137. «Что на север влечет нас…»
Что на север влечет нас,
Где белые ночи таят
Озаренье снегов,
Где веками безмолвно пространство
И высокие звезды
Над оползнем синих громад
Неизменно горят,
Словно наших сердец постоянство?
Ведь столетья прошли
С той поры, как впервые сюда
Новгородский ушкуйник
Свой медленный парус направил…
Днем и ночью бегут
По любимому морю суда.
Этот путь между льдов
Мореходец старинный прославил.
А посады стоят
У порожистых северных рек,
Ладно выстроен дом,
Беззакатному солнцу открытый.
Ты поселишься здесь,
И Поморье полюбишь навек,
И услышишь потом,
Как шумит океан Ледовитый.
И увидишь тогда
Над просторами вечными льдов
Яркий радужный свет —
Багрецы золотого сиянья.
Ведь пылают они
Над торосом, где умер Седов,
И в дорогу зовут
Тех, кто любит труды и скитанья.
138. ЛУКОМОРЬЕ
Здравствуй, русского края граница,
Птичий берег, звенящий во льдах,
Здесь певучее слово хранится,
Словно жемчуг речной в сундуках,
И восходит заря-заряница
На пылающих ярко снегах.
Как особенный голос былого,
Сквозь просторы безвестные лет
Пробиваются к правнукам снова
И былины, и старый ответ,
И отцов заповедное слово…
О, прелестный гранатовый цвет!
Тишина, словно берег вдруг вымер,
Будто смерзлися волны, дивясь,
На рассвете пирует Владимир,
Стольной Киевской славится князь.
Парус медленный прячется в дыме,
Словно белая чайка таясь.
Здесь былинное наше Поморье!
В тихий вечер закат пламенел,
Старый песенник пел на задворне,
И узнать я до боли хотел:
Может, здесь было то лукоморье,
Что в стихах своих Пушкин воспел?
Может, здесь давним вечером синим
Лукоморье, как сказочный сон,
Вдруг предстало героям былинным,
Прискакавшим из горных сторон?
С тех ли пор по широким долинам
Слышен чистый серебряный звон?
Где же дуб тот и цепь золотая?
Парус легкий скользнул за прудом.
Здравствуй сызнова, песнь молодая,
Загремевшая в сердце моем,
Как былинное слово — простая,
Вся в огне — как закат надо льдом!
139. СТАРИННАЯ БЫВАЛЬЩИНА
Лошадей он не седлывал, травы не косил,
За сохой по весне не хаживал,
А на море соленую воду пил,
Паруса день и ночь прилаживал.
И в кафтане китайчатом на заре
До Норвеги ходил со товарищи,
Городок стоял на крутой горе,
И закат над ним — как пожарище.
Полюбилась помору в стране чужой,
На норвежской земле, красавица,
Как посмотрит она — он и сам не свой,
Как пройдет — земли не касается.
Облака в огне, луна надо льдом,
К рыбным баржам слетались вороны,
А стоял на пригорке высокий дом,
Ворота день и ночь притворены.
Никогда-то он ей не отдал поклон,
Душевного слова не молвил,
А только заснет — и видится сон,
Что она сидит в изголовье.
Состарился он, жизнь ушла сполна,
Всё отдал сыновьям, не споря,
А ладью снарядил (думал — ждет она
И кличет его у моря).
Зима наступила, и дым костров
Потянулся по первому снегу,
Сквозь тысячу тысяч черных валов
Пробилась ладья в Норвегу.
Дымилось пожарище за холмом,
Где славился город когда-то.
Корабельщик из бревен построил дом
И поставил чулан дощатый.
И построил он сени об одном житье,
Слюдяное окно над долиной,
И прошла молва, будто в годы те
Основался посад старинный.
140. ГОРОД
Город стоял посредине степей Пугачева.
Летом к нему лебединые стаи летели.
В тесных лабазах, свидетели торга ночного,
Лики угодников, щурясь, на солнце глядели.
В город съезжались весною для торга верблюжьего,
А караваны везли в сентябре виноград;
Здесь продавали купцы вологодское кружево,
Сидя на лавках у черных церковных оград.
Старые песни шумели еще над оградами,—
Громкие странствия дедовских трудных годов…
Шла революция в край голубой с продотрядами
Хлеб собирать для голодных больших городов.
Кони плясали на ярмарках, пели барышники,
Словно не знали еще, что прошла их пора,
Но продотрядчики слова не молвили лишнего,
В степь их манили гудевшие в полдень ветра.
В синих очках, словно все сталеварами стали,
Люди от пыли спасались в степном городке,
Кони киргизские блеклые травы топтали,
Марево дымное тлело с утра на реке.
Утро встречало нас ветром, негаданно дунувшим.
Пыль оседала на желтой листве тополей.
Вместе с другими веселым, мечтательным юношей
Мчался тогда я по синему стану степей.
Степь разбегалась, желтели пески в глухомани,
Туча висела, как паруса злого края, —
Дымное солнце и тысяча сабель в тумане,
Песня казачья — военная юность моя.
Рыжим конем и фуражкою с красным околышем
Хвастался друг, восхваляя родной Кокчетав,
В ночь покатилась луна колесом одноколочным,
Вдаль мы смотрели, на стремени звонком привстав.
Конь остановится, спешусь и медленно слушаю,
Жмурясь от блеска слепящей глаза синевы,
Словно тебя на рассвете с косой темно-русою
Вижу опять в золотых переулках Москвы.
