Генри скользнула на сиденье водителя, а я положил Боба в кузов, пустой за исключением нескольких картин в рамах, составленных в ряды, и свернутых ковров.

Потом я поднял тележку с Гомер в кузов и поставил между Бобом и его картинами.

– Давай убираться отсюда, – сказал я.

Может, во всем виновато мое богатое воображение, но мне показалось, что я слышу в отдалении рев сирен. Мы уже превратились в разыскиваемых преступников – достаточно поговорить с копами в машине и увидеть тело и кровь наверху!

– Я пытаюсь найти искатель, – объяснила Генри. Она изучала приборную доску. – Где же здесь искатель?

– Забудь об искателе, – посоветовал я. – Просто езжай на запад.

После ленча… апреля 20… года те, кто впоследствии стал известен под названием Александрийского Круглого Стола, собрались на свое первое совещание в сером конференц-зале обычного отеля при аэропорте. Там не было мебели, кроме круглого дубового стола, окруженного довольно неудобными светлыми деревянными стульями, и телевизора с диагональю тридцать три сантиметра; экран оставался черным за исключением крошечного кружочка света в центре, будто его только что выключили.

Хоть имена и профессии участников не разрешалось упоминать из-за недремлющего ока деликт-машины, все же известно (и то, что вы читаете эти строки, подтверждает данный факт), что члены Круглого Стола представляли, прямо или косвенно, все главные направления искусства (искусство речи, визуальные искусства, музыку, фильмы и так далее), все континенты, если не языки (все говорили на английском, хотя не для всех он был родным), и все «расы», если не этнические и религиозные группы. Чуть больше половины составляли мужчины, немного меньше – женщины. Присутствовало несколько стариков, несколько молодых людей, но большинство находились в среднем возрасте – на широкой равнине, на пересечение которой мы тратим большую часть своей жизни.

Снова поднялся вопрос о присутствии александрийцев. Как может быть иначе? Не поднять его – означало открыть недочет, о котором, вероятно, догадался читатель: получается, что несколько участников либо принадлежали к секретному кругу александрийцев, либо активно симпатизировали различным интернациональным подпольным александрийским организациям. Нерушимая гарантия со стороны мистера Билла стала их единственной защитой от смертного приговора, который распространили на всех (по крайней мере теоретически), в угоду «жертве» Дамарис.

В ответ мистер Билл включил телевизор, шепотом приказав: «Картинка». Тот показал женщину в оранжевом комбинезоне, сидящую на металлической кровати в крошечной комнатушке, она смотрела прямо в объектив камеры. Женщина приветствовала Круглый Стол тихим, слегка хриплым голосом. И без того тихий зал погрузился в безмолвие. Ее голос узнавали не только по фильмам (претерпевшим минутное возрождение), но и по суду. Участники совещания согласились принять ее в качестве полноправного члена. Если у кого-то и имелись возражения, вслух они не прозвучали, потому что Дамарис могла слышать абсолютно все. Однако она не могла видеть. Да и не особенно переживала. Так было всегда. Звезда на сцене никогда не вглядывается в погруженный во тьму театр.

Тюремная видеокамера не подчинялась Дамарис. Она располагалась в углу под потолком, недоступная, с маленьким, красным, никогда не мигающим огоньком. Мистер Билл затемнял экран в отеле по просьбе Дамарис, когда звезда пользовалась туалетом.

Больше половины членов Александрийского Круглого Стола (как его назвали впоследствии) оказались европейцами по рождению, образованию или призванию (включая имевших африканскую или азиатскую внешность), и предрассудок западничества стал темой первого совещания – в интересах большинства «западных» членов стола. Первый вечер прошел в обсуждении проблемы, если ее так можно назвать. Председательствовала сама Дамарис. Постановили, что именно Запад изобрел и по всему свету распространил концепцию искусства в сегодняшнем понимании, и именно Запад породил сопротивление, известное под названием «александрийцы», таким образом, именно Запад обязан обеспечить миру процесс очищения, который,

по замыслу, должен положить конец перегрузке информацией, им же и выпущенной на свободу.

