– Генри, познакомься с Гомер, – сказал я, закрывая за собой дверь.

Она не ответила. Даже не подняла головы. Она сидела, сложившись пополам, и плакала. Вначале я подумал, что ее подстрелили.

Имена двадцати человек, удостоившихся кресел у Александрийского Круглого Стола, так и не опубликовали. Всякий любопытный мог бы назвать хоть парочку, а слухи и предположения породили еще стольких, что их невозможно было бы поместить в одной комнате.

Некоторые уже прославились на весь мир (удивительно, сколько знаменитостей на самом деле могут исчезнуть на одну-две недели без единого слова). Другим еще предстояло завоевать популярность и признание. Большинство так и осталось в неизвестности. А объединяло их Соглашение и понимание, что не следует и пытаться нажиться на своем членстве любым способом, даже отвергнув его.

Делегаты прибыли в главный город северо-запада в среду. Все прилетели разными рейсами, получили пакеты с единственной страницей Соглашения и сели в лимузины, доставившие каждого в отель у аэропорта. В Соглашении излагались проект и его условия.

Проект представлялся как попытка «системно очистить канон без применения насилия». Условий выдвигалось два: конфиденциальность и анонимность. Также предлагалось две опции: «принимаю» и «отвергаю».

Принявшие предложение приглашались на завтрак в девять утра в ресторане отеля на следующее утро.

Отказов не последовало.

Вечер прошел необычно. Весь персонал отеля состоял из шести человек, не говоривших по-английски, да и вообще едва умевших говорить. Почти сразу делегаты обнаружили, что они единственные гости в отеле. Некоторые узнали друг друга по прошлым встречам или по слухам. Тем не менее разговор не завязался, и в результате все провели вечер в своих комнатах перед телевизором. Непривычно и для многих необычайно приятно.

– Что случилось? – спросил я.

Я вкатил тележку с Гомер в квартиру Генри, потом закрыл и запер на ключ дверь. Включил свет. Ночи мне уже хватило.

Генри закрыла глаза, она сидела согнувшись.

– Что случилось? – повторил я. – Ты рано пришла из школы? Тебя уволили?

Она покачала головой:

– Проводили собрание. Собачьи бега, или памятник, или еще что-то подобное. Я посадила учеников и пришла домой пораньше. Даже не делала перерывов. Никогда раньше.

– Каких перерывов? Она застонала.

– Не делала перерывов.

Она взвыла и схватилась за живот. Со свитера исчезли синие птицы, осталось только серое на сером.

– Живот болит?

Она кивнула, и я увидел, как ее глаза наполняются слезами. Они пролились, когда Генри покачала головой из стороны в сторону.

– Хуже. Я не сказала тебе всей правды! И только-то?

– И только-то? Если бы лгать было так больно, люди постоянно держались бы за животы!

Вообще-то я пошутил, но до Генри не дошло. По крайней мере она не засмеялась. Я сходил на кухню и принес ей две таблетки аспирина и большой стакан воды.

– Правды о чем? – спросил я, вернувшись.

– О Панаме. О Бобе. О себе. – Она посмотрела на крошечные таблетки и скривилась. – Они не помогут.

Но все равно проглотила их.

Генри опустошила стакан наполовину и вернула его мне.

– Плесни сюда немного виски, – попросила она. – Под раковиной.

Я действительно нашел бутылку с игривой этикеткой «Эй, милашка!» под раковиной в кухне. Выпрямившись, заметил, что штаны с одной полосой липкие и за мной все еще остаются кровавые следы. Но или нога больше не болела, или я просто привык к боли.

Я доливал виски в воду, пока смесь не приобрела светло-коричневый цвет, и вернулся в гостиную.

Генри уже выглядела лучше. Я вручил ей стакан, и она сделала изящный, испытующий глоток. Потом выпила еще, посмотрела на Гомер, спящую в тележке, затем на меня.

– Он?

– Она, – поправил я. – Гомер. Моя собака.

– Мне казалось, она в больнице.

– Она… – Я не хотел говорить, что она умирает. – Она не поправится. Я привез ее домой. Теперь что касается тебя. Ты вызывала доктора?

– Мне не нужен доктор, – ответила Генри. Глотнула еще. – Я знаю, что со мной. Мне нужны таблетки. Раз в день. Я получаю их от Боба. Но с самого рейда я его не видела. Он даже не звонил.

