Картина окончательно прояснилась. Уолеран намеревался не только взять в свои руки контроль над собором, но и оттяпать львиную долю монастырского богатства.

– Для тебя это очень выгодная затея, епископ, – задумчиво проговорил отец, – а я-то что буду иметь?

Вместо Уолерана на этот вопрос ответила мать.

– Разве не понимаешь? – вспылила она. – Ты владеешь Ширингом. Подумай только, какое богатство потечет в город вместе с собором. Сотни ремесленников и работников будут многие годы строить эту церковь. Всем им надо где-то жить, а значит, платить тебе налоги и покупать еду и одежду на твоем рынке. А потом понаедут священники, чтобы служить службы в соборе, да богомольны, которые на Пасху и на Троицу будут собираться теперь не в Кингсбридже, а в Ширинге, да еще паломники к святым мощам... И всем им придется тратить денежки. – Ее глаза жадно заблестели. Давно уже не видел Уильям свою мать в таком возбуждении. – Если мы все сделаем как надо, мы превратим Ширинг в один из самых влиятельных городов королевства!

«И все это будет мое! – подумал Уильям. – Ведь когда отец умрет, я стану графом».

– Ну хорошо, – сказал отец. – Это уничтожит Филипа и даст тебе власть, а мне богатство. Но как все это осуществить?

– Теоретически решение о перенесении места кафедрального собора принимается архиепископом Кентерберийским.

– Почему теоретически? – встрепенулась мать.

– Потому что сейчас у нас нет архиепископа. Уильям Корбельский умер на Рождество, и король Стефан еще не назначил его преемника. Однако нам известно, кто скорее всего получит эту должность: наш старый приятель Генри Винчестерский. Он спит и видит, как бы занять место архиепископа; к тому же папа уже поручил ему временно исполнять обязанности главы католической церкви королевства, а его брат – король.

– Такой ли уж он приятель? – усомнился отец. – Не больно-то он тебе помог, когда ты пытался заграбастать графство.

Уолеран пожал плечами:

– Если сможет, поможет. Нам же необходимо придумать убедительные доводы.

– Сейчас, когда он надеется стать архиепископом, он не захочет наживать себе могущественных врагов, – возразила мать.

– Это верно. Но Филип не настолько влиятелен, чтобы принимать его во внимание. При избрании архиепископа с ним едва ли будут советоваться.

– Тогда почему бы Генри просто не дать нам то, что мы хотим? – спросил Уильям.

– Потому что он еще не архиепископ. Пока еще. И он знает, что люди внимательно следят за тем, как он поступает, исполняя возложенные на него временные обязанности. Генри нужно, чтобы все видели, что он принимает праведные решения, а не раздает милости своим дружкам. На это у него будет достаточно времени после выборов.

– Таким образом, – задумчиво проговорила мать, – самое большее, о чем мы можем сейчас говорить, это о том, что он согласится благосклонно выслушать наши доводы. Каковы же они?

– Нам надо убедить его, что Филип не может построить собор, а мы можем.

– И как же мы это сделаем?

– Вы в последнее время были в Кингсбридже?

– Нет.

– Я там был на Пасху. – Уолеран улыбнулся. – Строительство еще не начато. Все, что им удалось сделать, это расчистить кусок земли да разметить воткнутыми палками и веревками, где они будут возводить стены. Правда, уже начали рыть котлован под фундамент, но он пока всего несколько футов глубиной. Там работает только какой-то каменщик со своим подмастерьем, да монастырский плотник, да время от времени им помогают один-два монаха. В общем, картина весьма удручающая, особенно когда идет дождь. Хотел бы я, чтобы на нее полюбовался епископ Генри.

Мать понимающе закивала. Уильям признавал, что план хорош, несмотря на то что сама мысль о сотрудничестве с такой тварью, как Уолеран Бигод, была ему отвратительна.

Епископ между тем продолжал:

– Мы заранее расскажем Генри о том, что Кингсбридж – это самое настоящее захолустье и что тамошний монастырь крайне беден, затем покажем ему строительную площадку с несколькими мелкими ямами, на рытье которых ушло больше года, а потом повезем его в Ширинг и распишем, как быстро мы могли бы построить там собор, если в этом проекте объединят всю свою энергию и епископ, и граф, и жители города.

