал ей пошевелить распухшим языком, во рту пересохло, так что с губ ее не сорвалось ни звука.

Лодка все еще покачивалась, но движения ее стали другими. Ткань с головы у нее соскользнула, и Маргерита рукой откинула ее в сторону, жадно вдыхая свежий воздух. В глаза ей ударил яркий свет. Судя по всему, уже давно наступил день. Она села и посмотрела через борт гондолы. Вокруг, насколько хватал глаз, простиралась серая унылая вода. Она всхлипнула и отпрянула. Еще никогда в жизни ей не доводилось видеть столько воды. Наверное, мы плывем через море, решила она, и я уже очень далеко от дома. Ее охватил ужас.

И вдруг Маргерита услышала голоса.

— Ты уверен, что она не запомнила дороги? — спросила какая-то женщина.

У Маргериты перехватило дыхание, когда она узнала нежный голос женщины, которую ее отец называл ведьмой и шлюхой. La Strega.

— Уверен, — ответил ей писклявый мужчина. — Но ш-ш, тише, она пошевелилась. Давайте занесем ее внутрь, пока она не очнулась.

Ткань откинули в сторону, гигант поднял ее на руки и перенес на пристань. Маргерита мельком рассмотрела широкую каменную площадь, вокруг которой из тумана выступали купола, шпили и крыши. В каменную стенку безостановочно ударяли волны.

Над ней склонилась La Strega и осторожно вынула кляп изо рта.

— Так лучше?

Маргерита испуганно съежилась.

— Не бойся, я не причиню тебе зла. Хочешь пить?

Маргерита кивнула. Гигант дал ей серебряную фляжку, и девочка отпила глоток. В ней оказалась та же самая неприятная на вкус жидкость, и она поперхнулась и едва не выплюнула ее. Но во рту и в горле у нее пересохло, а круглое, как луна, лицо гиганта было столь неприветливым, что Маргерита сделала над собой усилие и проглотила ее.

— Хорошая девочка, — похвалила ее La Strega.

Она была одета в строгое платье из темно-синего атласа. Жесткий кружевной воротник обрамлял ее лицо, веером расходясь вокруг шеи. Волосы она спрятала под белой камилавкой, а на груди сверкал украшенный драгоценными камнями крест. Платье наглухо укутывало ее фигуру, оставляя на виду лишь сердцевидное лицо, и только золотистые глаза напоминали Маргерите о женщине, которая откусила ей кончик пальца.

— Где моя мама? — выпалила она.

— Теперь я — твоя мама, — ответила La Strega.

Маргерита затрясла головой, не столько в растерянности, сколько выражая свое несогласие. Она чувствовала себя очень странно, словно туман забился ей в уши, глаза и ноздри, отчего в голове образовалась гулкая пустота.

— Однажды я приду и назову тебя своей дочерью, а потом увезу туда, где ты будешь в безопасности от окружающего мира, — сообщила ей La Strega. — Но пока ты слишком юна. Поэтому я нашла для тебя одно место, где ты поживешь до той поры. Там о тебе позаботятся. Идем, — она протянула девочке руку, и после минутного колебания Маргерита взяла ее. «В безопасности, — подумала она. Туман в голове мешал ей думать. Но потом к ней вернулся прежний ужас, и она смятенно вспомнила: — Но где же моя настоящая мама?»

La Strega крепко взяла ее за руку.

— Не вздумай мне перечить, — прошептала она, склонившись к уху Маргериты. — Если ты станешь меня слушаться, я буду добра к тебе, но при малейшем неповиновении тебе придется узнать всю глубину моего гнева.

Маргерита посмотрела на окровавленную повязку на пальце и содрогнулась.

— Но… где мои настоящие мама и папа?

— Они отказались от тебя.

Слова эти жестоким эхом отозвались в душе Маргериты. Глаза ее наполнились слезами.

— Это неправда.

La Strega наклонилась и поцеловала ее, а потом погладила Маргериту по голове.