Я ее понимал.

– У него еще и мой альбом, – вставил я. – Какие таблетки?

– «Полужизнь». Для ребенка.

– Ребенка?

– Может, перестанешь постоянно повторять за мной?!

Генри сделала еще один маленький глоток виски, потом большой. Птицы возвращались: вначале крылья, потом маленькие тельца.

– Ребенок Панамы. Вот о чем я тебе так и не сказала. Я беременна. Узнала сразу после того, как он уехал.

– Но, по твоим словам, все произошло девять лет назад!

– Восемь с половиной, если точно. Боб приносит мне таблетки. «Полужизнь», одну в день. Они не дают ребенку родиться, понимаешь?

– Дай-ка мне немного виски.

Я допил все одним глотком и отдал ей пустой стакан.

– Ты беременна уже девять лет?

– Восемь с половиной. – Генри попыталась пожать плечами, потом застонала. – Боб пропал… когда вчера заболел живот, я испугалась. Но сегодня…

Она сложилась пополам в новом приступе и застонала – пугающий звук. Стакан ударился об пол и подпрыгнул. Я поднял его и, вернувшись на кухню, в третий раз наполнил водой. Я как раз добавлял виски, когда услышал звяканье в коридоре.

Генри открыла глаза: лифт.

В двери повернулся ключ.

Я выключил свет и встал рядом с дверью, держа за горлышко «Эй, милашку!» словно дубину.

Дверь открылась.

– Генри? Боб.

Я включил свет.

– Где ты пропадал? – спросила Генри. – Я тебя всюду искала.

– Ты не поверишь! – ухмыльнулся Боб.

Он закрыл за собой дверь. Потом увидел меня с бутылкой на изготовку, и его улыбка поблекла.

– Он все еще здесь? Мне казалось, ему надо на работу.

– До чего же я рад тебя видеть! – воскликнул я, опуская бутылку. – У тебя мой альбом. Верни, пожалуйста.

– Я… потерял его в суматохе, – промямлил Боб. – Понимаешь, его украли во время рейда.

Не слишком убедительно.

– Чушь собачья. Генри сказала мне, что альбом у тебя. Я видел, как ты его взял.

– Я говорила только, что он спас его! – простонала Генри.

– Ты сказала ему, что я взял пластинку? – зло глянул на нее Боб. – Она потерялась в суматохе. Кто-то украл ее.

– Чушь собачья! – крикнул я, вновь поднимая бутылку.

Боб выхватил ее из моей руки.

– Давайте сначала выпьем.

Он хлебнул прямо из бутылки и скривился.

– Что за дрянь? Какое-нибудь ковбойское виски?

– Не важно, – сказал я. Вручил Генри стакан и потянулся за бутылкой. – Где мой альбом? Ты украл его.

– Украл? – переспросил Боб обиженно. Или, может, виновато. – Не совсем. Черт, постараюсь объяснить. Только дай мне минутку.

Он снял шапку и с глубоким вздохом утонул в кресле. Лысый, в помятой одежде. Он снова хлебнул. Потом увидел Гомер.

– Что с собакой в тележке? – Не увиливай, – сказал я. – Ты украл мой альбом.

– Ты принес мне таблетки? – спросила Генри, посасывая виски.

Хотя она все еще жаловалась, я видел, что ей стало лучше. Синие птицы вернулись.

– Альбом не твой, – ответил Боб. – И не надо изображать из себя попранную невинность. Именно ты взял его из сумки. – Прежде чем я успел ответить, он повернулся к Генри. – Таблетки у меня дома, но я не могу туда попасть. Думаю, за мной следят. Знаю, что следят. К тому же, по-моему, у тебя достаточно таблеток.

– Мне пришлось принять слишком много на неделе. Снова начались боли.

– Не следует принимать больше, чем одну в день. Не так уж благотворно они влияют на здоровье.

– Я хотел только раз послушать альбом, – оправдывался я, глотая виски. – Вот и все. Мне надо вернуть его, или я потеряю работу. Кому ты его продал?

– Я не могу тебе рассказать, – заупрямился Боб. – На самом деле я вообще ничего не могу тебе рассказать, кроме того, что не продавал его кому бы то ни было. Я оказал услугу.