— Цезарь, — позвала я и пронзительно свистнула.

Мой охотничий пес вылетел из леса и одним прыжком очутился в лодке, едва не перевернув ее. От толчка я повалилась на дно посудины и, с трудом сев, тут же вновь опрокинулась на спину — это пес, вне себя от радости, пытался вылизать меня языком.

— Гребите, — крикнула я. — Отвезите меня на берег, tout de suite![88]

С обоих бортов поднялся фонтан брызг, и лодка закружилась на месте, когда мальчишки налегли на весла.

— Быстрее! — закричала я.

Жан выронил свое весло. Пытаясь достать его, я сама едва не свалилась в воду. Меня спасло только то, что Жак успел ухватиться за мои юбки. Я поймала весло, вставила его обратно в уключину и стала грести изо всех сил, чувствуя, как на ладонях лопаются волдыри. Мы достигли берега, и я поспешно выпрыгнула из лодки, свистом подзывая к себе Гарнет. Она заковыляла ко мне. Я поспешила ей навстречу, и намокшие юбки тяжело хлопали меня по голым ногам.

Гарнет уловила мое состояние и не давала мне ухватиться за поводья. Но вот, наконец, я поймала их и метнула отчаянный взгляд на дорогу. По ней катил величественный раззолоченный экипаж, впереди и позади которого скакали пышно одетые всадники, а чуть поодаль виднелась целая процессия из карет поменьше, запряженных упряжками чистокровных лошадей. Женщина в огромной шляпе под вуалью высунулась из окна первого экипажа, показывая на меня затянутой в перчатку рукой. Рядом с экипажем на прекрасном гнедом жеребце гарцевал какой-то молодой человек. Он тоже смотрел на меня, и я отчетливо разглядела издевательскую усмешку у него на лице.

— Sacre cochon, — выругалась я, использовав подслушанное в конюшнях выражение, за которое мать наверняка устроила бы мне хорошенькую порку.

Вскарабкавшись на спину Гарнет, я галопом послала ее к дому. Цезарь легкими скачками понесся вслед за нами. Молодой человек на гнедом жеребце дал шпоры своему коню и погнался за мной прямо по полю. Меня охватил тошнотворный страх. А вдруг это сам король? Его камзол был так обильно расшит золотом, что под ним не было видно ткани, а голову его венчала шапка темных кудрей, которыми, как говорили, отличался и король. Еще несколько молодых людей помчались за мной вскачь, подняв изрядный шум и гвалт. Я обрадовалась, когда дорога сделала резкий поворот и нырнула в барбикан,[89] и я сломя голову понеслась напрямик через парк к стойлам.

— Помогите, — завопила я, галопом влетая во двор. — К нам едет король. Я опаздываю! Maman[90] спустит с меня шкуру живьем!

Сильные руки опустили меня на землю.

— Бегите, Бон-Бон, — вскричал Виктуар.

Я помчалась к замку, не чуя под собой ног. За мной с восторгом несся Цезарь, оставляя огромные грязные следы лап на сверкающих плитах двора. На всем пути к дому меня сопровождали добродушные крики и шлепки по мягкому месту.

Нанетта уже с беспокойством поджидала меня.

— Дрянная девчонка! Вот ваша мать вам задаст! Передовые всадники уже здесь. Только взгляните на свое платье! А ваши волосы? А колени? Быстрее же, идемте!

Вдвоем мы наперегонки помчались по задней лестнице. Нанетта на бегу криками сзывала служанок, приказывая нести горячую воду, мыло, щетку и хлыст. Меня трясли и обнимали одновременно. Грязное платье было моментально сорвано, мокрая тряпка поспешно прошлась по рукам, коленям и ногам, а потом на меня через голову напялили новое платье, пока служанка моей сестры, Агата, судорожно вычесывала из моих волос листья и веточки. Нанетта еще завязывала концы пояса на спине, а мы уже бежали по коридору и вниз по парадной лестнице. И в это самое мгновение входная дверь распахнулась для короля и придворных.

Я проскользнула на место рядом с матерью, когда та присела в изящном реверансе до самой земли. Замешкавшись, я с опозданием последовала ее примеру, отстав на несколько секунд от сестры и остальных домочадцев.

