7
Глядел однажды Афанасьев,
Как привередливый мороз,
Ледком деревья разукрасив,
У «бровки» строил перевоз.
На «бровке», на высоких скатах,
Деревья мерзли ввечеру,
Как в маскировочных халатах,
На резком ладожском ветру.
Смеркалось… Ветер над Невою,
Серчая, разрывал туман,
А там, за вьюгой снеговою,
Там, за завесой огневою,
И день и ночь готовый к бою,
На вахте город-великан.
Мороз сердит и привередлив,
Всё в лапы белые берет…
«Здесь Афанасьев?»
— «Да!»
— «Немедля
В штаб вызывают…»
Он идет,
Волнуясь, входит в главный корпус,
И вот — нежданней всех наград! —
Ему вручен зеленый пропуск:
На день поездка в Ленинград!
……………………………
О, как он этот день отметит,
Как много у него забот!
Он завтра ж, завтра ж Машу встретит
И с ней весь город обойдет,
О днях блокады в Ленинграде
Услышит от нее рассказ.
Хоть будет грусть теперь во взгляде
Ее прозрачных, светлых глаз,—
Он бредит счастьем этой встречи,
Он будет помнить наизусть
Ее задумчивые речи,
Ее улыбку, слезы, грусть…
8
Он снова в городе.
Давно ли
Он с песней приходил сюда?
Здесь всё знакомое до боли,
Свое, родное навсегда.
Закат огромный над мостами,
И в дымке серо-голубой
Темнеет пламя надо льдами,
И меркнет вечер огневой.
Но снова небо Ленинграда
Закрыла сумрачная мгла…
Тревожный гул. Разрыв снаряда.
Гудит чугунная ограда.
След крови на снегу у сада.
Как корабли плывут дома.
Сугробы.
Ленинград.
Блокада.
В снегах метельная зима…
И снова сердце метронома
Стучит тревожно.
Возле дома
Шипят осколки на снегу,
И детский крик исполнен муки,
И на широком берегу
Лежит в крови, раскинув руки,
Усталый юноша в кожанке.
В крови его высокий лоб,
И тащат низенькие санки
Две старых женщины в сугроб.
И вот в сиянье желто-белом
Сплошные вспышки в облаках,
Весь город снова под обстрелом,
И своды рушатся в домах.
Разрезана огнями тьма,
И корчится от муки площадь,
И вьюга зимняя сама
Разорвана обстрелом в клочья.
Бежит прохожий к перепутью…
(Ему лишь миг осталось жить!)
О, если б город смог прикрыть
Разведчик собственною грудью!
Он не задумался бы, нет,
И жизнь отдать…
Над берегами
Вдруг нестерпимо яркий свет
Блеснул за невскими мостами.
И вот гудит весь город вновь
Во тьме…
А воздух зимний гулок…
И Афанасьев мимо льдов
Свернул
с канала в переулок.
Вот дом, где Машу он встречал…
Вдали окликнули кого-то…
По мерзлым глыбам кирпича
Он входит в узкие ворота.
Темно. А лестница скользка.
Обледеневшие ступени.
Дыханье злое сквозняка.
Чуть-чуть дрожит его рука
Над круглой кнопкою звонка.
Ни звука…
Тишина…
Терпенье…
Где ж Маша? Выйдет кто-нибудь?
Шаги ли это в коридоре,
Иль ветер, вновь пускаясь в путь,
Гремит железом на просторе?
Ждет Афанасьев.
А потом
Он в дверь стучится кулаками.
Как неприветлив старый дом!
Но вот скрипучими шагами
Подходят к двери…
«Кто вам нужен?» —
Спросил старик…
(Зажег свечу
И кашляет — видать, простужен…)
«Я Машу повидать хочу…»
— «Вы?
Машу?
Но она давно…»
И губы старика немеют.
И слова он сказать не смеет…
Свеча погасла… Как темно…
И только трудное дыханье
Без слов сказало обо всем…
Когда заветной встречи ждем,
Мы не боимся расстоянья,
Сквозь дали мчимся, сквозь года.
Весь мир поет, летя пред нами…
Но если сторожит беда,
Как нетопырь взмахнув крылами,
То трудно сразу нам понять,
Что нашу жизнь сейчас сломало…
И Афанасьев шел опять
Вдоль темных берегов канала.
Остановился, говоря
С прохожими…
Полоской резкой
Обозначалася заря
Над старой набережной невской,
Когда к мосту он вышел…
Так…
Непостижима доля наша:
В огне сражений и атак
Он невредимым был…
А Маша…
Но мыслимо ли это?
Нет!
Томят его воспоминанья…
Нет горше муки и страданья,
Чем те, что нес ему рассвет…