– А Генри приедет? – обеспокоенно спросила мать.

– Мы можем только просить, – ответил Уолеран. – Я приглашу его на Троицын день нанести нам визит в качестве архиепископа. Эта ему очень польстит.

– Важно, чтоб приор Филип ни о чем не пронюхал, – вставил отец.

– Не думаю, что сие возможно, – возразил Уолеран. – Столь важная персона, как епископ Генри, не может неожиданно нагрянуть в Кингсбридж.

– Но если Филип заранее узнает о приезде епископа, он может предпринять максимум усилий, чтобы значительно продвинуть строительство и представить все в наиболее выгодном для себя свете.

– Как? У него же нет денег, особенно сейчас, когда он нанял всех ваших каменотесов. А каменотесы не умеют класть стены. – Качая из стороны в сторону головой, Уолеран удовлетворенно улыбался. – Строго говоря, он вообще ничего не может сделать, кроме как надеяться, что на Троицу над Кингсбриджем будет светить солнце.

Сначала Филип обрадовался, узнав, что епископ Винчестерский собирается посетить Кингсбридж. Конечно, придется отслужить молебен под открытым небом, но это ничего. Они проведут службу на том месте, где стоял старый собор. На случай дождя монастырский плотник соорудит временный навес над алтарем и вокруг него, дабы епископ остался сухим, ну а монахи могут немного и подмокнуть. Такой визит выглядел как акт доверия со стороны Генри, ибо этим он как бы давал понять, что по-прежнему считает Кингсбридж кафедральным собором, а отсутствие церкви – это всего лишь временная трудность.

Однако затем приор начал размышлять о том, что побудило Генри приехать. Обычно епископ посещал монастырь, чтобы вместе со своим окружением поесть-попить на дармовщинку да пожить в свое удовольствие. Но Кингсбриджский монастырь был известен – если не сказать, пользовался дурной славой – простотой подаваемой в нем пищи и крайним аскетизмом жизненных условий. Мало что изменили здесь и проводимые Филипом преобразования. К тому же Генри был богатейшим священнослужителем королевства, так что совершенно очевидно, что в Кингсбридж он ехал не за этим. Но приор знал, что без причины этот человек никогда ничего не делает.

И чем больше Филип думал, тем больше начинал подозревать, что в этом деле замешан епископ Уолеран. Приор ожидал, что, получив от Генри письмо, Уолеран тут же примчится в Кингсбридж, дабы обсудить вопросы подготовки и проведения торжественной литургии, а также убедиться, что Генри будет оказан теплый прием и что Кингсбридж произведет на гостя самое благоприятное впечатление. Но шли дни, а Уолеран так и не показывался, и подозрения Филипа стали перерастать в уверенность.

Однако даже в минуты крайнего отчаяния он и помыслить не мог о страшном коварстве, которое открылось ему за десять дней до Троицы, когда он получил письмо от приора Кентерберийского монастыря. Как и Кингсбридж, Кентербери имел свой собор, которым управляли монахи-бенедиктинцы, а когда могли, они всегда помогали друг другу. Приор Кентербери, будучи близко связан с архиепископом, узнал, что Уолеран пригласил Генри в Кингсбридж с целью убедить его в небери, будучи близко связан с архиепископом, узнал, что Уолеран пригласил Генри в Кингсбридж с целью убедить его в необходимости перенести строительство нового кафедрального собора в Ширинг.

Филип был потрясен. Сердце его бешено колотилось, а державшая письмо рука дрожала. Затея Уолерана была дьявольски умна. Этого приор никак не ожидал; он даже представить себе не мог ничего подобного.

Именно неспособность предвидеть такой поворот событий угнетала его больше всего. А ведь он знал, сколь вероломен Уолеран. Год назад епископ уже пытался одурачить его с графством Ширинг. И Филипу никогда не забыть, в какую ярость пришел Уолеран, когда узнал, что приор все же перехитрил его. До сих пор перед глазами Филипа стоит перекошенное гневом лицо епископа, а в ушах звучат его слова: «Клянусь всеми святыми, ты никогда не построишь свою церковь!» Но по мере того как проходило время, эта угроза начала казаться не такой реальной, и бдительность Филипа притупилась. И вот теперь он держал в руках письмо с суровым напоминанием о том, что у епископа Уолерана была хорошая память.