— Добро пожаловать в Казенев, Ваше Величество, — сказала мать.

— Благодарю вас, мадам де ля Форс. Мы рады оказаться здесь, — ответил ей высокомерный голос. Я тихонько шагнула вперед, торопясь первый раз в жизни взглянуть на короля Франции.

Замок Шато де Казенев, Гасконь, Франция — май 1660 года

Людовик XIV Французский оказался на удивление невысоким молодым человеком с длинными и тяжелыми темными кудрями и угрюмым выражением лица. Над верхней губой у него виднелся нелепый намек на усы, которые выглядели так, словно мальчишка-чистильщик башмаков прижал большие пальцы рук над его красными обиженно надутыми губами.

Король буквально утопал в ворохе одежды — пена кружев с многочисленных воротников стекала по рукавам. Голову венчала тяжелая шапочка, вышитая золотом. Его Величество казался поперек себя шире, так что оставалось только удивляться тому, как его тонкие ножки поддерживают столь внушительное тело. Его глазки-бусинки обежали толпу, подмечая всех и вся, пока он нервно постукивал хлыстом по ноге. Наконец вперед протолкалась тучная леди в черном и положила отягощенную драгоценными камнями руку ему на плечо, словно успокаивая.

— Мадам, позвольте представить вам мою мать, королеву.

И вновь все стоявшие на ступеньках поклонились или присели в реверансе, и лишь одна я опять замешкалась. Король заметил меня. Темные брови сошлись на переносице. Он увидел Цезаря, прижавшегося к моей ноге, и в глазах его вспыхнуло узнавание. Взгляд его вновь метнулся ко мне, приметил раскрасневшееся лицо, влажные волосы и перекрученный пояс платья. Брови его взлетели на лоб, а губы искривились в едва заметной насмешливой улыбке. Кровь прилила у меня к щекам, и я опустила глаза, уставившись себе под ноги.

Затем был представлен брат короля, Филипп, герцог Орлеанский. Утонченный стройный молодой человек лет двадцати, он был накрашен и нарумянен ничуть не меньше дам, а в ухе у него покачивалась сережка. Рядом с ним вальяжно остановился еще один надутый и угрюмый молодой человек в бледно-лиловом костюме, поднеся к лицу ароматический шарик, но его почему-то не представили. Собственно, король делал вид, будто не замечает его.

Вместо этого он представил свою кузину, Анну-Марию-Луизу Орлеанскую, герцогиню де Монпансье. Она была очень высокой и носила самую большую шляпку, какую я когда-либо видела, под вуалью которой скрывалась невзрачная дама лет тридцати с крупным носом и яркими добрыми глазами. Я поспешно спряталась за спину сестры, поскольку узнала в ней ту самую женщину из экипажа, которая смеясь показывала на меня пальцем.

Рядом с королевой стоял высокий мужчина с оливковой кожей, одетый в красную мантию. На его лице бросались в глаза нахмуренные брови и тщательно ухоженные усики с загнутыми кверху кончиками. Его представили как кардинала Мазарини,[91] первого министра.

— Мы благодарим вас за гостеприимство, мадам, — глубоким голосом с сильным акцентом произнес он, — равно как и за возможность принять ваши заверения в верности и лояльности Его Величеству королю.

Кровь бросилась матери в лицо. Все знали, что мои родители сражались против короля в Религиозных войнах, но я сочла бестактным упоминать об этом в такой момент. Судя по тому, как недовольно поджала губы мать, она придерживалась того же мнения.

— Разумеется, — все-таки нашла в себе силы ответить maman. — Но что же мы стоим? Прошу вас, входите, а мы приложим все силы, чтобы вы смогли отдохнуть после долгой дороги.

Королева-мать с обожанием улыбнулась кардиналу Мазарини и оперлась на его руку, чтобы он помог ей подняться по ступенькам. Король недовольно выпятил нижнюю губу, явно расстроенный тем, что его опередили. Его брат, герцог Орлеанский, неспешно последовал за ним, и его высокие каблуки застучали по старым каменным плитам. Войдя в большой зал, увешанный старинными гобеленами и оружием моего прадеда, он обратился к своему спутнику: