— Не отопрусь и не хочу отпираться, — спокойно возразил Михайлов. — Голландия хвалится своей свободой, следовательно, каждый из жителей ее имеет право делать то, что ему кажется выгоднейшим. Я никого не обманывал, никого не смущал, но приглашал в Россию, нуждающуюся в опытных и искусных ремесленниках, людей, которые казались мне таковыми. Пусть каждый из этих людей передаст тебе условия, которые я им предлагал, и ты увидишь, что я поступал прямо, благородно. Весьма многие из голландцев переселяются во Францию и Англию, однако ж никто не находит в том чего-либо предосудительного.

Ответы Михайлова были так решительны и основательны, что синдик терялся все более и более.

— Ох! — сказал он после минутного молчания. — Простой плотник не может ни тратить столько денег, ни покупать кораблей, ни приглашать ремесленников в свою отчизну. Стало быть, ты либо тайный агент, либо шпион, либо другой какой опасный человек, и я нахожу необходимым учинить обыск в твоей хижине и завладеть всеми твоими бумагами, если ты сам не признаешься добровольно!

— Слушай, синдик! — сказал Михайлов. — Я останусь в Саардаме еще день или два, не более. Если ты хочешь знать, кто я, то обратись к русскому посланнику в Амстердаме, но я ни за что не позволю тебе обыскивать мое жилище!

— Не сопротивляйся! — сказал синдик, пятясь назад из осторожности.

— Я сказал и повторяю, что никто без моего позволения не войдет в мой дом. Затем прощайте.

— Так мы силою возьмем то, в чем ты нам отказываешь! — вскричал синдик, пятясь все более и более назад. — Вперед, господа! Вяжите непослушного!

Громкий ропот и шум, послышавшийся в толпе, заставил синдика оглянуться.

Когда собравшиеся работники услышали, что синдик приказывает вязать великодушного товарища их, то многие из них закричали, что никому не позволят обидеть Михайлова.

Несмотря на то, подоспевшие на помощь синдику солдаты, вероятно, напали бы на хижину Михайлова, если бы прибытие новых лиц не дало делу другой оборот.

Маленький Фриц, тащивший за собою сестру, с шумом пробился сквозь толпу и, остановившись перед дверью, на пороге которой все еще стоял Михайлов, вскричал решительно:

— Не бойтесь, герр Михайлов! Увидав, что вас хотят обидеть, я известил папеньку, и он сейчас придет сюда с другими плотниками. Не бойтесь!

Михайлов улыбнулся при виде смелого, решительного мальчика, слова которого оправдались тотчас же на деле, потому что через толпу пробился Гаарден, который, несмотря на свою слабость, вышел из дому, лишь только узнал, что доброму русскому плотнику угрожает опасность.

За стариком следовала жена его и толпа плотников.

— Не дадим в обиду Михайлова! Не дадим! — закричали все.

— Он мне спас жизнь! — вскричал Гаарден, подняв тяжелый молоток, которым он вооружился.

— Он постоянно помогал нам! — прибавила Марта.

— Он вырвал мне больной зуб! — смело сказала Анна.

— Он вынул занозу, от которой я мог ослепнуть! — вскричал один плотник.

— Он одел моих шестерых детей! — прибавил другой.

— Он дал мне средства похоронить приличным образом мою старую мать! — сказал третий.

— Мы не выдадим товарища, который всегда обходился с нами ласково! — вскричали многие голоса.

— И который так часто угощал нас! — прибавил один плотник, который, судя по красному носу, был большой любитель угощений.

— Не выдадим! Не выдадим! — продолжали кричать плотники. — Михайлов честный человек! Мы все ручаемся за него! Коли его хотят судить, так пускай нас судят всех!

— Что это! — вскричал струсивший синдик. — Неповиновение начальству! Бунт! Возмущение!

— Нет, — спокойно отвечал благоразумный Гаарден. — Мы готовы повиноваться начальству, но пускай нас судят всех, а Михайлова мы не выдадим!

— Мейстер Блундвик! — продолжал кричать синдик. — Это обстоятельство может вам повредить! Я налагаю арест на всю вашу верфь! Уступаю большинству мятежников и удаляюсь, но не надолго, я вернусь сюда с целым баталионом милиции, которая усмирит бунтовщиков и овладеет зачинщиком, предводителем их, русским дикарем!

