Анна-Мария-Луиза закусила губу, по-прежнему не поднимая взгляда от тарелки.

— Они готовы были жениться на мне только ради денег. А я… я хочу, чтобы кто-нибудь полюбил меня ради меня самой. — Голос у нее дрогнул.

— Ты рассуждаешь, как молочница, — голосом, в котором звучало нескрываемое презрение, заявил король. — Ты — внучка короля Франции. И твой брак — вопрос политический. Это должен быть союз, который принесет нашему трону богатство и влияние.

— Значит, меня можно продать, как корову, тому, кто больше заплатит? — отозвалась Анна-Мария-Луиза, судорожно сжав руки.

— Если я так велю, — был ответ. — Иной пользы от тебя быть не может.

И вновь за столом воцарилось долгое напряженное молчание. Анна-Мария-Луиза едва сдерживала слезы.

— Но ведь Франция наверняка располагает достаточными властью и влиянием? — сказала мать и улыбнулась королю. — Вся Европа только и говорит, что о роскошном дворе «короля-солнце».

На его лице не дрогнул ни один мускул.

— Но такая роскошь стоит денег. И добыть их можно только на брачном рынке.

— Но если Ее Высочество не хочет выходить замуж, — продолжала мать с явным сочувствием в голосе, — то в этом нет насущной необходимости?

— Это — не вопрос выбора. Это — вопрос долга и приличия, — ответил король.

— Кроме того, женщине нужен мужчина, чтобы повелевать ею и защищать ее, — добавила королева Анна. — Мой супруг король скончался почти двадцать лет тому, и я не знаю, что бы делала без помощи и совета моего дорогого Жюля, — и она ласково улыбнулась кардиналу Мазарини, который, откинувшись на спинку стула, хмурил брови, не сводя глаз с лица моей матери.

— Но при этом вы многие годы были регентшей короля, — заметила maman. — Вы сами вырастили двух сыновей, как я воспитываю своих дочерей после смерти моего дорогого супруга.

— В самом деле, — согласилась королева Анна. — Это правда.

Кардинал Мазарини нахмурился, и королева поспешила добавить:

— Хотя у меня был самый лучший советчик и наставник.

Maman горячо продолжала:

— Хотя я очень скучаю о своем муже, я по праву владею титулом и поместьями, и моей обязанностью всегда было управлять ими ко всеобщему процветанию. К тому же у моего супруга хватало собственных забот. Замок Шато де Казенев принадлежит мне, а после меня он перейдет к моей дочери.

Анна-Мария-Луиза смотрела на нее блестящими от любопытства глазами.

— Выходит, мадам, вы полагаете возможным для женщины иметь свой собственный уголок мира и быть его хозяйкой?

— Разумеется, — ответила мать. — Женщины были святыми, воительницами и матерями. Они более чем способны сами позаботиться о себе. — И обе обменялись теплыми понимающими улыбками.

— А известно ли вам, что женщины несовершенны и зачаты в пороке, что они — искажение мужского начала? — с язвительным презрением осведомился кардинал Мазарини. — Святой Клемент говорил правду, когда сказал, что каждая женщина должна чувствовать себя раздавленной стыдом оттого, что она — женщина.

Женщины за столом, как по команде, уткнулись в свои тарелки. Герцог Орлеанский подмигнул своему конфиденту. Я же страшно разозлилась. Почему молчит maman? Почему не скажет ему, как неоднократно говорила нам: «Для чего Господь дал нам разум, если не хотел, чтобы мы воспользовались им?» Я с сомнением посмотрела на нее. Она сидела, выпрямив спину, лицо ее раскраснелось, а между бровей пролегла глубокая складка. Она явно рассердилась, но хранила молчание.

— Нынче вечером я вижу только одну из ваших дочерей, — вдруг заметил король. — А где же та, которая скакала так, словно за нею гнался сам дьявол?

— Не уверена, что понимаю, кого имеет в виду Ваше Величество, — прохладно отозвалась мать.

— Вы говорите о том маленьком создании, которое мы видели сегодня? — спросила Анна-Мария-Луиза. — Это, наверное, какая-нибудь крестьянская девчонка?

— Маленькая девочка с большой собакой. — Король неотрывно смотрел на мать поверх края кубка.

— У нас здесь много маленьких девочек и еще больше охотничьих собак, Ваше Величество, — сухо прозвучал голос матери.

— Высокий серо-голубой пес в черную крапинку, с высоким благородным носом, — не унимался король. — Эта собака принадлежит вашей дочери, не так ли?

— Если вас интересуют собаки, Ваше Величество, вы можете завтра осмотреть наши псарни. — Мать подала знак Монтгомери, и тот распорядился унести пустые тарелки и подать на оловянных тарелках яблочный пирог с хрустящей корочкой, взбитыми сливками и арманьяком.

— С удовольствием, — король неприятно улыбнулся. — Но где же ваша младшая дочь, мадам?

— Она уже спит, Ваше Величество. Она еще ребенок и слишком мала для подобных увеселений.

— Две дочери и ни одного сына, — с набитым ртом проговорила королева Анна, давясь медовыми сливками. — Какой позор. Мы должны взять одну из них ко двору, Людовик. Старшая, по-моему, относительно смазлива. Давай пристроим ее ко двору и найдем ей мужа.

Сидящая за столом чуть поодаль, Мари отчаянно покраснела и опустила глаза. Я же гневно воззрилась на королеву. Как она смеет называть Мари «относительно смазливой»? Я, например, считала сестру самой красивой девушкой из всех, кого я когда-либо видела. Правда, ее темные глаза и теплого оливкового цвета кожа были сейчас не в моде при дворе, но она, по крайней мере, не унаследовала от отца крупный нос с горбинкой, какое несчастье случилось со мною.

— Муж ей понадобится, если она намерена стать наследницей, — сказал король. — Поместье выглядит процветающим. Нужен кто-нибудь, кто управлял бы им. — И он искоса взглянул на мою мать.

Мама нетерпеливо отмахнулась.

— Я неплохо управлялась со всеми поместьями и без помощи мужчины, Ваше Величество, и Мари готовили к этой роли с самого ее рождения. Так что она вполне способна взять бразды правления в свои руки.

— Женщина, управляющая большим поместьем, противна природе вещей, — изрек кардинал Мазарини. — Мужчина рожден повелевать, а женщина — подчиняться. В семье не может быть двух хозяев. Это все равно, что два солнца на небе.

— Или как слуга, отдающий приказания господину, — подхватила королева Анна.

— Или лошадь, едущая верхом на всаднике, — со смешком добавил герцог Орлеанский.

Кардинал Мазарини одарил его страдальческим взглядом.

— В конце концов, от женщин никогда не требовалось быть сильными. Не забывайте, Господь создал их из ребра Адама, так что они хрупки, слабы и покорны чужой воле.

Мать крепко сцепила ладони.

— Ваше Высокопреосвященство, вот чего я никогда не понимала и была бы вам очень обязана, если бы вы объяснили мне это. Если женщина и впрямь создана из ребра Адама, то разве не должны мужчины иметь на одно ребро меньше, чем женщины? Тем не менее все мои наблюдения свидетельствуют, что у мужчин и женщин одинаковое количество ребер с обеих сторон.

— Вы ошибаетесь, — нахмурившись, заявил кардинал. — У мужчин на одно ребро меньше.

— А вы никогда не пробовали сосчитать свои ребра? Могу сообщить вам, что у меня их по двенадцать с каждой стороны, и ровно столько же было у моего покойного супруга.

Кардинал оскалился, что, очевидно, должно было означать улыбку.

— Боюсь, вы ошиблись в подсчетах, мадам.

Мать сердито открыла рот, но потом опомнилась и явно проглотила гневную отповедь. Но на щеках у нее заалели два ярких пятнышка.

— Вы должны пересчитать свои ребра нынче же ночью, Ваше Высокопреосвященство, — насмешливо улыбаясь, сказал герцог Орлеанский. — А потом найти женщину, которая позволила бы сосчитать ее. Быть может… — Он повернулся к матери, которая густо покраснела и поспешила долить арманьяка в свои сливки, помешивая их. — Пожалуй, нет, так не годится. Только представьте, какой выйдет конфуз, если кардинала застанут за подсчетом ребер королевы! — Он перевел взгляд на брата, который, нахмурившись, внимал ему. — Знаю, Луи. Ты скоро женишься. Посему я поручаю тебе пересчитать ребра твоей новобрачной. Но ты обязательно должен сообщить нам о том, что обнаружишь. То есть, разумеется, если сумеешь отыскать ребра своей возлюбленной. Судя по всему, она — пухленькая премиленькая голубка. Держу пари, тебе будет нелегко нащупать их.