Круглый Стол, по-видимому, с удивлением осознал к концу совещания принятие первого совместного решения. Оглядываясь назад, надо сказать, что оно не так уж и удивительно, потому что участников попросили, в сущности, утвердить самих себя, к чему они и сами испытывали склонность. Первое обсуждение привело к нескольким выводам: «еврогруппы» впоследствии реже брали на себя вину либо необоснованное главенство, Круглый Стол понял, что от него ожидают согласия по данному вопросу и дальнейшего движения вперед. А Дамарис приняли как настоящего и на самом деле главенствующего члена.

Принятие Круглым Столом собственной конституции стало первым шагом. Второй шаг касался мистера Билла. Кто он: участник, наблюдатель, помощник? Или его следует вовсе удалить с совещаний? Последнее предложение поступило от самого филантропа в качестве подтверждения его искренности и признания их равнозначности.

Ему позволили остаться в качестве участника с полным правом голоса. Так закончился первый день.

– Вставай!

Я дремал, пытаясь не обращать внимания на боль в ноге. Но когда проснулся, она оказалась тут как тут: глухая пульсация. Небо окрашено в темно-розовый цвет, как плитка в ванной. Грузовик ехал по правой, медленной, полосе шоссе. Мимо проносились фургоны, раскачивая нас порывами ветра. Что-то билось в ветровое стекло. Жучок.

– За нами слежка, – сказала Генри. – На грузовике жучок.

– Откуда ты знаешь? – тупо спросил я.

У меня болела нога и отчаянно хотелось кофе.

Генри показала на жучка, бьющегося в ветровое стекло. Он нашел металл в месте соединения стекла и двери и прилип.

Я присмотрелся. Дюйм в длину, сделан из серебристого магнитопластика. Крылья, когда он не летел, исчезали, как птицы на свитере Генри (которые тем утром превратились в бескрылые тени, словно ракеты в тумане).

– Черт! Где мы?

– Джерси. Только выехали из туннеля, примерно милю назад.

– Я думал, жучки не могут пересекать границу штатов, – сказал я.

– Может, он федеральный. Или даже международный. Может, для них существует исключение, или расширение, или соглашение о передаче сигнала другому жучку. Кто знает? В любом случае он здесь.

– Был, – поправил я.

Потянулся мимо нее и включил дворники, скидывая жучка.

– Он вернется, – предсказала она. – И тот, кто его послал, теперь знает, что мы знаем.

– Необязательно. Может, они думают, что просто пошел дождь.

Я оглянулся. Там остались башни города, незначительные на фоне нависающего заката. Кузов наполнился таинственными формами, все они постепенно выделялись из тьмы, как игрушки в рождественское утро: картины, тела, собаки.

Все, кроме альбома, который мне надо достать. Проблема порождала тупую боль, как рана в ноге.

– Куда мы направляемся? – спросил я.

– Это выше моего понимания, – пожаловалась Генри. Она кивнула назад, где тело Боба мягко ударялось о тележку Гомер. – Боб сказал нажать «четырнадцать», но тут нет никаких четырнадцати. Искатель все время повторял «поверните, поверните» и завел нас в туннель, потом заглох.

– Поверните, – сказал грузовик, будто по подсказке.

– Ну вот, снова он за свое!

– Ты на четырнадцатой?

– Я тебе говорю, – упорствовала она, – здесь нет четырнадцати.

– Нам надо найти четырнадцатую кнопку или…

– Или что?

– Или мы попали в переделку. Ты не сможешь найти Панаму, я – свой альбом, и еще у нас на руках труп. – Ну, вначале мне надо пописать.

Мы уже ехали по медленной полосе. Замедлившись еще больше, Генри свернула на невероятных размеров стоянку, окружающую с трех сторон крошечную закусочную.