— Минхер синдик! — сказал ему Михайлов. — Подождите еще минуту, — потом, обратившись к плотникам, окружившим для защиты дом его, он сказал растроганным голосом: — Благодарю вас, друзья мои, за защиту, в которой я не нуждаюсь, по счастию. Уверяю вас, что маленькое недоразумение между мною и синдиком объяснится самым миролюбивым образом. Я не желаю, чтобы из-за меня вы возмущались против вашего начальства. Разойдитесь же по домам, а тебе, высокопочтенный минхер синдик, я готов открыть маленькую тайну, если тебе угодно будет войти ко мне в дом.

— Ага! Струсил теперь! — вскричал торжествующий синдик. — Или не хочешь ли ты завлечь меня в свою хижину, чтобы задушить меня? Не тут-то было! Меня не проведешь; я с тобой иначе разделаюсь, когда со мною будет баталион нашей милиции.

— Пожалуй, — возразил Михайлов, улыбаясь.

Видя спокойствие русского плотника, товарищи его отступили и с изумлением смотрели на него. Толпа расступилась, чтобы пропустить синдика, который, пройдя несколько шагов, остановился как вкопанный.

На конце улицы показался ряд великолепных экипажей, каких, может быть, не бывало в Саардаме с самого начала существования его. Экипажи остановились, и из них вышли люди в великолепных мундирах. В одно мгновение все сняли шапки и колпаки.

Четверо вельмож в богатых мундирах с золотым шитьем и со звездами на груди, сопровождаемые голландскими сенаторами в черных бархатных костюмах, направили шаги к дому Михайлова, который, облокотившись на косяк двери, с улыбкой смотрел на эту процессию и на изумление, выражавшееся на лицах присутствующих.

— Впереди идут английский, французский и русский посланники, — шепнул синдик на ухо своему писарю, — а четвертого я не знаю.

— Это русский князь, недавно прибывший в Амстердам, — отвечал писарь шепотом же.

Синдик счел обязанностью поспешить навстречу знатным посетителям и, остановившись посреди улицы, стал отвешивать низкие поклоны. Писарь последовал за своим начальником и, остановившись на два шага за ним, подражал ему, отвешивая поклон за поклоном. Когда процессия приближалась, синдик хотел угостить посетителей маленькою речью, которую он однажды сочинил на все случаи.

— Высокопочтенные, высокоуважаемые, высокоблагородные господа! Где найти слов, чтобы выразить наш восторг, наше благополучие, наше счастие, нашу радость в сей торжественный, радостный…

Синдик хотел перевести дух, но в это самое время заметил, что посланники и сенаторы, не обращая внимания, шли прямо к дому Михайлова.

Синдик вытаращил глаза и обиделся.

— Что это значит? — спросил он, обратившись к писарю.

Писарь пожал плечами.

— Высокопочтенные господа посланники и Генеральные Штаты, вероятно, не заметили меня…

И синдик хотел уже бежать вперед и снова начать речь свою, но не успел. Посланники и сенаторы остановились перед Михайловым и почтительно сняли шляпы.

Русский посланник низко поклонился простому плотнику.

Все присутствующие разинули рты.

— Ваше величество, всемилостивейший царь наш! — произнес посланник.

Все присутствующие невольно схватились за головы, забыв, что они уже сняли шапки.

— Господа английский и французский посланники и Генеральные Штаты Голландии просят позволения представиться вашему царскому величеству.

«Царское величество!» — шепотом произнесли все присутствующие, и у всех подкосились ноги, как будто бы они готовы пасть на колени перед Великим!

Гаарден, жена его и дети были так поражены, что бессмысленно глядели на происходившее.

Блундвик пыхтел, а синдик дрожал всем телом.

Писарь, подражавший во всем своему начальнику, счел долгом также трястись, как осиновый лист.

Между тем посланники и сенаторы приветствовали царя и в высокопарных речах изъявляли свое изумление насчет того, что он, великий и могущественный государь России, добровольно взял в руки топор и несколько времени вел жизнь простого плотника.