— Мне очень жаль. Я знаю, тебе больно это слышать. Но лучше знать горькую правду, чем терзаться неизвестностью, верно? Они бы обманули тебя — люди часто так поступают — и постарались утешить. Но чем раньше ты поймешь, что полагаться на других нельзя, тем лучше. Ну вот, мы и пришли.

Пока они разговаривали, La Strega привела Маргериту к большому квадратному серому зданию на другой стороне площади со множеством маленьких окошек. На низенькой крытой галерее виднелась массивная дубовая дверь, рядом с которой висел колокольчик. В основании двери был вырезан проем, достаточно широкий для того, чтобы просунуть в него большой сверток.

La Strega властно позвонила в колокольчик.

Деревянная дверь со скрипом отворилась. На лицо Маргериты упала тень.

Она подняла глаза и увидела фигуру в черном. В обрамлении белой вуали на нее смотрело мягкое лицо пожилой женщины.

— Я могу помочь тебе, дочь моя? — раздался дребезжащий старческий голос.

— Я привела вам брошенного ребенка. Ей более некуда идти.

— Ах ты, бедняжка. Ведите ее сюда. Я позову сестру Эугению.

Маргерите было страшно. У нее кружилась голова, и ее тошнило. Ей нисколечко не хотелось входить в тяжелую дубовую дверь, снабженную массивным железным засовом и замком. La Strega склонилась к ее уху и прошептала:

— Помни, что я тебе сказала. Попробуй только перечить мне, и пожалеешь. Делай, как я говорю, и все будет хорошо.

Дрожа всем телом, Маргерита, повинуясь резкому рывку чужой руки, послушно перешагнула порог. Старая монахиня закрыла за ними дверь, сунула руки в рукава и повела их по длинному холодному коридору. Где-то совсем рядом загудел колокол. Монахиня открыла дверь и жестом пригласила их войти в маленькую комнатку. У стены приткнулась небольшая железная койка, а в камине горел огонь. La Strega подняла Маргарету и посадила ее на кровать.

— Ты устала, bambina. Приляг и отдохни.

Маргерита повиновалась. Она чувствовала себя так, словно стала меньше ростом. Туман, поначалу скопившийся только в голове, теперь расползся по всему телу. Она закрыла глаза. «Где моя мама? Я хочу к маме», — подумала она. Из-под сомкнутых век по щекам потекли слезы.

На лоб ей легла прохладная рука.

— Семья отказалась от нее? — прозвучал чей-то незнакомый голос. Маргерита открыла глаза и увидела высокую фигуру в черном, с лицом неподвижным, словно вырубленным из белого мрамора. — Она, похоже, вполне здорова на вид. Что же с нею случилось, если они решили отказаться от нее?

— Они бедны, — ответила колдунья. — А она — дикий и совершенно неуправляемый ребенок, склонный к беспочвенным фантазиям и резким перепадам настроения.

Маргерита отстраненно подумала: «О ком они говорят? Обо мне?» Она попыталась сесть и стряхнуть окутывающий мозг туман.

Монахиня нахмурилась.

— Эта причина представляется мне недостаточной для того, чтобы отказаться от своего ребенка.

— Отец умер, и мать осталась совсем одна. Она с трудом зарабатывала на хлеб для девочки. Видите, какая она худенькая и бледная?

Монахиня склонилась над кроватью и взяла Маргериту за запястье.

— Она действительно очень худенькая.

— Я такая от природы, — заплакала Маргерита, — а не потому, что мама не кормила меня.

Она вспомнила, как мать только качала головой, накладывая очередную порцию на тарелку Маргериты. «Это нечестно, — говорила Паскалина. — Я толстею уже от одного вида тарелки пасты[74] с бобами, а моя дорогая доченька поглощает ее за обе щеки и остается худой, как щепка. Куда в тебя столько влезает, piccolina?»

От горя у нее перехватило дыхание.

— Где моя мама? Я хочу к маме.

— Она отказывается верить, что более не нужна своей матери, — сказала La Strega. — Если бы не я, бедная девочка оказалась бы на улице. Ее матери предложили работу на материке, но новый хозяин не хочет брать ее с ребенком, так что она попросту собрала вещи и уехала, бросив малышку на произвол судьбы.