— А разве она еще не там?

После этого король приударил за молоденькой девицей откуда-то из деревенской глуши, но и она в слезах бросилась домой после сокрушительного столкновения с безжалостным остроумием Атенаис. Затем наступил черед английской графини, заявившей, что в Версале слишком скучно и душно после того, как целую неделю Атенаис обстреливала ее уничтожающими взглядами своих голубых глаз. А потом пришла очередь моей золовки, мадемуазель де Теобон, которая получила от брата столь гневное письмо, что в спешке и смятении покинула двор, спрашивая себя, кто же написал о ее проделках брату.

Разумеется, это была я. Я сообщила Мари последние придворные новости. А в конце приписала: «Да, чуть не забыла. Я говорила тебе, что королю на глаза попалась сестра Теобона? Уверена, из этого ничего не выйдет, но mordieu! Во дворце развелось столько королевских бастардов, что шагу ступить некуда, чтобы не наткнуться на одного из них, но король даже не попытался усыновить кого-либо, за исключением детей Торрента».[149] (Сестра знала, что «Торрент» — одно из прозвищ Атенаис.)

Кое-кто, конечно, может счесть, что с моей стороны было злонамеренно отсылать подобное письмо, но я-то знала, что сестра не допустит, чтобы золовка стала очередной любовницей короля. Кроме того, Атенаис была не из тех, кого приятно иметь своим врагом.

Тем временем моя собственная жизнь стала поистине невыносимой. Герцогиня де Гиз не отпускала меня ни на шаг. Целыми днями я простаивала на холодном мраморном полу, пока у меня не начинали ныть ноги, выслушивая, как герцогиня склочно перечисляет грехи и проступки всех и каждого, исключая, разумеется, лишь самого короля. А потом наступала ночь, когда я должна была откликаться на любой ее зов — помочь ей сесть на горшок, растереть замерзшие ноги, прочесть вслух пассаж из Библии или подать поссет,[150] который она потом отказывалась пить, жалуясь, что он слишком горячий или слишком холодный, чрезмерно острый или, наоборот, совершенно пресный.

Нужно было срочно что-то делать. И вот, когда мы в следующий раз прибыли в Версаль на Пасху 1678 года, я первым же делом отправилась к Атенаис. Она занимала апартаменты из двенадцати комнат, каждая из которых являла собой симфонию в розовых, бледно-голубых и золотистых тонах, наполненных запахом свежих цветов, пудры для лица и дорогих духов.

Атенаис вольготно раскинулась на обитом бархатом диване, сунув отекшие ноги в домашние туфли на высоком каблуке. Ее статс-дама, мадемуазель де Ойлетт, завивала ей волосы горячими щипцами (а я-то всегда считала, что волосы у нее вьются от природы), а сама она угощалась сладостями из фиолетовой атласной коробочки.

Впервые я встретилась с Атенаис, когда ей было двадцать шесть. В то время она отличалась ангельской красотой. Сейчас ей исполнилось уже тридцать семь, и она вновь была беременна от короля. Лицо ее стало круглым, как головка сыра, а голубые глаза, такое впечатление, вылезали из орбит над пухлыми щеками. Живот ее приобрел столь устрашающие размеры, что она запросто могла использовать его в качестве столика на четверых, пусть и довольно неустойчивого, а ложбинка между грудей стала такой глубокой, что в нее благополучно поместились бы все серебряные столовые приборы.

Завидев меня, она удивленно приподняла бровь.

— Шарлотта-Роза. Какая приятная неожиданность!

— Мне необходимо поговорить с вами! — Я умоляющим жестом прижала обе ладони к груди.

— Вы, как всегда, исполнены драматизма. Что случилось?

— Мне нужна помощь. Падаю пред вами ниц и целую ваши ноги, образно говоря. Впрочем, если хотите, я готова проделать все это буквально, если только вы мне поможете.

— Так все-таки, что стряслось?

— У меня более нет сил терпеть. Я превратилась в рабыню. С таким же успехом король может отправить меня на галеры. Я буду прислуживать герцогине до тех пор, пока не превращусь в старуху. У меня отрастут волосы и борода до пола, и я сгорблюсь в постоянной молитве, став похожей на старую клячу. И хоронить меня придется стоящей на коленях, потому что разогнуть меня могильщикам не удастся.

Атенаис рассмеялась.

— Она и впрямь набожная особа.

— Набожная? Это еще мягко сказано. Она — не просто набожная особа, она — праведная, истовая ханжа…

Атенаис, улыбаясь, выставила перед собой руку.

— Я уловила общую мысль.

— Я сойду с ума, если и дальше останусь служить у нее. Она не ходит ни в театр, ни на балет, она неодобрительно относится к посещению салонов и предпочитает Нормандию Парижу.

— И впрямь, такая судьба хуже смерти. Бедная моя Шарлотта-Роза.

— И что мне делать?

— Ответ достаточно прост, — отозвалась Атенаис. — Вы должны выйти замуж.

— За кого? Кому я нужна? Я не такая красавица, как вы, Атенаис. Никто не позарился на меня, когда я была еще молода и непорочна. Так что кому я нужна сейчас?

«Мне уже двадцать семь, и я вываляла свое доброе имя в грязи», — отчаянно хотелось крикнуть мне. Вместо этого, я попыталась взять себя в руки и сказала:

— У меня нет ни красоты, ни приданого, ни земель. У меня нет ничего, кроме отцовского имени, и даже его я умудрилась опозорить. И за кого, по-вашему, я должна выйти замуж?

Атенаис задумчиво накрутила на палец золотистый локон.

— Вы можете идти, — сказала она мадемуазель де Ойлетт, которая немедленно поднялась и вышла из комнаты.

Атенаис помолчала еще несколько мгновений, не сводя с меня пристального взгляда.

— Вы мне нравитесь, Шарлотта-Роза, — произнесла она наконец. — Вы никогда не пытались завоевать расположение короля или нанести мне удар в спину. Вы умны, но не злонамеренны. И кровь ваша столь же благородна, как и моя. Я прихожу в ярость, глядя, как всякие ничтожества при дворе пытаются подняться повыше, добиваясь благосклонности короля. И вы можете быть мне полезны, да, можете. — Последние слова она произнесла почти шепотом, так что я едва расслышала ее.

Я стояла, боясь дышать, пока она разглядывала меня, задумчиво покручивая прядь волос на пальце. Затем, похоже, она пришла к какому-то решению, потому что перестала терзать локон и подалась вперед.

— Я знаю кое-кого, кто может помочь вам, но вы должны пообещать мне, что никому не расскажете о ней.

— Да кто же может мне помочь?

— Было бы желание, а способ всегда найдется, — туманно ответила она. — Вам понадобятся деньги, но здесь я помогу вам, если только вы не забудете, что обязаны мне лояльностью и благоразумием.

— Разумеется.

— Вам понадобится сильная воля и крепкий желудок, — предостерегла она меня.

Я подумала, что она имеет в виду хладнокровную решимость выйти замуж за человека, которого я не люблю, скорее всего, пожилого мужчину с брюшком и неприятным запахом изо рта. Я попыталась улыбнуться.

— Разве это не меня называют Дунамис?

— Вы должны быть уверены, что хотите именно этого.

Я шумно выдохнула.

— Я сама не знаю, чего хочу.

— Разумеется, знаете, — нетерпеливо заявила мне Атенаис. — Молодой человек благородного происхождения и состоятельный, который умеет вести себя при дворе, и который закроет глаза на ваши интрижки после того, как вы подарите ему наследника или даже двух. Достаточно привлекательный, чтобы не вызывать у вас отвращения, но не настолько красивый, чтобы обращаться с вами с презрением. Достаточно умный, чтобы вам не было с ним скучно, но не настолько, чтобы видеть вас насквозь. Достаточно богатый…

— Разумеется, я бы хотела иметь такого мужа. Но, позвольте спросить, где его взять?

Атенаис с раздражением уставилась на меня.

— При дворе полно таких мужчин, Шарлотта-Роза. Дайте себе труд присмотреться к ним повнимательнее и выберите того, кто вам подойдет. Он должен быть в фаворе у короля, если вы хотите сослужить добрую службу своей семье.

Последние слова она произнесла с нескрываемым презрением, поскольку муж самой Атенаис благосклонностью короля не пользовался, и ей приходилось полагаться исключительно на свой ум и красоту, чтобы составить состояние своей семье.